Русско-французский билингвизм в языковой культуре российских дворян первой половины XIX века
[Пушкин, Т.13, с.294; 558]. Встречаются и бинарные вставки (которые тоже весьма редки), например:
Mon pere me donne 200 paysant que j'engage au lombard, et vous, chere Princesse, je vous engage a etre ma посаженная мать.
'Отец мой дает мне 200 душ крестьян, которых я заложу в ломбард, а вас, дорогая княгиня, прошу быть моей посаженной матерью'.
[Пушкин, Т.14, с.81; 403].
Наличие указанных интеркаляций подтверждает, на наш взгляд, расположение писем к женщинам на периферии ареала высших коммуникативных функций, однако их малое количество (особенно по сравнению с дружескими письмами мужчин) и довольно однородный французский язык этих посланий доказывает их явную первоначальную ориентацию на указанный ареал.
Лишь изредка письма, относимые к первому уровню общения по приведенной классификации, полностью нарушают каноны. Обусловлены эти нарушения, в основном, эмоциональным состоянием авторов. Таково, например, письмо А.С.Пушкина невесте от 29 октября 1830 года. Он настолько обеспокоен судьбой Натальи Гончаровой, находившейся в «давно уже зачумленной» Москве и не подававшей о себе известий, что отбрасывает в сторону требования этикета и переходит на русский язык:
Милостивая государыня Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски, да только отвечайте.
[Пушкин, Т.14, с.118].
Кстати, по словам Я.Л.Левкович, «позднее сам факт сочетания французской речи с искренностью чувства кажется ему [Пушкину] невозможным» [Левкович, 1988, 310]. Полагаем, что это утверждение отнится именно к интимным чувствам и отношениям. Как видим, и в данной разновидности писем нет четких границ, что доказывает существование таких переходных текстов, формально относящихся к указанной разновидности, но по содержанию не соответствующих ей.
Согласно приведенной выше классификации ко второму уровню отношений относится группа писем к женщинам, с которыми у адресантов непринужденные отношения, то есть это действительно дружеское общение с женщинами, которые оцениваются скорее в общечеловеческом плане, чем в их отнесенности именно к женскому полу. По нашим наблюдениям над языком писем к женщинам вообще, чем более непринужденные, доверительные отношения связывают корреспондентов, тем более разнообразен язык их писем. В связи с этим вышеописанные послания (соответствующие II уровню) - это преимущественно французские тексты, но допускающие большее количество русскоязычных интеркаляций, а иногда и переключение кодов, что указывает на промежуточное положение этого типа писем в коммуникативном континууме дворян между ареалами непринужденного повседневного общения и ареалом высших коммуникативных функций при тяготении к ареалу непринужденного повседневного общения.
В переписке А. С. Пушкина указанный характер имеют многие его обращения к жене П.А.Вяземского, Вере Федоровне, к сестре, Ольге Сергеевне Пушкиной (в замужестве Павлищевой), и некоторые др. Например, письмо к О. С.Пушкиной:
Милая Оля, благодарю тебя за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь. Si ce que vous dites concernant le testament d^. <нна> Л.<ьвовна> est vrai, c'est tresjoli de sapart. Au vrai j'ai toujours aime ma pauvre tante, et je suis fdche que Chalikof ait pisse sur son tombeau. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Св. <ятые> горы и отправила панихиду или что было нужно. Она цалует тебя, я также. Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы.
'Если то, что ты сообщаешь о завещании А.Л., верно, то это очень мило с ее стороны. В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно, что Шаликов обмочил ее могилу
[Пушкин, Т.13, с.127; 533].
Письма А.С.Пушкина к В.Ф.Вяземской имеют свои особенности в языковом оформлении. Так, многие из этих посланий являются приписками в письмах П. А.Вяземского к жене, но присутствуют и самостоятельные обращения. В связи с этим интересен тот факт, что самостоятельные письма А.С.Пушкина гораздо чаще написаны на французском языке - чистом или с небольшими русскоязычными интеркаляциями, в то время как в приписках к письмам П. А. Вяземского почти во всех случаях наблюдается переключение кодов. Как правило, начало пушкинских обращений к княгине - русское, затем происходит переключение на французский язык. Среди небольших по объему обращений встречаются и чистые русскоязычные:
Виноват я перед Вами, княгиня. Простите великодушно. На днях явлюсь к Вам с повинною. Цалую Павлушу.
