Русско-французский билингвизм в языковой культуре российских дворян первой половины XIX века
N'acceptez jamais de bienfaits. Un bienfait pour la plupart du temps est un perfidie. - Point de protection, car elle asservit et degrade.
[Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего, -предательство. - Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.]
Ce que j'ai a vous dire a l'egard des femmes serait parfetement inutile. Je vous observerai selement, que moins on aime une femme et plus on est sur de l'avoir.
[То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею.]*
Как видим, во французском оригинале поэт обращается к брату на «Вы», что ещё сильнее проявляет важность, значимость излагаемых в письме мыслей, в какой-то степени даже определённую официальность.
Естественно, что выбранные из всего многообразия рассмотренные ситуации не позволяют делать глобальных выводов, однако дают основания для приблизительной классификации коммуникативных ситуаций русско-французского билингвизма начала XIX века. В целом их возможно подразделить на такие, в которых выбор языка не принципиален (ареал непринуждённого повседневного общения, например, семейно-бытовое, дружеское общение) и такие, в которых выбор принципиален. Последние, в свою очередь, делятся на те ситуации, где выбор языка регламентирован, и на те, где языковое предпочтение регулируется самим говорящим в зависимости от коммуникативных установок и целей, преследуемых им. В данной группе можно выделить коммуникативные ситуации с приоритетом русского и с приоритетом французского языка. После этого общего членения возможно отметить более мелкие группировки внутри каждого типа, учитывающие остальные релевантные факторы (статус корреспондентов, характер их отношений, тему и цель общения и др.).
Разумеется, данная классификация представляет собой попытку разграничения коммуникативных ситуаций на основе наиболее общих значимых признаков и в дальнейшем может быть существенно расширена за счёт конкретизации ситуативных переменных. Однако в данном случае нас интересует выделение типов ситуаций на основании регулируемого и нерегулируемого речевого поведения индивида, что, в свою очередь, влечёт выбор определённого языка для общения или появление так называемых «смешанных» текстов. В связи с этим формирование более мелких групп коммуникативных ситуаций будет осуществлено в III главе с привлечением иллюстративного фактического материала. Пока же схематически вышеописанную классификацию можно представить следующим образом:
Выводы по главе I
Двуязычие - широко распространённое явление, присущее истории человеческих отношений с давних пор и становящееся всё более масштабным в последнее время. При этом билингвизм был и остаётся своеобразным феноменом культуры, благодаря которому, во многом, идёт эволюция общества. Это явление многогранно и потому довольно основательно изучено в разных аспектах множеством наук, в числе которых, помимо лингвистики, психология, педагогика, социология и другие; о нём написаны сотни работ, но при этом - опять же в силу его многоаспектности - осталось ещё немало нерешённых или решённых не до конца вопросов.
Так, до сих пор не установлены окончательно критерии билингвизма. Одни ученые считают, что двуязычие - это «знание двух языков в известных формах их существования в такой мере, чтобы выражать и излагать свои мысли в доступной для других форме, независимо от степени проявления интерференции и использования внутренней речи двуязычным индивидом в процессе письменного или устного общения на втором языке, а также умение воспринимать чужую речь, сообщение с полным пониманием» [Дешериев, Протченко, 1972, с.35], другие придерживаются более строгого определения, понимая билингвизм как «одинаково совершенное владение двумя языками» [Ахманова, СЛТ]. Нам представляется наиболее мотивированным социолингвистический взгляд, предполагающий разную степень вхождения двуязычного индивида во вторую языковую общность. Немало внимания уделяется в лингвистике особенностям интерференции взаимодействующих языков, особенностям естественного и искусственного двуязычия и т.п.
Одним из наиболее перспективных направлений в исследованиях билингвизма нам представляется его анализ с позиций коммуникативного подхода, в рамках которого наиболее значимым является, на наш взгляд, вычленение коммуникативных ситуаций в двуязычных социумах в зависимости от ареала общения, определение оснований для выбора того или иного языка в качестве основного коммуникативного средства, выявление причин включения в речь иноязычных вставок в виде слов, словосочетаний или фраз на другом языке.
Особенно актуален коммуникативный подход в связи с тем, что коммуникативное пространство билингвов представляет собой более сложное явление, чем коммуникативное пространство монолингвов, членясь на множество ситуаций в зависимости не только от общепринятых для всех коммуникативных ситуаций факторов, но и от того, какой из языков избран для осуществления коммуникативного акта и чем мотивирован данный выбор.
