Москва при преемниках Петра I в XVIII столетии
По смерти Петра сразу же возник вопрос: не возвратить ли Москве ее допетровское значение, развенчав новый царствующий град Петербург. И вопрос этот висел над обеими столицами, и старой и новой, более пяти лет, до времени переселения из московского Анненгофа на берега Невы императрицы Анны Иоанновны. Дело в том, что Петр, в силу своего нового закона о престолонаследии, должен был назначить себе преемника, но не успел этого сделать) и высшие правительственные учреждения и приближенный к престолу правящий класс поставлены были в необходимость самим разрешить вопрос о переходе императорской власти.
Старая боярская партия желала провозгласить императором десятилетнего сына несчастного царевича Алексея, Петра, на которого возложили надежды, что при нем можно сокрушить дело Петра и ниспровергнуть значение прорубленного им окна в Европу. Конечно, это отвечало бы чувствам массы населения, которых "тянул" в гору своих преобразований скончавшийся император "сам-десять", со своими немногочисленными птенцами. Вождям реставрации чудилось, что сын Алексея Петровича, враждебно относившийся и к Петербургу и ко всякому западничеству, уже в силу наследственности будет склонен идти к московской старине, да и самая молодость его давала надежду подготовить его к царствованию в этом именно направлении, лишь бы получить в руки регентство до его совершеннолетия. Эти замыслы питали Долгоруковы, Голицыны и другие бояре старого закала.
Но сотрудники Петра, возвышение которых и дальнейшее значение неразрывно связано было с его делом, при помощи гвардии провозгласили царствующей императрицей Екатерину. Всемогущим при ней стал А. Д. Меньшиков, и при этом временщике нечего было думать о возвращении Москве ее прежнего значения. Он даже прибрал к своим рукам и юного Петра Алексеевича, склонив Екатерину 1 передать ему престол, при условии его регентства до совершеннолетия будущего императора и его женитьбы на дочери своей Марии Александровне Меньшиковой. По смерти Екатерины юный государь перевезен был даже в дом своего будущего тестя и находился в его власти.
Однако такое положение дел не заставило старых бояр отказаться от их планов. Воспользовавшись болезнью регента и антипатией к нему Петра, они низвергли всемогущего временщика и при помощи молодого князя Ивана Долгорукова захватили царственного юношу в свои руки.
Пользуясь тем, что он, как и его отец, не любил моря и очень увлекался охотой, для которой были неудобны окрестности Петербурга, они перевезли его в Москву и здесь отвлекали несовершеннолетнего государя от учения и занятия делами и всячески разжигали в нем страсть к охоте, для которой представлялось столько удобств в окрестностях Москвы. Они уговорили государя не возвращаться в Петербург и навсегда остаться в старой столице. Чтобы упрочить свою власть, Долгоруковы сосватали за четырнадцатилетнего Петра одну из сестер ставшего его любимцем князя Ивана.
Но Петр II не тяготел к самой Москве; на самое короткое время останавливался он в запущенных кремлевских дворцах и все стремился на окраины столицы, чтобы отсюда поскорее уехать в лес и в поле, на охоту с гончими и борзыми. Понятно, что в двухлетнее пребывание свое он не оставил по себе прочных следов в Москве. По сведениям того време,и, он останавливался на короткое время то в Слободском дворце (на его месте теперь стоит Техническое училище), то в Лефортовском, то в Головинском, то в Семеновском, то в Измайловском. Да и отсюда, окруженный Долгоруковыми и их приспешниками, спешил на охоту, иногда направлявшуюся далеко от подмосковных сел к Александрову, Ростову и Туле. Кремль видал его только в дни коронования, рождения, именин да приема послов. В последний раз его видели в Москве сопровождавшего свою нареченную невесту княжну Долгорукову в Крещенье 1730 года. На этом празднике он сильно простудился и слег в постель; у него началась сильная оспа; но он не поберегся и с нею сидел у открытого окна и скончался.