[Пушкин, Т.14, с.68].
Большое количество русскоязычных обращений А.С.Пушкина к В. Ф.Вяземской, на наш взгляд, обусловлено, прежде всего, непринужденными и теплыми отношениями, которые постепенно сложились между ними. Об этом говорил сам Пушкин в своих письмах, это доказывает и тот факт, что именно Веру Федоровну поэт просил быть посаженной матерью на его свадьбе.
Как уже не раз отмечалось, языком интимного, непринужденного общения в среде российских дворян первой половины XIX века был русский язык. Проведенный выше анализ дружеских писем (авторами которых были мужчины) подтверждает мысль о том, что при неофициальных отношениях между корреспондентами русско-французский билингвизм дворянской элиты России указанного периода получал наиболее яркое выражение, реализуясь в виде смешанных текстов (в основном русскоязычных с французскими интеркаляциями различного характера).
Непринужденные, дружеские отношения между мужчиной и женщиной в обществе российских аристократов первой половины XIX-го столетия в эпистолярном общении получали иное выражение. В данном случае русский язык как язык ареала непринужденного общения вступал в противоречие, противоборство с господствовавшей этикетной традицией, предписывавшей обращение к женщинам на французском языке, порождая такое явление, как переключение кодов.
Что касается писем А.С.Пушкина к В.Ф.Вяземской, то их особенности, по нашему мнению, можно объяснить, во-первых, тем, что русскоязычные начала писем А. С. Пушкина являются закономерным продолжением тоже русскоязычных писем мужа Веры Федоровны, П.А.Вяземского; как правило, даже тон писем П.А.Вяземского и А.С.Пушкина в подобных случаях совпадает. Во-вторых, очевидна большая спонтанность при написании «приписного», присоединяемого послания по сравнению с подготовленным самостоятельным письмом, которое неизбежно несло на себе печать дворянского этикета и - соответственно -продиктованных им речевых и коммуникативных норм.
Последняя разновидность писем к женщинам - письма к женам - в предложенной нами схематической классификации представляет собой вершину пирамиды и соответствует высшему уровню неофициальности, близости отношений между коммуникантами, что, естественно, выражается в характерных особенностях указанных посланий.
Исследователи-пушкиноведы считают, что к 1830 - м гг. жанр «дружеского письма» изживает себя, но его традицию продолжают письма к женам (см., например, Левкович, 1988). Очевидно, что домашняя переписка предполагает, в основном, бытовую тематику, но в данном случае она способствует не только восполнению биографий «именитых мужей», воссозданию их образа жизни, но и дает весьма подробные характеристики их душевного состояния, духовного развития, что во многом обусловлено именно максимальной близостью отношений между корреспондентами.
Сразу же необходимо отметить, что в дворянском обществе были весьма существенные различия в отношениях между мужчиной и его невестой и между мужчиной и его женой. Первые, как правило, относились к ареалу высших коммуникативных функций и регулировались целой системой строгих этикетных требований. Супружеские же отношения, как правило, перемещались в ареал неофициального непринужденного общения (во всяком случае, ближе к этому ареалу) и отличались обычно большей интимностью, хотя диапазон этой интимности и непринужденности в разных семьях, в разных обстоятельствах весьма значительно различался. Что касается брака А.С.Пушкина с Н.Н.Пушкиной, П.А.Вяземского с В.Ф.Вяземской, Е.А.Баратынского с А.Л.Баратынской, то, судя по письмам, характер их отношений вполне соответствует ареалу неофициального непринужденного общения. Это могут подтвердить и слова А.С.Пушкина, объясняющие вместе с тем и языковые особенности писем к женам: «Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат» [Пушкин, Т.14, с.112].