Немалое значение имеет также классификация выявленных интеркаляций, поскольку систематизация иноязычных включений до недавнего времени была обделена вниманием исследователей.
Именно учитывая указанные перспективы исследования билингвизма с позиций коммуникативного подхода, в третьей главе мы анализируем основные характеристики писем российских дворян первой половины XIX века, выявляем закономерности употребления языков в эпистолярных текстах в зависимости от условий общения, классифицируем интеркаляции, устанавливая особенности их функционирования и причины интеркалирования.
Глава II. Билингвизм российского дворянства в контексте эпохи конца XVIII - начала XIX века
§1. Историко-культурная и языковая ситуация в России в начале XIX века
Для характеристики языковой ситуации любого периода естественно и закономерно также рассмотрение и историко-культурной ситуации как фундамента для развития литературного языка, предполагающее изучение социально-исторических условий и культурного контекста интересующей эпохи.
В связи с давней лингвистической традицией описание языковых ситуаций строится, как правило, на основе стратификационной теоретической концепции, являющейся по сути моноцентрической, а точнее - «литературно-центристской», так как во главу угла ставится литературный язык, рассматривающийся как единственное универсальное средство обслуживания как межличностной, так и общеэтнической коммуникации. В целом, стратификационная модель представляет собой пирамиду, основание которой образуют диалекты, а на вершине находится наиболее престижная, обработанная, полифункциональная форма языка - литературный язык:
Несмотря на устойчивую традицию, для нашего исследования использование данного подхода является нецелесообразным в силу ряда причин. Самая главная трудность в применении стратификационной концепции заключается в том, что о русском литературном языке как таковом, в его целостном виде, как о стабильном, многофункциональном общенациональном средстве общения мы можем говорить фактически лишь со второй половины XIX века, когда он сформировался в результате эволюции и особенно плодотворного воздействия на него творчества А.С.Пушкина и его единомышленников (как известно, на 1820 -1830-е гг. приходится расцвет русской романтической поэзии и прозы, это время подарило России плеяду ярких литературных и общественных деятелей, среди которых М.Лермонтов, Н.Гоголь, В.Белинский, Н.Надеждин, А.Бестужев-Марлинский и многие другие, чьи произведения также внесли существенный вклад в развитие и становление русского литературного языка как высшей формы языка национального). В начале же XIX века споры о том, каким быть русскому литературному языку, на какие традиции ориентироваться, были ещё в самом разгаре, а тем временем под влиянием моды и коммуникативных потребностей в среде дворян в качестве разговорного языка практически повсеместно использовался французский язык. Другая причина, по которой стратификационный подход неприменим в нашем исследовании, состоит в том, что классические языковые формы, которые используются для построения стратификационной модели языка, то есть литературный язык, территориальные диалекты и т.п., практически не существуют как однородные целостные структуры. Как правило, их границы оказываются незамкнутыми, открытыми для взаимопроникновения составляющих их элементов. В связи с вышесказанным «решение проблем дифференциации этнического языка следует искать в русле не столько стратификационного, сколько коммуникативного подхода» [Нещименко, 2003,с.13], так как только он даёт возможность рассматривать языковое пространство в ракурсе обеспечения коммуникативных потребностей как отдельного индивидуума, так и общества в целом. Именно такой подход, на наш взгляд, позволит объяснить феномен русско-французского билингвизма российских аристократов в начале XIX века как результат удовлетворения коммуникативных потребностей столь высокообразованного и культурно развитого социального слоя, как дворянство.
Следует также отметить, что само понятие «языковая ситуация» в науке до сих пор не имеет чёткого определения и разными учёными интерпретировалось и интерпретируется по-разному.
Так, например, по Ч.Фергюсону, «термин языковая ситуация ... относится к общей конфигурации языка в данное время и в данном месте и включает такие данные, как сколько языков и какого рода языки используются в данном ареале, сколько человек на них говорит, при каких обстоятельствах, и каких установок и мнений в отношении этих языков придерживаются члены данного коллектива» [цит. по Швейцеру, 1976, с.131].
В.А.Аврорин считает языковой ситуацией «взаимодействие разных языковых образований (языков или же форм их существования, или и тех и других) в обслуживании нужд данного народа во всех средах или сферах общественной жизни на определённом уровне социального развития» [Аврорин, 1975, с.6].