Единственный из русских императоров, он был среди прежних царей погребен в Архангельском соборе. Для него вынули здесь два гроба сибирских царевичей и вместо них опустили его гроб.
Брошенная на произвол судьбы верховная власть была прибрана к рукам временщиками, выходившими из учрежденного после смерти императора Петра 1 верховного тайного совета; при Екатерине она была захвачена Меньшиковым, при Петре 11 Долгоруковыми. И они одинаково направляли ее и номинальных носителей ее в свою пользу, а не в интересах государственных.
Новые верховники по смерти Петра II "прибавили и еще себе воли": а) они отстранили от наследования престола двух дочерей Петра Великого, Елизавету Петровну и Анну Петровну, бывшую замужем за герцогом Голштинским, вместе с ее сыном и внуком Петра Великого, Петром Феодоровичем, впоследствии царствовавшим с именем Петра III; б) произвольно передали императорский престол в колено царя Иоанна Алексеевича, ничем не связанное с преобразованиями Петра 1, в лице вдовствующей герцогини Курляндской Анны Иоанновны; в) при этом единую и неделимую, в силу требований нашей истории, самодержавную верховную власть раздробили между верховным тайным советом и будущей императрицей, для которой выработали особые условия, или кондиции, ограничивающие ее власть. Ограничения эти заключались в том, что призываемая государыня не могла ничего важного решать без согласия помянутого совета верховников (относительно законов, войны и мира, новых податей и налогов и верховного предводительства над войском). При этом на новую императрицу возлагалось обязательство жить непременно в Москве, а не в Петербурге. Такая узурпация верховной власти, при всей ее возмутительности, вначале имела успех. Не имевшая прав на престол Анна Иоанновна приняла предложенную ей власть над Россией и подписала условия верховников, оканчивавшиеся заявлением, что в случае неисполнения их она лишается престола.
В нашу задачу не входит изложение того, как новая императрица, прибыв в Москву, по ходатайству дворянства, высшего духовенства и гвардии ниспровергла эту "затейку" олигархов, как разорвала в Кремле предложенные ей кондиции. Она венчалась в Успенском соборе - самодержавной императрицей. Эта коронация превзошла роскошью своих празднеств все предшествующие.
Два года прожила в Москве императрица Анна Иоанновна и, отъезжая отсюда в 1732 году, она много раз говорила, что не "останется в Петербурге навсегда" и что "главная ее резиденция будет в Москве".
В течение же ее пребывания в первопрестольной при ней постоянно находился кабинет министров, заменивший уничтоженный ею верховный тайный совет, а также сенат и гвардия, которая умножилась еще новым сформированным ею Измайловским полком, который был назван по имени любимого ею старого царского села этого имени. Москва при ней видела падение Долгоруковых, из которых одни отправлены были в ссылку, а другие на воеводства, а также возвращение из Березова семьи умершего Меньшикова и начало быстро устанавливавшегося всемогущества Бирона. Но ревнители старины не увидали при дочери царя Иоанна Алексеевича возврата к допетровским порядкам; напротив того, в указах новой императрицы весьма часто встречались ссылки на распоряжения "блаженной памяти дяди" государыни.
Анна Иоанновна не оставила после себя прочных следов в постройках Москвы, потому что возводила спешные и притом деревянные. Правда, при ней закончен был в Кремле Арсенал, начатый и выстроенный при Петре 1 и по его плану. Рядом с этим зданием императрица, не могшая жить в старых запущенных дворцах Кремля, велела построить небольшой деревянный дворец, названный "Анненгофом" и впоследствии называвшийся "старым", когда был построен другой в Лефортове, названный тем же именем.