Прежде чем приступить к анализу выбора и использования языковых средств в письмах российских аристократов к женам необходимо отметить, что нередко образ женщины-дворянки первой половины XIX века отличался от того стереотипа, какой сложился в сознании современного человека, вероятнее всего, под влиянием остроты спора славянофилов и западников, а также - под воздействием классических литературных произведений, зачастую не совсем верно истолкованных (в первую очередь, это касается романов А.С.Пушкина «Евгений Онегин» и Л.Н.Толстого «Война и мир»).
Принято считать, что женщины аристократических кругов были гораздо менее грамотны по сравнению с мужчинами того времени и практически не владели русским языком. Основания для подобных умозаключений кроются в системе женского образования и воспитания второй половины XVIII века, когда французский язык действительно считался основной и едва ли не единственной необходимостью для дворянок. Однако уже к началу XIX века (особенно после Отечественной войны 1812 года) русский язык в женском образовании стал практически обязательным, и редкая российская дворянка не владела им. Конечно, мужчины по традиции получали в то время более глубокое образование, но женское образование во многих дворянских семьях было тоже довольно основательным. Об этом говорит, на наш взгляд, то, что дети большинства дворян - и девочки, и мальчики - чаще всего обучались вместе.
То, что русский язык был хорошо известен многим представительницам российской знати в наибольшей степени подтверждают письма дворян к женам. Так, долгое время считалось, что Наталья Николаевна Гончарова (Пушкина) и ее сестры получили весьма скромное домашнее образование, но материалы архивов позволяют говорить о том, что дети Гончаровых получили образование значительно выше среднего, причем языкам в их обучении уделялось немало внимания. Они основательно изучали русский, французский, а также немецкий и английский языки (см. Ободовская, Дементьев 1975). Другие женщины, чьи имена можно встретить на страницах мемуаров о первой половине XIX века, чьи судьбы были связаны с талантливыми деятелями той эпохи, чаще всего были не менее образованными.
Как отмечает Я.Л.Левкович, «Н.Н.Пушкина - самый частый корреспондент поэта. По количеству писем, ей написанных, соперничать с ней может только Вяземский, первые письма к которому лежат у самых истоков пушкинской переписки. Вяземскому больше чем за 20 лет знакомства Пушкин отослал 72 письма, жене - за 17 месяцев разлуки - 78 писем» [Левкович, 1999, с.295]. Конечно, следует учитывать, что далеко не все письма, отосланные А. С. Пушкиным Вяземскому, сохранились, и скорее всего их было гораздо больше, но тем не менее 78 писем за 17 месяцев разлуки - цифра очень красноречивая. Именно письма А. С. Пушкина к Наталье Николаевне Пушкиной как наиболее полный источник и взяты нами в качестве основы для анализа языковых особенностей и проявлений русско-французского билингвизма в этом роде писем, а для подтверждения типичности обнаруживаемых фактов используются также письма П. А.Вяземского к жене Вере Федоровне Вяземской и Е. А. Баратынского к супруге Анастасии Львовне Баратынской. Всего же из посланий мужей к женам нами проанализировано 137 текстов, давших богатый материал для исследования.
Итак, письма к женам чаще всего представляют собой смешанные тексты, основным языком которых является русский как язык ареала непринужденного общения, язык семейный и интимный. Многие письма А.С.Пушкина и Е. А. Баратынского написаны даже на однородном русском языке без интеркалирования иноязычных элементов. При этом используется обычно разговорный вариант русского языка, бытовая, обиходная, а часто и просторечная лексика, лексика с разговорными (уменьшительно-ласкательными) суффиксами, фразеологические обороты разговорного, некнижного характера и т.п.:
Какая ты умнинькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, женка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду бога молить. Заключай с поваром какие хочешь условия, только бы не был я принужден, отобедав дома, ужинать в клобе. Каретник мой плут; взял с меня за починку 500руб., а в один месяц карета моя хоть брось...
[Пушкин, Т.15, с.31].
Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же все беспокоюсь, на кого покинул я тебя! на Петра, сонного пьяницу, который спит не проспится, ибо он и пьяница и дурак; на Ирину Кузьминичну, которая с тобою воюет; на Ненилу Ануфриевну, которая тебя грабит. А Маша-то? что ее золотуха и что Спасский? Ах, женка душа! Что с тобою будет? Прощай, пиши.