Л.Б.Никольский дал следующее определение указанному явлению: «Взаимоотношение функционально стратифицированных языковых образований изменяется во времени под воздействием общества и языковой политики и, стало быть, представляет собой некий процесс. Этот процесс распадается на ряд состояний. Каждое такое состояние и есть то, что может быть названо языковой ситуацией» [цит. по Швейцеру, 1976, с.132].
А.Д. Швейцер, несколько расширив трактовку Л.Б.Никольского, определял языковую ситуацию как «модель социально-функционального распределения и иерархии социально-коммуникативных систем и подсистем, сосуществующих и взаимодействующих в пределах данного политико-административного объединения и культурного ареала в тот или иной период, а также социальных установок, которых придерживаются в отношении этих систем и подсистем члены соответствующих языковых и речевых коллективов» [Швейцер, 1976, с.133].
Н.Б.Мечковская понимает языковую ситуацию как «совокупность языковых образований, то есть языков и вариантов языка (диалектов, жаргонов, функциональных стилей и других форм существования языка), обслуживающих некоторый социум (этнос и полиэтническую общность) в границах определённого региона, политико-территориального объединения или государства» [Мечковская, 2000, с.101].
В.И.Беликов и Л.П.Крысин отмечают, что языковую ситуацию, характерную для определённого сообщества, формируют «функциональные соотношения между компонентами социально-коммуникативной системы на том или ином этапе существования данного сообщества» [Беликов, Крысин, 2001, с.26].
Очевидно, что авторы большинства этих определений оперируют понятиями, относящимися или ко внутреннему разделению одного и того же языка, то есть формами существования конкретного языка, или ко взаимодействию в пределах одной территориально-административной или этнической общности двух или более самостоятельных языков. Основываясь на данной дифференциации, Л.Б.Никольский предложил типологию языковых ситуаций, разграничив экзоглоссные и эндоглоссные языковые ситуации: «В первую группу входят совокупности отдельных языков, во вторую -совокупности подъязыков и функциональных стилей. Экзоглоссные и эндоглоссные ситуации, в свою очередь, могут быть поделены на 2 подгруппы: 1) сбалансированные языковые ситуации, если составляющие их языки или языковые подсистемы в функциональном отношении равнозначны; 2) несбалансированные языковые ситуации, если их компоненты распределены по сферам общения и социальным группам. Таким образом, теоретически возможны следующие типы языковых ситуаций: 1) экзоглоссные сбалансированные; 2) экзоглоссные несбалансированные; 3) эндоглоссные сбалансированные; 4) эндоглоссные несбалансированные» [Никольский, 1976].
Сразу же отметим, что по данной классификации при рассмотрении языковой ситуации в России начала XIX века в связи с существованием русско-французского билингвизма у определенного слоя общества мы имеем дело с экзоглоссной ситуацией, поскольку во взаимодействии находились два самостоятельных языка - русский и французский. Спорным моментом является определение сбалансированности - несбалансированности данной ситуации. На первый взгляд, есть основания говорить об экзоглоссной сбалансированной ситуации, поскольку французский язык воспринимался как символ аристократии, выполнял определенные функции, несколько отличные от функций русского языка.
Однако данное положение весьма неоднозначно; оно справедливо для характеристики русско-французского билингвизма в рамках единой модели национального языка, поскольку именно в таком ракурсе мы наблюдаем распределение компонентов языковой ситуации по социальным группам и по сферам общения. Если же рассматривать это явление более конкретно и глубинно, то есть как социально обусловленное и функционирующее среди довольно ограниченного (численно) дворянского общества, то его можно обозначить и как относительно сбалансированную экзоглоссную языковую ситуацию, о чём подробнее будет сказано в §2 данной главы. То есть при широком рассмотрении указанная ситуация может быть охарактеризована как экзоглоссная несбалансированная, а при узком - как экзоглоссная, но относительно сбалансированная.
Однако если приведенная выше четырехчленная типология языковых ситуаций Л.Б. Никольского допускает колебания в определении русско-французского билингвизма российских дворян первой половины XIX века, то по трехчленной классификации языковых ситуаций Г.А.Хабургаева указанное явление легко находит свое место. Так, Г.А.Хабургаев выделяет следующие языковые ситуации:
- одноязычие (когда литературный язык осознается как кодифицированная функциональная разновидность родного языка);
двуязычие (когда сосуществуют два равноправных и практически эквивалентных по своей функции языка, которые и воспринимаются как два разных языка)
диглоссия (когда, кроме диалектов языка, существует также строго кодифицированная, сильно отличающаяся, занимающая более высокий статус форма) [Хабургаев, 1988, с.55].
