Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета

Л. П. Крысин

1. Предварительные замечания

Понятие речевого портрета группы носителей языка не ново в лингвистике. Подобие социально-речевых портретов можно найти в диалектологии, в особенности когда речь идет об описании не данного диалекта в целом (в этом случае границы социума более или менее размыты), а, например, говора группы деревень или одной деревни. Однако в диалектологических описаниях бывают хорошо представлены собственно языковые характеристики носителей говора и, как точно заметила Т. М. Николаева, «незатронутой остается модель коммуникативной селекции» [Николаева 1991: 69]. Между тем, выбор языковых средств в зависимости от целей коммуникации - важнейший показатель групповых предпочтений и неприятий.

В середине и особенно во второй половине ХХ века методы диалектологического описания активно переносятся с сельских диалектов на городскую речь; в этой связи нельзя не вспомнить пионерские работы Б. А. Ларина [Ларин 1928а, 1928б], в известном смысле содержавшие программу изучения языка города. В США первые социолингвистические обследования, проводившиеся в городах, осуществлялись в тесном сотрудничестве с диалектологами (таковы, например, работы У. Лабова, Р. Мак-Дэвид, Дж. Гамперца, Л. Левина и К. Крокет, Р. Фэйсолда и др.). Опыт диалектологических исследований используется и в отечественной социолингвистике - при разработке анкет, методик устного опроса и т.п., хотя самими социолингвистами это не всегда признаётся в явном виде. Разумеется, при социолингвистическом изучении городского населения применяются и такие методы, которые не используются диалектологами в исследовании сельских диалектов, - например, метод включенного наблюдения (заимствованный из социологии), позволяющий изучать речь той или иной общности «изнутри». Диалектолог в большинстве случаев лишен этой возможности: как бы ни приспосабливался он, городской житель, к нормам поведения носителей диалекта, они воспринимают его как «чужака», как представителя иной культуры.

Саму по себе активизацию исследований городской речи едва ли, однако, можно считать шагом к созданию социально-речевых портретов: изучение языка города как определенной разновидности национального языка или даже речевых особенностей отдельного, конкретного города не дает представления о свойствах языка и речевого поведения достаточно четко очерченных групп городского населения, выделяемых, например, по общности профессии, уровню и характеру образования, по принадлежности к одному поколению, а также по совокупности подобных характеристик.

По всей видимости, непосредственным толчком к разработке понятия «социально-речевой портрет» явилась идея фонетического портрета, выдвинутая в середине 60-х годов ХХ века Михаилом Викторовичем Пановым и блестяще воплощенная им в ряде фонетических портретов политических деятелей, писателей, ученых ХVIII - ХХ вв. [Панов 1990].

Хотя эти портреты индивидуальны: описывается манера произношения отдельного, данного человека, - их социальная и общекультурная ценность несомненна, поскольку каждый из портретов отражает особенности речи определенной общественной среды (представителем которой является «портретируемый»). Выбирая «модель» для создания фонетического портрета, М. В. Панов обосновывает свой выбор именно социальными и социокультурными соображениями: принадлежность к тому или иному поколению, социальному слою, следование в речи определенной культурной традиции (театральной, поэтической, бытовой и т.п.), наличие локальных речевых особенностей - ср. противопоставление Москвы и Петербурга - и др. [Панов 1990: 14, 59, 159, 253, 418].

Идея фонетического и, шире, речевого портрета подхвачена другими исследователями: см., например [Язык и личность 1989; Винокур 1989; Ерофеева 1990; Земская 1990; Николаева 1991; Черняк 1994; Китайгородская и Розанова 1995] и др. Т.М. Николаева ставит вопрос о построении таких речевых или, в ее терминологии, социолингвистических портретов, в которых был бы компонент, характеризующий тактику речевого поведения: выбор одних элементов (из пар или ряда вариантов) и употребление их в речи в зависимости от условий общения и неупотребление, осознанное или подсознательное отвержение других. Исследовательница задается вопросом: «Используя социолингвистический портрет как метод описания речевых характеристик, нужно ли представлять эксплицитно все уровни и все факты языковой системы?» И отвечает на этот вопрос отрицательно: ведь «многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать яркие диагносцирующие пятна» [Николаева 1991: 73; выделено мной. - Л.К.].