[Пушкин, Т.15, с.30].
Значительно в меньшем объеме (по сравнению с письмами А.С.Пушкина), но также весьма регулярно пласт живой разговорной речи оказывается задействованным в посланиях Е.А.Баратынского к Анастасии Львовне Баратынской (дружок мой Настенька, детки, Степка, Соничка и др.), П. А. Вяземского к Вере Федоровне Вяземской (срамница, умница, свинья, лапушка, Пашинька, Машинька и др.). В письмах А.С.Пушкина к Н.Н.Пушкиной, кроме того, очень много (даже больше, чем в дружеских письмах) русских народных пословиц и поговорок (душа просит, да мошна не велит; было бы корыто, а свиньи найдутся; на чужой сторонке и старушка божий дар; взялся за гуж, не говори, что не дюж; через пень колоду валю; ус да борода - молодцу похвала, выду на улицу, дядюшкой зовут и др.). Так же, как пословицы и поговорки, поэту импонировала простонародная лексика, которую он постоянно вводил в свои тексты. Об этом писали многие исследователи. Так, например, Я.Л.Левкович отмечает, что «просторечное «брюхата» Пушкин всячески отстаивал в разговорном языке. П.А.Плетнев вспоминал: «Пушкин бесился, слыша, если кто про женщину скажет: «она тяжела» или даже «беременна», а не «брюхата» - самое точное и на русском языке употребляемое» [цит. по Левкович, 1988, с.309]. Именно это слово А.С.Пушкин употреблял в своих письмах по отношению к жене, Наталье Николаевне.
Как уже было сказано, тексты писем к женам, как правило, - смешанные, поскольку неофициальные непринужденные отношения располагают к употреблению лексических средств разных языков и разных вариантов языка. Так, в письмах к женам имеется значительное число французских интеркаляций. Характер их практически такой же, как и в дружеских письмах, то есть присутствует большое количество фразовых и инвентарных интеркаляций. Среди фразовых интеркаляций на первом месте французские эпентезы, далее следуют французские цитаты (число которых значительно ниже, чем в дружеских письмах):
Я остановился у Нащокина. Il est lege petite maitresse. Жена его очень мила.
'Квартира у него щегольская.'
(А.С.Пушкин - Н.Н.Пушкиной) [Пушкин, Т.16, с.110; 388].
Обедал я у Кутайсовых с Шепелевым и Дурновой, которая говорит que vous etes tres jolie: не правда ли, что она очень мила? что вы очень хорошенькая...'
(П.А.Вяземский - В.Ф.Вяземской) [Пушкин, Т.14, с.13; 336]. На другой день в книжной лавке встретил я Н.<иколая> Раевского. Sacre chiene, сказал он мне с нежностию, pourquoi n'etes-vouspas venu me voir? - Animal, отвечал я ему с чувством, qu'avez-vous fait de mon manuscrit petit-Russien?
'Собачий сын ... почему ты не зашел ко мне? - Скотина, - ... что ты сделал с моей малороссийской рукописью?'
(А.С.Пушкин - Н.Н.Пушкиной) [Пушкин, Т.15, с.77; 319].
Весьма значительно число различных видов инвентарных интеркаляций, среди которых преобладают редундантные, номенклатурные и номинативные:
Чедаева, Орлова, Раевского и Наблюдателей (которых Нащокин называет les treize) еще не успел увидеть. '... тринадцать <апостолов>...'
(А.С.Пушкин - Н.Н.Пушкиной) [Пушкин, Т.16, с.111; 389]. Чем больна Кат.<ерина> Ив.<ановна>? ты пишешь ужасно больна. следственно есть опасность? с нетерпением ожидаю твой bulletin. '. бюллетень.'
(А.С.Пушкин - Н.Н.Пушкиной) [Пушкин, Т.16, с. 51; 374]. ...У него застал я его дочерей и Всеволжского le cocu, который скачет из Казани к Вам в П.<етер>Б.<ург>. '. рогоносца.'