То, что функционирование русского и французского языков в речи российских дворян было не диглоссной языковой ситуацией, доказывается тем, что при диглоссии «речь идет о сосуществовании книжной языковой системы, связанной с письменной традицией (и вообще непосредственно ассоциирующейся с областью специальной книжной культуры), и некнижной системы, связанной с обыденной жизнью...» [Успенский, 1994, с.5], в то время как русский язык в среде российской аристократии первой половины XIX века ассоциировался как с письменной традицией, так и с обыденной жизнью, аналогично использовался в их речевой практике и французский язык.
Кроме того, Б. А. Успенский отмечает то, что двуязычие - явление избыточное и, в сущности, переходное, «поскольку в нормальном случае следует ожидать вытеснения одного языка другим или слияния их в тех или иных формах» [Успенский, 1994, с.6], что и наблюдается в эпистолярном наследии российской элиты рассматриваемого периода в виде так называемых «смешанных текстов», где сочетаются обе языковые стихии (русская и французская).
Диглоссию характеризует также недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения, российские дворяне же в качестве такового использовали в зависимости от коммуникативных ситуаций оба указанных языка.
Как видим, в случае русско-французского билингвизма российского дворянства первой половины XIX века нарушены многие условия диглоссных языковых ситуаций, в то время как нарушение хотя бы одного из необходимых условий дает основания, по мнению Б.А.Успенского, предполагать, что сосуществующие языки находятся в отношениях двуязычия.
Если же соотносить типологию языковых ситуаций Л.Б. Никольского с типологией Г.А.Хабургаева и Б.А.Успенского, то ситуация двуязычия по Хабургаеву - Успенскому будет соответствовать экзоглоссной сбалансированной ситуации, диглоссия - экзоглоссной (или эндоглоссной) несбалансированной. Поскольку любое несоблюдение условий диглоссии позволяет, по мнению Б. А. Успенского, говорить о двуязычии, то, следовательно, русско-французский билингвизм российской аристократии первой половины XIX столетия, в строгом смысле, возможно все же считать экзоглоссной сбалансированной ситуацией.
В связи с тем, что мы используем в нашей работе коммуникативный подход и, в частности, во многом опираемся на концепцию проф. Г.П.Нещименко, в качестве рабочего определения языковой ситуации будем использовать ее понимание языковой ситуации (см. Нещименко Г.П. «Языковая ситуация в славянских странах: Опыт описания. Анализ концепций», 2003, с. 15) как «языкового обеспечения коммуникации в социуме». Таким образом, анализ языковой ситуации в России в конце XVIII - начале XIX века в социолингвистическом и коммуникативном аспектах позволит нам рассмотреть функционирование и развитие языка того периода не только на пространственной оси, но и на социальной, что в наибольшей мере соответствует поставленным в работе целям.
Историко-культурную и языковую ситуацию в России начала XIX века невозможно рассматривать в отрыве от общей обстановки конца XVIII века, поскольку именно тогда наметились основные тенденции, развившиеся впоследствии в полной мере в первой половине XIX-го столетия. Последняя треть XVIII века стала отправной точкой для изменений, произошедших позднее. Этот этап был «золотым веком» русского дворянства, временем расцвета экономики, культуры, просвещения, развития его внешнеполитических связей. Однако, вместе с тем, страна ощутила и результаты французской буржуазной революции в конце 1780-х и в 1790-х годах, что выразилось в принятии ею французских эмигрантов, а с ними - французских идей, вкусов и французского языка. Речь идёт, естественно, о восприятии этих явлений привилегированными сословиями, народная культура столь радикальных изменений не претерпела, как и разговорная речь низших слоёв общества.
В целом же в России в конце XVIII - начале XIX века общественные условия функционирования литературного языка заметно изменяются по сравнению с началом и первой половиной XVIII века. Заинтересованность правительства в регулировании языка выражается в расширении сети периодических изданий, как правило, отражавших господствующую идеологию. Говоря о русской культуре XVIII - XIX веков, как правило, имеют в виду дворянскую культуру, поскольку именно этому сословию, в первую очередь, Россия обязана своим духовным развитием и просвещением.