Предлагаемый ниже фрагмент речевого портрета интеллигенции как одного из социальных слоев, которые составляют современное русское общество, содержит главным образом такого рода «диагносцирующие пятна» - социально маркированные способы выбора и употребления языковых средств и особенности речевого поведения.

2. Неоднородность объекта

Что мы имеем в виду, когда употребляем словосочетания «современный русский интеллигент», «современная русская интеллигенция»? Едва ли найдутся хотя бы два человека, чьи интерпретации указанных словосочетаний совпадали бы полностью. Разногласия возможны (и, как показывают наши наблюдения, они реально существуют) и в понимании определения «современный» (конец ХХ века? его вторая половина? весь этот век?) [2], и в понимании того, кто может быть назван «русским»: скорее всего, русский - это русский по культуре, по системе воспитания, а не только по месту рождения и уж, конечно, не только по крови, хотя последнее осмысление слова «русский» делается в современной публицистике всё более актуальным, противопоставляясь термину «русскоязычный». Особенно же сложно, противоречиво и изменчиво как во времени, так и от одной социальной среды к другой понимание слов интеллигент, интеллигенция.

Даже если отвлечься от сугубо качественного осмысления этих понятий (ср.: «Интеллигент - это тот, чьи интересы и чья воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и [существуют] даже вопреки им. Интеллигент - это тот, чья мысль неподражательна». - А. Солженицын) и иметь в виду социальные характеристики интеллигента и интеллигенции, то остаются неясными многие вопросы, относящиеся к статусу этого общественного слоя.

Прежде всего, необходимо сделать существенную оговорку по поводу различий между понятиями «интеллигент» и «интеллигенция». Несмотря на общность основы, эти слова различны по смыслу. Интеллигенция - это слой людей, обладающих определенным уровнем образования и культуры и занятых умственным трудом. А интеллигент - это не просто, так сказать, один «квант» интеллигенции и даже не обязательно представитель этого социального слоя, а человек, обладающий большой внутренней культурой (высшее образование при этом может и отсутствовать); поэтому интеллигента можно встретить и в университетской аудитории, и в заводском цеху, и за штурвалом комбайна. В дальнейшем мы будем говорить в основном об интеллигенции как определенном социальном слое в структуре современного русского общества.

Но даже и с этим понятием, которое неоднократно становилось объектом анализа в работах социологов (см., например, [Руткевич 1966; Семенов 1977; Сенявский 1973; Русская интеллигенция 1999]), не всё ясно. Например, несомненно, что характер образования - гуманитарное оно или техническое - накладывает отпечаток на человеческую личность, на систему его ценностей. В связи с этим возникает вопрос: гуманитарная и техническая интеллигенция - это один культурный и социальный слой или два разных? Интеллигенция старшего, среднего и молодого поколений - «одна и та же», или же речь может идти о каких-либо качественных различиях между этими поколениями, в том числе и такими, которые существенны с социолингвистической точки зрения (выбор разных языковых средств, различия в тактиках речевого поведения и т.п.)? Интеллигенция Москвы, Петербурга, Тулы, Костромы, Иркутска - это один социальный слой, или же надо говорить о локальных различиях, имеющих под собой не только чисто территориальные, но и некие качественные основания?

Ограничимся только этими вопросами, хотя очевидно, что ими не исчерпываются неясности по поводу «социального лица» интеллигенции.

Само собой разумеется, что прежде чем браться за создание речевого портрета представителя интеллигенции, нужно решить, каков же наш объект: чей портрет мы собираемся «рисовать»?