(А.С.Пушкин - Н.Н.Пушкиной) [Пушкин, Т.15, с.77; 319]. Довольно часто встречается смешение как генетически, так и стилистически разнородных языковых средств в пределах одного текста, например, в письмах П.А.Вяземского В.Ф.Вяземской:
Прими мою благодарность и мой поцалуй - куда? дураков цалуют в лоб, следовательно, умниц в <—> - за твою исправность. Все было сделано, как должно. Я рад, что княжнушки слышали Mle Sontag, но они говорят о ней как-то очень спесиво.
[Пушкин, Т.14, с.105].
Ответ Бенкендорфа похож на жеманство старой < >: je ne sais pas filer le parfait amour et surtout avec le gouvernement.
'...я не умею заниматься возвышенной любовью и особенно с правительством'.
[Пушкин, Т.14, с.14; 336].
Итак, очевидно, что письма к женам, как правило, относятся к ареалу неофициального непринужденного общения. Это подтверждает межличностный характер общения, интимная, бытовая тематика, слабая регулируемость речевого поведения, а также языковые особенности указанных посланий, главными из которых является использование русского языка как основного коммуникативного средства (что характерно для вышеназванного ареала), часто в его разговорном или даже просторечном вариантах, спонтанный отбор языковых средств, а также свободное создание смешанных текстов с многочисленными инвентарными и фразовыми интеркаляциями (чаще всего редундантными, чистыми номенклатурными и номинативными, а также цитатами и эпентезами).
Таким образом, письма к женщинам, как и предыдущие рассмотренные нами типы, довольно сложно строго разграничить, тем более что во многих посланиях формальные показатели не соответствуют содержательному уровню.
В целом коммуникативное пространство эпистолярного обращения к женщинам характеризуется отнесенностью к обоим коммуникативным ареалам.
Так, письма к знакомым светским женщинам, невестам и любовные письма, написанные на единообразном французском языке, находятся практически в центре ареала высших коммуникативных функций, который у российских аристократов обслуживался в случае общения с женщинами именно освященным этикетом французским языком. Следовательно, эта разновидность текстов обладает всеми признаками, характерными для названного ареала. Всеми 8-мью признаками, характеризующими ареал непринужденного повседневного общения, обладает и группа смешанных текстов на русском языке с многочисленными французскими интеркаляциями, относящаяся к центру второго коммуникативного ареала (непринужденного повседневного общения).
На периферии ареала высших коммуникативных функций находятся письма на французском языке с русскими интеркаляциями, поскольку в них наблюдаются ослабленные признаки №2,5,6 и отсутствие признака №7. В ареале непринужденного повседневного общения к ближней периферии отнесены эпистолярные послания на однородном русском языке, поскольку, несмотря на явно выраженный признак № 1 - главный для данного ареала, во многих из них утрачен признак №7.
Закономерности выбора и использования языка в женских письмах
Письма, авторами которых являются женщины-дворянки первой половины XIX века, среди общего количества проанализированных нами писем этого периода составляют довольно небольшой процент (из почти 2000 текстов - 126 женских, то есть несколько более 6%). Причина этого - традиционная маскулинность нашей культуры, связанная с тем, что издавна доступ к образованию, искусству, к государственной и научной деятельности получали преимущественно мужчины; женщины же почти всегда оставались за пределами этих сфер, в результате чего достижения культуры в течение долгого времени принадлежали, в основном, мужчинам. Это касается и XIX века, когда женские имена в культуре лишь начинали появляться, но основу по-прежнему составляли мужские. Естественно, что и эпистолярное наследие столичных дворян, создававших в первой половине указанного столетия произведения культуры (преимущественно литературные), как представлявшее наибольшую ценность для потомков, во-первых, было гораздо лучше изучено, во-вторых, широко публично обнародовано. Доступ к женским письмам, напротив, сильно ограничен. В основном, изучать их можно лишь в архивах, поскольку даже те редкие письма, которые были опубликованы, как правило, приводятся сразу же в переводе с французского языка, на котором они чаще всего написаны. Однако нам представляется возможным хотя бы в общих чертах охарактеризовать проявления русско-французского билингвизма в женском эпистолярном наследии благодаря публикации и описанию некоторых писем А.П. Керн, А.О. Смирновой-Россет, Н. Н. Пушкиной и ее сестер, А. В. Якушкиной, а особенно - благодаря переписке А. С. Пушкина, в которую включены письма к нему Н.О. Пушкиной, О.С. Пушкиной, А.П. Керн, Анны Н. Вульф, П.А. Осиповой, Е.А. Карамзиной, З.Н. Волконской, Е.К. Воронцовой, Е.М. Хитрово, Н.И. Гончаровой, Е.М. Завадовской, А.О.Смирновой, А.А. Фукс, А.А. Трубецкой, а также послания В.Ф.Вяземской к А.С.Пушкину и к мужу, П.А.Вяземскому. Особенно ценно то, что женские эпистолярные послания, помещенные в академическом издании сочинений А.С.Пушкина в томах «Переписки», так же, как и другие письма, сохранили свой первоначальный облик, а их переводы даны в отдельных разделах («Переводы иноязычных текстов»).