Вся русская культура рубежа веков несла на себе ярко выраженный отпечаток подражания французской, благодаря чему со второй половины XVIII века французское влияние проявлялось практически во всех сферах жизни высшего общества, включая его быт, мысли и вкусы. Столь сильное воздействие Франции на российское светское общество не должно вызывать недоумения, поскольку эта страна в указанный период была центром просвещения, культурной, литературной жизни, законодательницей мод и властительницей дум всей Европы. В связи с вышесказанным, как отмечают исследователи, «изменение в общественном функционировании языка рассматриваемой эпохи имело одним из последствий то, что церковнославянская культура, господствовавшая в русском дворянском обществе ещё в середине XVIII века, при Ломоносове и Сумарокове, постепенно утрачивает своё ведущее положение и сменяется западноевропейским, главным образом французским воздействием на речь дворянства, а через него и на язык всего общества» [Мещерский, 1981, с. 81]. «Идеалом речевой культуры высшего русского общества XVIII века был французский салон предреволюционной эпохи», - писал об этом В.В.Виноградов [Виноградов, 1938, с.173].
Выбор французского языка, противопоставленного историей дворянской культуры языку церковнославянскому, как видим, не случаен, поскольку в указанный период он был не только наиболее лексически богатым и стилистически развитым языком Европы, но и «поставщиком европейской мысли и европейского «костюма», по выражению В.В.Виноградова [Виноградов, 2000, с.213].
Естественно, не обходилось без чрезмерного увлечения французским языком, чем возмущались многие писатели и общественные деятели того времени, хотя большинство из них не были консерваторами и часто сами вводили новые слова и значения, допуская необходимые заимствования, но повальная галломания вызывала у них опасение утраты национального своеобразия русского языка. В.В.Виноградов приводит отрывок из записок писателя конца XVIII -начала XIX века Гавриила Добрынина, в котором с тонкой иронией изображён европеизированный вид дворянской усадьбы тех лет, где все предметы сменили свои названия на французские: «Вместо подсвечников - шандалы; вместо занавесок - гардины; вместо зеркал и паникадил - люстра; вместо утвари -мебель; вместо приборов - куверты; вместо всего хорошего и превосходного -тре биен и сюперб. Везде вместо размера - симметрия, вместо серебра - аплике, и слуг зовут ляке» (цит. по Виноградову, 1938, с.148).
Подобную ситуацию описывает и Н.М.Карамзин: «Оставим нашим любезным дамам утверждать, что русский язык груб и неприятен, что и charmant, и seduisant, expansion и vapeurs не могут быть на нём выражены; и что, одним словом, не стоит труда знать его. Кто смеет доказывать дамам, что они ошибаются?» [Карамзин, 1995, с.125].
В основном, мнение большинства русских писателей, общественных деятелей той эпохи по поводу соотношения использования русского и французского языков было аналогично мнению Н.М.Карамзина, писавшего: «Беда наша в том, что мы все хотим говорить по-французски и не думаем трудиться над обрабатыванием собственного языка: мудрено ли, что не умеем изъяснять им некоторых тонкостей в разговоре» [Карамзин, 1995, с.126]. В связи с этим возникают попытки сочетать разновидности русского общественно-бытового языка с французской культурой устной и письменной речи. По словам В. В.Виноградова, «нащупывались новые формы национального и в то же время европейского выражения» [Виноградов, 1938, с.129].
Так на рубеже XVIII - XIX веков в русском литературном языке угасает церковно-книжная культура, а на смену ей приходит светская дворянская речь «на основе смешения стилей письменно-книжного языка и бытового просторечия с французским языком» [Виноградов, 2000, с.213]. Однако помимо данного взаимодействия с русским языком, французский прочно утвердился в речи дворян в своём традиционном виде, породив ситуацию русско-французского двуязычия названного сословия.
Все вышеперечисленные тенденции, зародившись во второй половине XVIII века, получили дальнейшее развитие в начале XIX, для которого характерна была и работа над совершенствованием русского литературного языка, и русско-французский билингвизм высшего света. На двуязычие практически не повлияли даже события Отечественной войны 1812 года, после которых, по словам А. Бестужева, «войска возвратились с лаврами на челе, но с французскими фразами на устах, и затаившаяся страсть к галлицизмам захватила вдруг все состояния сильней, чем когда-либо» [цит. по Томашевскому, 1960, с.21].