В Кремле же Анна Иоанновна оставила надолго памятник в царе-колоколе, отлитом для Ивана Великого. Этот единственный в свете гигант, в 12327 пудов, вышиной в 19 футов, в окружности в 60 футов, с толщиной стенок в 2 фута, имел своего деда, отлитого Борисом Годуновым, в несколько тысяч пудов. Этот последний висел на невысокой деревянной колокольне, которая сгорела в междуцарствие, в страшный пожар 1611 года. Из его осколков, с прибавлением меди, царь Алексей Михайлович отлил новый, большого размера колокол в 8000 пудов, также повешенный на особую деревянную колокольню. Но этого отца царя-колокола постигла в пожар 1701 года та же участь, и долго его громадные осколки дивили и русских, и иностранцев. Анна Иоанновна решила на другой год своего прибытия в Москву воссоздать этот колокол, но увеличив его размеры. Отливка его поручена была колокольному мастеру Ивану Федоровичу Моторину, который после огромных приготовлений растопил уже медь в печах. Но отливка не удалась, потому что расплавленный металл ушел под землю, а деревянные сооружения сгорели. Только в следующем 1735 году после смерти Ивана Моторина его сыном Михаилом отлит был колокол и покоился в своей яме на железной решетке, утвержденной на 12 дубовых сваях, вбитых в землю. Для его прикрытия над ямой устроен был деревянный сарай. Но в 1737 году, 29 мая, в так называемый троицкий пожар, принявший громадные размеры, загорелся и этот сарай, и его бревна падали в яму. Из опасения, как бы колокол не расплавился, его стали поливать водой. Но при охлаждении раскалившегося гиганта от него откололся один край, и колокол остался в яме. Возбуждался вопрос не раз то о переливке его, то о поднятии. И это последнее исполнено было лишь через 100 лет, при императоре Николае 1 в 1836 году, когда французский инженер Монферран (строитель в Петербурге Александровской колонны и Исаакиевского собора) поднял его на тот каменный пьедестал, на котором он стоит и теперь. Такова судьба этого кремлевского памятника императрицы Анны Иоанновны.
Но Кремль и кремлевский Анненгоф не привязывали к себе эту императрицу. Ее влекли к себе окраина Москвы и подмосковные села. Она любила жить в Лефортове, в Слободском дворце и в Измайлове. Между прочим, тяготение ее сюда объясняется ее любовью к охоте, особенно соколиной. Немало тратилось денег на возобновление окраинных дворцов, а в Лефортове, близ Головинского дворца, Анна Иоанновна приказала итальянцу Растрелли построить новый деревянный дворец, названный "Новым Анненгофом". Пред этим дворцом расстилалась большая поляна. Однажды императрица, среди своих придворных, высказала сожаление, что здесь нет сада. Те тайком от нее разделили между собой на участки всю поляну и заранее заготовили для посадки на ней деревья, которые из разных концов, в сопровождении множества рабочих, свезены были сюда и в одну ночь рассажены большими аллеями. Не подозревавшая этого императрица утром подошла к окну дворца и поражена была безграничным изумлением при виде выросшего в одну ночь большого парка. Каждый из вельмож, создавших этот грандиозный сюрприз, на своем участке, на дереве вырезал свою фамилию. Императрица часто устраивала в новом Анненгофе блиставшие роскошью балы и маскарады, а в парке фейерверки, затмившие "огненные потехи" Петра Великого. Впоследствии этот парк обратился в рощу.
Но императрица Анна Иоанновна, на которую рассчитывали, что она перенесет навсегда столицу из Петербурга в Москву, не прожила здесь полных четырех лет и переехала на берега Невы в 1738 году. Остальное время ее царствования, когда возобладали немцы и вошла во всю свою силу бироновщина, не оставило у нас сколько-нибудь заметных следов в Москве.