Рассмотренные нами женские письма имеют ряд характерных особенностей, зависевших от разных причин. В первую очередь это касается, конечно, выбора языка для осуществления коммуникации. В связи с этим необходимо отметить, что уже в 1820-е гг. в мужском употреблении происходит значительное расширение функций русского языка (охват помимо бытовой сферы дружеского общения). В женском употреблении этот процесс протекает гораздо медленнее, поскольку, как отмечают исследователи, у представительниц слабого пола в значительно большей степени развита способность покоряться установившимся правилам, в том числе и способам изъяснения. Кроме того, «для женщин образцы речи и речевые привычки гораздо более значимы, чем для мужчин. <...> Женщины более чем мужчины, склонны пользоваться готовыми речевыми формами, которые «давно готовы и всем известны», в том числе и привычным, предписанным для известных случаев французским языком» [Маркелова Г.В., 2004, с.84].
В связи с вышесказанным становится понятно, почему большинство женских писем первой половины XIX века франкоязычны, а также почему они содержат намного меньше интеркаляций по сравнению с мужскими. Характер же имевшихся в подавляющем большинстве указанных текстов интеркаляций тоже был отличен от подобных явлений в мужских письмах.
Как и все предыдущие разновидности писем, женские эпистолярные тексты трудно охарактеризовать однозначно, поскольку внутри этой группы присутствуют различные по своим языковым особенностям послания. В принципе, большинство этих писем написано на французском языке, который по-прежнему оставался ведущим как в общении мужчин с женщинами, так и при обращении женщин к мужчинам и друг к другу. В основном по-французски писались послания к родственникам, к светским знакомым, пригласительные и благодарственные письма.
Однако у этого правила были исключения. К ним относятся многие послания А.О.Смирновой-Россет к знакомым, довольно часты русскоязычные эпистолярные обращения и у А.П.Керн. Этот факт, на наш взгляд, может быть объяснен тем, что, начиная с 1830-х гг., русский язык, во многом под влиянием творчества А. С.Пушкина, постепенно завоевывает авторитет (в том числе и среди «прекрасной половины» дворянства), становясь все более пригодным для выражения мельчайших оттенков чувств и мыслей, а французский медленно отодвигается на задний план. Еще более характерно это для 1840-х годов, а именно к этому времени относится большинство опубликованных писем А. О. Смирновой-Россет и А. П. Керн. Кроме того, немаловажное значение имеет здесь и языковая (и идейная) установка пишущих. Так, А. О.Смирнова-Россет по этому поводу писала: «Нельзя сказать, что я русская Sevigne, но однако ж похвально русской барыне писать по-русски» [Смирнова-Россет, 1990, с.461]. Еще одной причиной преобладания русского языка в переписке конкретно А. О. Смирновой-Россет, как нам кажется, можно назвать инокультурное окружение, вызывавшее ностальгию и дававшее стимул для употребления русского языка. При этом сама Александра Осиповна отмечала еще одно преимущество использования русского языка при эпистолярном общении за границей - из Флоренции она писала В.А.Жуковскому: «Как приятно в Европе писать варварским языком, что хочешь говори, уже верно не прочтут. Нет, в матушке России хоть по-халдейски напиши, и то на почте разберут» [Смирнова-Россет, 1990, с.458].