Необходимость изменений в системе русского литературного языка, назревавшая в течение длительного времени и теперь ставшая совершенно очевидной, нашла своё выражение в стилистической системе Н.М.Карамзина, получившей название «нового слога», и в спорах, разгоревшихся по поводу этого «нового слога». Борьба «старого» и «нового» слога, преобразования в русском литературном языке указанного периода в научной литературе описаны очень детально (В.В.Виноградов, Б.А.Успенский и др.), поэтому нам представляется возможным не останавливаться на подробностях данных процессов и охарактеризовать их лишь в общих чертах, чтобы дать более полную характеристику языковой ситуации конца XVIII - начала XIX вв.
Изменившиеся условия функционирования языка потребовали его перестройки. Иными словами, нужен был естественный и непринуждённый язык, свободный от тяжеловесных церковнославянизмов и архаизмов. Система «трёх штилей» к тому моменту устарела и создавала помехи для развития литературного языка и самой литературы.
Выдвигая программу реформирования русского литературного языка, Н.М.Карамзин стремился «перенести на русскую почву западноевропейскую языковую ситуацию, то есть организовать русский литературный язык по модели литературных образцов Западной Европы» [Успенский, 1994, с.150], а конкретно - по модели французского языка, в котором карамзинисты видели основной источник обогащения русского языка. По словам Б.А.Успенского, «это отношение к французскому языку и культуре основывается на убеждении в единстве пути всех народов, охваченных процессом цивилизации: путь этот мыслится как постепенное и последовательное движение к одной цели, где одни народы оказываются впереди, а другие следуют за ними. Французскому народу суждено было возглавить это движение (на соответствующем историческом этапе), и поэтому французская культура служит ориентиром для других культур, шествующих по дороге прогресса» [Успенский, 1994, с.153].
«Новый слог» имел своей целью удовлетворение коммуникативных потребностей общества и был ориентирован на разговорное употребление. Из него устраняются усложняющие речь «обветшалые» церковнославянизмы, архаизмы, громоздкие канцеляризмы. Вместе с тем церковнославянизмы, воспринимавшиеся как «необветшалые», продолжали употребляться. Выступая против вхождения в литературный язык просторечия, Карамзин в то же время не противился введению в него народной речи, соответствующей идиллическим представлениям дворян о простом народе.
Несомненным достоинством реформы Карамзина было то, что в русском языке был установлен логически прозрачный и естественный порядок слов, без необоснованных инверсий, зачастую существенно осложнявших восприятие речи.
Положительные и отрицательные стороны карамзинских преобразований наиболее ярко проявились в течение первых двух десятилетий XIX века, когда вокруг «нового слога» началась активная общественная борьба его сторонников и противников, условно называемых «карамзинистами» и «шишковистами». Последнее название, как известно, связано с тем, что основным оппонентом Карамзина выступил А.С.Шишков, выпустивший в 1803 году в противовес мнению сторонников «нового слога» книгу «Рассуждения о старом и новом слоге в русском языке», а вслед за ней и другие. Этот общественный деятель, ставший одним из организаторов русской филологической науки первой трети XIX века, смотрел на проблему взаимоотношений русского языка с иностранными, исходя из принципа: «Есть ли языки иностранные в чём-нибудь и равняются с нашим, то весьма ограниченно и скудно» [А.С.Шишков, 2004, с.82].
В 1811 году Шишков организует «Беседу любителей русского слова», куда входили и такие известные деятели литературы и культуры, как Г.Р.Державин, (который, имея достаточно широкие литературные вкусы, одновременно был дружен с Карамзиным и его кругом), И.А.Крылов, привлечённый патриотизмом Шишкова и его борьбой с галломанией, и другие. Защитники «нового слога» в 1814 году образовали литературное общество «Арзамас», членами которого были В.А.Жуковский, К.Н.Батюшков, В.Л.Пушкин, П.А.Вяземский, позднее А. С.Пушкин и другие. «Шишковисты» отстаивали теорию «трёх штилей», выступая против смешения «высоких» и «низких» слов в одном и том же контексте. Нападки их на галлицизмы и кальки были, во многом обоснованными, однако не обошлось и без крайностей - чрезмерного увлечения церковнославянизмами, поскольку все слова, необходимые для выражения мыслей, Шишков и его сторонники предлагали извлекать из церковнославянского языка, а не находя нужных, создавать их на основе церковнославянской словообразовательной системы. Кроме того, «шишковисты» отстаивали право писателей употреблять простонародные слова и выражения, правда, лишь в произведениях низкого стиля. Интересно отметить, что столь активно защищая русский язык, Шишков и его единомышленники не считали необходимым создание его разговорной формы, считая достаточным для общения в быту того же французского языка (сам Шишков, как известно, дома говорил по-французски) или же диалектно-просторечной формы русского разговорного языка. Как отмечает А.А.Соколянский, «при всём том, что многие научные идеи Шишкова чрезвычайно интересны, ни ему самому, ни его последователям не удалось создать такие тексты, которые читались бы русским образованным обществом» [Соколянский, 2004, с.393].