Более обильные и глубокие следы наложила на Москву императрица Елизавета Петровна. Она, в своем сильном расположении к древнепрестольной столице, скорее напоминала своего деда царя Алексея Михайловича, чем своего отца. Родившись в Москве в год Полтавской битвы и в самый день триумфального вступления сюда Петра, в 1709 году, она с 1714 года жила в Петербурге, но, по смерти родителя, с семнадцатого года своей жизни до своего воцарения, т. е. свою юность и часть зрелой жизни, до тридцатилетнего возраста, большей частью провела на своей родине. Полная, румяная, веселая и вместе с тем искренно религиозная, она всем своим существом подходила более к Москве, чем к Петербургу. Будучи еще царевной, она живала по большей части в романовских вотчинах: селах Покровском и Измайлове. Отсюда она предпринимала свои богомольные походы, иногда пешком, к преподобному Сергию и в другие монастыри; здесь нередко певала песни и водила хороводы с крестьянскими девушками. Предание даже приписывает ей народное песнотворчество, и песня:
Во селе, селе Покровском,
Среди улицы большой
Разыгралась, расплясалась
Красна-девица душа
прямо-таки приписывается, как автору, Елизавете Петровне.
Вступивши на престол, она много забот посвящала родному городу. Бывая часто в Москве, она с 1741 по 1761 провела в ней четыре с лишком года.
Она обратила в Кремле внимание на запущенные и разрушавшиеся дворцы. В 1743 году было приказано знаменитому архитектору графу Растрелли построить близ Благовещенского собора каменный дворец в четыре этажа и в нем сохранить, путем реставрации, то, что из старого могло быть восстановлено. Елизаветинский дворец существовал до 1812 года и был разрушен взрывом, по приказанию Наполеона 1. Но Грановитая палата и царские терема обязаны в значительной степени своим сохранением именно этой императрице, без которой они могли бы обратиться в такую груду развалин, которая совсем не могла бы быть восстановлена.
Но все же главной ее резиденцией был не Кремль, а Лефортово. Здесь она в тамошнем дворцовом городке приказала построить оперный дом, где устраивались нередко представления. Когда здесь сгорели зимние хоромы Анненгофа, она приказала выстроить их в прежнем деревянном виде, но с удивительной быстротой. Сады и оранжереи Лефортова при ней содержались в поразительной роскоши.
Здесь именно устраивались разные придворные празднества: обеды, балы, маскарады, куртаги. Лефортово было отправным пунктом царицы и на охоту соколиную и псовую.
С пребыванием императрицы в Лефортове связано важное в государственном отношении дело: сюда были вызваны будущий наследник престола, племянник Елизаветы Петровны, сын ее сестры Анны Петровны, герцогини Голштинской, и его невеста принцесса Ангальт-Цербстская, София-Августа-Фредерика, которая здесь приняла православие и впоследствии возведена была на престол с именем Екатерины II.
В 1742 году Елизавета Петровна построила в селе Покровском прекрасный деревянный дворец, а когда он сгорел - каменный. Внутри его комнаты были отделаны в китайском вкусе.
Но главным памятником в Москве императрицы Елизаветы Петровны был основанный ею и открытый 12 января (день памяти св. Татианы) 1756 года, Московский университет.
По мысли Ломоносова, поддержанной графом И. И. Шуваловым, императрица, несмотря на неудачную деятельность в Петербурге открытых Екатериной 1 при Академии Наук университета и академической гимназии, Елизавета основала университет в Москве, "где бы, - как говорилось об этом в высочайшем указе, - люди всякого звания могли свободно пользоваться наукой". К университету должны были подготовлять две гимназии: одна для дворян, другая для разночинцев. Эти заведения учреждались именно в Москве, ввиду центрального ее положения, дешевизны жизни и большого числа живущих в ней дворян и разночинцев.
Памятником екатерининского зодчества является у нас громадное здание судебных установлений в Кремле, оно построено знаменитым зодчим М.Ф. Казаковым и строилось в течение 10 лет, с 1776 года. Над куполом этого здания стояла статуя Георгия Победоносца, увезенная французами в 1812 году. В среднем здании находится громадная круглая Екатерининская зала, украшенная великолепными горельефами, изображающими деяния