В связи со всеми вышеперечисленными причинами письма А. О.Смирновой-Россет имеют очень много общего с дружескими письмами дворян-мужчин того времени не только в плане сознательной установки на употребление русского языка, но и в отношении отражения в указанных текстах русско-французского билингвизма. Так, среди фразовых французских интеркаляций в переписке А.О.Смирновой-Россет с В.А.Жуковским присутствуют и бинарные вставки (достопримечательности заслуживают une prolongation de sejour ('продолжительного пребывания')), и французские эпентезы (...Сонюшке нет времени писать, ей надо болтать в красной гостиной, и les amis absents n'existent pas pour elle('. отсутствующие друзья не существуют для нее')), но преобладают цитаты:
...«Je vais d'agrafer mon surtout militair, cette toilette me fait tout I'effet de la toilette d'un condamne», - me dit il. Ай да матушка Россия. ' ...«Я застегну на все пуговицы мой военный сюртук. Это одеяние действует на меня, как одеяние осужденного, - сказал он мне»...'
[Смирнова-Россет, 1990, с.463]. Аналогичные примеры можно найти и в письмах А.П.Керн к П.В.Анненкову: Впрочем, Euphrosine мне сказала, когда я после ее смерти выразила при встрече с нею это сомнение: «Elle n'a aime ve sa viepersonne autant que VfousJ! Vous etiez son ideal!»
«Никого на свете она не любила, как Вас! Вы были ее идеалом!»...' Однако очевидно, что выражение всех оттенков чувств и мыслей на отечественном языке по-прежнему представляло определенные трудности, что подтверждает приведенное выше несколько сбивчивое предложение из письма А. П. Керн, которая по-французски писала все же более изящно. И это - несмотря на довольно неплохое знание русского языка (как известно, она пыталась даже зарабатывать на жизнь переводами французской литературы). Кроме того, довольно долгое время французский язык сохранял свои функции языка великосветских салонов и вообще великосветского общения. Это доказывает тот факт, что, например, А. О. Смирнова-Россет, хорошо владевшая русским языком, к А.С.Пушкину в письме, касающемся организации приема, обращается по-французски:
Il est dit que c'est toujours moi qui Vous repondrai. Sachez done que c'est frac que l'on se rend a la fete de ce soir.
Uon mari est a son bureau et c'est sa femme qui Vous salue de bien bon cour ainsi aue Madame.
'Видно, суждено именно мне всегда отвечать вам. Итак, знайте, что на сегодняшнем вечере полагается быть во фраке.
Мой муж у себя в канцелярии, а его жена шлет самый сердечный привет вам и супруге вашей'.
[Пушкин, Т.15, с.113; 323].
Таковы и многие письма других женщин к А.С.Пушкину, касавшиеся всего, что было связано с обычаями и традиции «высшего света» и великосветских салонов. Например, обращение к поэту Е.М.Завадовской:
Vous realisez, Monsieur, in desir bien vif, bien constant, en me permettan de vous envoyer mon album. - Je sais apprecier I'etendue de cette aimable obligeance, et j'attache trop de prix aposseder un souvenir de voutre part, pour ne pas vous etre fort reconnaissant de la promesse que vous avez bien voulu me faire. - Agreez-en, je vous prie, l'assurance, et celle de mes sentiments distingues.
Helene Zavadovsky.
Разрешив мне послать вам мой альбом, милостивый государь, вы осуществили мое горячее и давнишнее желание. - Я в полной мере ценю эту милую любезность и слишком высоко ставлю возможность обладать знаком памяти от вас, чтобы не быть вам весьма признательной за данное вами любезное обещание. - Примите же уверение в моей благодарности и лучших к вам чувствах.
Елена Завадовская. [Пушкин, Т.15, с.21; 313].
Помимо указанных выше причин обращения большинства корреспонденток А. С. Пушкина к французскому языку для осуществления коммуникации, весьма важно было и то, что все дворянки первой половины XIX века были знакомы с французскими эпистолярными романами и во многом ориентировались на них как на образец эпистолярного поведения. Это было еще одной причиной, по которой