Несмотря на все споры о языке, он продолжал развиваться в русле наметившихся тенденций синтезирования всех жизнеспособных языковых средств, при этом немалую роль сыграло и французское влияние, в связи с которым в русский литературный язык проникали французские слова, выражения и синтаксические модели, получившие названия галлицизмов, или заимствований из французского языка и его предшественников, которые могут быть подразделены на несколько групп:
Галлицизмы лексические (непереведённые французские лексемы);
Галлицизмы-кальки (морфологический перевод французских лексем);
Галлицизмы семантические (появление у русских лексем новых значений, присущих лексемам французского языка);
Галлицизмы фразеологические (усвоение русским языком французских по происхождению единиц с восприятием их прямого и переносного значений);
Галлицизмы синтаксические (синтаксические модели французского языка, не распространённые в русском).
Как писал Л.Блумфильд, «лексические заимствования из области культуры показывают, чему один народ научился у другого» [Блумфильд, 1968, с. 503]. О том, что Россия позаимствовала у Франции красноречиво говорят подсчёты исследователей, указывающие, что за период французского влияния в русский язык проникло свыше 600 только лексических галлицизмов, большая часть из которых является лексикой дворянского быта, как из сферы духовной культуры (актёр, ансамбль, артист, вальс, жанр, журнал, куплет, мелодрама, мемуары, наивный, поэма, пресса, пьеса, роман, соната, шедевр), так и из сферы материальной культуры (багаж, балкон, берет, бисквит, блуза, браслет, бульон, винегрет, гардероб, душ, колонна, коньяк, костюм, мармелад, мебель, помада, пюре, редис, салон, суп, туалет, тюль и многие другие).
Революции и войны во Франции способствовали притоку в русский язык военной (аллюр, атака, баррикада, батальон, батарея, блиндаж, гарнизон, десант, командовать, лейтенант, марш, мобилизация, пистолет, редут, шинель и другие) и социально-политической терминологии (баланс, буржуазия, бюджет, дебаты, министр, организация, партия, революция, федерализм, эксплуатировать, эмансипация, эмиграция и другие).
За счёт французских заимствований пополнился и русский научный лексикон (азимут, анализ, баобаб, бизон, бронза, вибрация, гектар, грамм, гранит, зенит, озон, пинцет, раса, реактив, резонанс, сантиметр, спираль, термит, тонна, фон, хлороформ, эгоизм, энциклопедия) [см. В.К.Журавлёв, 1982, с.174].
Очевидно, что влияние французской культуры значительно расширило кругозор и во многом изменило мировоззрение российских дворян, обогатив их понятийный аппарат, а французский язык заметно пополнил лексический состав русского языка, оказал существенное воздействие на синтаксис; во многом под его влиянием происходило в указанный период развитие стилистической системы русского литературного языка. Все эти изменения способствовали развитию разговорной формы русского литературного языка, что стало к тому времени одной из первоочередных задач в данной области.
Таким образом, вышеперечисленные факты являются несомненным доказательством того, что историко-культурная и языковая ситуация в России в конце XVIII - начале XIX в. была довольно сложной и противоречивой. Заинтересованность правительства в регулировании языка, борьба различных, порой противоположных, культурных и лингвистических направлений - все эти явления стали залогом бурного развития языка в целом и различных форм его существования, предопределив появление того «великого и могучего», богатейшего русского литературного языка, каким он стал уже во второй половине XIX века и остался до наших дней. При этом, как видим, в высших слоях очень большое значение имел тогда французский язык. Жёсткого разделения сфер употребления между русским и французским языками не существовало, в семейном общении, например, практически с равным успехом могли использоваться оба языка, однако французский всё же неофициально получил статус светского, этикетного языка, тогда как за русским языком