В связи со сказанным выше представляется разумным следовать принципу множественности, неоднородности описываемого объекта - интеллигенции и неединственности типичного представителя этого социального слоя. Вслед за работами [РЯиСО, РЯДМО, СЛИ-1976] мы различаем а) гуманитарную и техническую интеллигенцию; б) старшее, среднее и молодое ее поколения (соответственно, это люди, имеющие возраст: (1) от 60 лет и старше; (2) от 36 до 59 лет; (3) до 35 лет; в) территориально маркированные слои интеллигенции, располагающиеся по оси основного противопоставления: интеллигенция главных культурных центров (Москвы и Петербурга, с фиксацией языковых различий между москвичами и петербуржцами) vs. интеллигенция средних и малых городов России (с фиксацией речевых различий, обусловленных разным диалектным окружением; ср. введенное А.С. Гердом [1998] понятие региолекта - смешанного типа речи, характерного для образованных жителей малых и средних городов, находящихся в диалектном окружении).

Не исключено, однако, что некоторые характерные черты языка и речевого поведения свойственны интеллигенции как социальному слою в целом, в его противопоставлении иным социальным слоям. Естественно, что и такие черты - в качестве штрихов к речевому портрету типичного представителя современной русской интеллигенции - будут отмечены.

Ниже мы рассмотрим два класса лингвистических и социокультурных характеристик, специфичных для слоя интеллигенции (либо в целом, либо для той или иной из отмеченных выше групп, составляющих этот слой):

1) особенности в наборе языковых единиц (главным образом, фонетических и лексико-семантических);

2) особенности в речевом поведении представителей интеллигенции.

3. Особенности набора языковых единиц

Фиксация специфических фонетических и лексических единиц обычна для диалектологических исследований. Например, такие фонемы, как <o> закрытое или мягкое <ц’>, слова кочет, чапельник, баской и т.п. характерны для некоторых диалектов и тем самым отличают их от других диалектов и от литературного языка. Фиксация подобных различий внутри литературного языка менее обычна: ведь само понятие литературного языка предполагает единую, целенаправленно формируемую норму, а стало быть - единый набор выразительных средств.

И всё же можно обнаружить некоторое своеобразие в фонетике и словоупотреблении, свойственное тем или иным группам носителей литературного языка и прежде всего - группам интеллигенции.

3.1. Фонетика. Консонантизм

1. Для некоторых групп гуманитарной интеллигенции характерно так называемое [ж.] полумягкое, произносимое в иноязычных словах типа жюри. Такое произношение весьма избирательно и лексически обусловлено; кроме того, оно зависит и от ситуации: например, ведущий телепередачи «КВН» А. Масляков перед микрофоном произносит слово жюри с полумягким начальным согласным, а в менее официальной ситуации - с твердым. Но сама по себе эта (хотя и редкая) произносительная черта встречается только в речи интеллигенции.

2. Другой чертой, характеризующей те же группы интеллигенции, является [l] среднее, или европейское, по артикуляции промежуточное между [л] и [л’]. Произношение этого звука свойственно некоторым представителям гуманитарной интеллигенции старшего поколения - в словах иноязычного происхождения и в иностранных собственных именах: блеф, ля (название музыкальной ноты), лямбда (название греческой буквы, используемой в качестве математической переменной), Флобер и нек. др. Е. Д. Поливанов писал, что «интересен не перечень слов, произносимых (всеми или не всеми интеллигентами) со средним l, а само наличие этой фонемы … как один из фонетических признаков данного социально-группового диалекта» [Поливанов 1968: 233].

Очевидно, что и [ж.], и [l] принадлежат к фонетическим архаизмам, раритетам: они характеризуют произносительную практику лишь небольшого числа представителей старшего поколения интеллигенции [3].

Но в качестве «портретных» черт они должны быть отмечены, так как отличают слой интеллигенции от всех других социальных слоев.

3. В сравнении с этим, звук [γ] фрикативный является для литературного произношения фонетической инновацией. В последние десятилетия наблюдается необычайная экспансия типа произношения с [γ] фрикативным - как территориальная (с европейского юга России в среднерусские и северные города), так и социальная (от носителей диалекта к носителям просторечия и носителям литературного языка). Споры орфоэпических ригористов и либералов ничего не меняют в динамике этого процесса, и [γ] звучит сейчас и из радиоприемника, и с телеэкрана, и с парламентской трибуны, и в различных типах чисто городских коммуникативных ситуаций. Он запрещен нормой, но живет реально - в речи носителей литературного языка.

По нашим наблюдениям, фрикативный заднеязычный звук распределен в интеллигентской среде, но не жестко, а по принципу «больше/меньше»: в речи интеллигенции южнорусских городов этот звук и его глухой коррелят [х] регулярны и, по-видимому, не варьируют с взрывными [г] и [к] (в зависимости от параметров речевой ситуации). Фрикативный присутствует также в речи технической интеллигенции, происходящей с юга России, но длительное время живущей в Москве или Петербурге. Здесь он может варьировать со взрывным: при самоконтроле, в «ответственных» коммуникативных ситуациях вместо [γ] может появляться [г]. Фрикативный [γ] проникает и в среду гуманитарной интеллигенции, и решающим фактором в его конкуренции с [г] взрывным является место рождения и место наиболее длительного жительства данного говорящего: как правило, «южное» происхождение дает себя знать, и в ситуациях с ослабленным или снятым социальным контролем (эмоциональная речь, импульсивные реплики и т.п.) в речи такого лица может появляться [γ] фрикативный.

Разумеется, [γ] может использоваться представителями интеллигенции и намеренно, при экспрессивном выделении какого-либо слова (Ишь ты, [γ]усь какой выискался!), однако это - часть более общего вопроса об употреблении иносистемных элементов для целей большей выразительности речи; см. об этом [Реформатский 1966].

4. В речи разных групп интеллигенции неодинаково качество звука, произносимого на месте буквы «щ» и звукосочетания «сч»: преобладающим является произношение долгого мягкого «ш»: [ш':]астье, [ш':]едрый, но в среде «южан» (по происхождению) обычным является произношение [ш:’ч’]: [ш':]частье, [ш':]чедрый и даже [шч’] - с твердым [ш], - что отражает влияние украинского языка. Так говорили К. Чуковский, Л. О. Утёсов и другие представители старшего поколения интеллигенции - «южане» или одесситы по месту рождения, однако в речи более молодых носителей литературного языка, в том числе и уроженцев юга России, более обычно нормативное [ш’:], а [ш’:ч’] может появляться в определенных коммуникативных ситуациях, требующих экспрессивного выделения: ср. речь артиста Романа Карцева, который в выступлениях с эстрады педалирует [ш’ч’], а в обыденных ситуациях произносит [ш’:].

Вокализм

1. Наличие особого звука [ыэ] в первом предударном слоге после твердых шипящих: ж[ыэ]ра, ш[ыэ]ги - типичная черта старомосковской произносительной нормы. Говорит ли так кто-нибудь из представителей интеллигенции сейчас, в наши дни? Исследования показывают: несмотря на почти полное возобладание новой нормы, «подравнивающей» произношение гласных непереднего ряда в указанной позиции под произношение их после всех остальных твердых согласных [жΛ]ра, [шΛ]ги - так же как [сΛ]рай, [гΛ]ра некоторые группы интеллигенции сохраняют в своем произношении старомосковскую норму. Это - потомственные москвичи старшего поколения. Звук [ыэ] в словах типа жара, шаги - характерная черта их речи (подробную социолингвистическую картину распределения этой черты в разных группах говорящих см. в [РЯиСО, кн. 3, гл.3]). Надо, однако, иметь в виду лексическую обусловленность рассматриваемого фонетического явления: в словоформах жара, ужаснется, вожака, шаги, шалаш, шаблон, шатен звук [ыэ] встречается крайне редко (он характерен для речи лишь небольшой части потомственных москвичей), а в словоформах жакет, ржаной, жалеть, лошадей - достаточно частотен (см. [РЯДМО: 106]).

2. В 1971 году Л. Л. Касаткин на диалектном материале отметил редукцию неударного [у] в словах типа дедушка, бабушка, бутерброд, то есть произношение де[дъ]шка, ба[бъ]шка, [бъ]терброд. Это явление характерно также для просторечия; встречается оно и у носителей литературного языка [Касаткин 1971]. Однако в интеллигентской речи оно характерно главным образом для представителей технической интеллигенции молодого и среднего поколений (главным образом, в так называемой аллегровой речи). У