Алан Уотс

данного переживания... Пока я предполагаю, что я обособлен от своих переживаний, я буду пребывать в смущении и смятении. Из-за этого я не могу ни осознать, ни понять свое переживание и, таким образом, не имею подлинной возможности его усвоить. Чтобы постичь настоящий момент, я не должен пытаться отделиться от него; я должен осознать его всем моим существом. Но это не какой-нибудь сложный трюк вроде десятиминутной задержки дыхания и вовсе не упражнение, которое я должен выполнить. На самом деле, это – единственное, что я могу сделать. Все остальное суть безумные попытки достичь невозможного».

Это стремление отделить свое я от неприятного переживания, в частности, от ощущения смерти, является, по мысли Уотса, одной из причин, по которой люди создают образ Бога и стремятся прилепиться к нему. Но это стремление само по себе доставляет жестокие страдания, (которые, впрочем, отнюдь не опровергают бытия Божьего). Они говорят лишь о том, что пытаться ухватиться за Бога как средство облегчения страданий или источник вечной жизни значит попросту отдать себя в рабство. В мысли о том, что смерть – это сон без пробуждения, расставание с мыслями, воспоминаниями и «самостью», есть что-то естественное и освежающее, и ее не следует смешивать с «фантазией о заточеньи на веки вечные во тьму». Смерть может обозначать и пробуждение в ином качестве, подобное рождению на свет; Уотс был убежден, что умирает не сознание, а память, так как «сознание возрождается во всяком новорожденном создании, и всякий раз, возродившись, оно есть «я».

Еще одним препятствием, мешающим человеку целиком постичь себя самого, является использование им языка. Будучи уникальным и чудесным инструментом сам по себе, язык не должен смешиваться с действительностью, которую он описывает посредством символов. «Легко увидеть приемы, с помощью которых он может отделить организм от окружающей среды, а отдельные аспекты окружающей среды – один от другого. Языки, где имеются такие части речи. как имена существительные и глаголы, очевидно, переводят процессы, происходящие в мире, в отдельные вещи (существительные) и события (глаголы), а эти в свою очередь «обладают качествами (прилагательные и наречия), более или менее от них отделяемыми. Все подобные языки представляют мир как скопление отдельный частей и частичек. Недостаток «подобных конструкции – в том, что они упраздняют или не учитывают (или даже подавляют) внутренние взаимоотношения».

Ибо реальность, лежащая в основе повседневной жизни, никогда не бывает статичной или фиксированной таким образом, каким фиксируется слово, ее представляющее. Скоротечное, подвижное, вечно меняющееся поле опыта, которое нельзя ухватить потому, что им можно только быть, а не обладать, на деле очень и очень пугает многих людей. Такие умственные построения, как мысли или идеи, можно схватить и удержать, и большинство людей не только предпочитают мысль о предмете самому предмету, но и на самом деле забывают или вовсе не могут понять, что слово только символически обозначает реальность, а идея – это всего лишь ее мысленная модель. 'В качестве образца Уотс берет растущее дерево, показывает на него и говорит:

«Это – дерево». Очевидно, что это и дерево на самом деле не одно и то же. Дерево – это слово, шум. Не та эмпирически постижимая реальность, на которую я показываю. Чтобы быть точным, мне следовало бы сказать: «Это (показывая на дерево) символически обозначается шумом «дерево». Если настоящее дерево не является ни словом, ни понятием дерево, то что же оно тогда? Если я скажу, что это – раздражитель моих органов чувств, растительный организм или комплекс электронов, я просто поставлю новый ряд слов и символов на место первоначального шума – дерево. Я так и не сказал, что же это такое, вообще. Кроме того, я поставил ряд новых вопросов: «Что такое мои чувства?» «Что такое [мое] устройство?'' «Что такое электроны?»... мы никогда не сможем сказать, чем являются эти вещи... Слово и понятие дерево оставалось фиксированным в употреблении многие столетия, но реальные деревья вели себя очень странным образом. Я могу попытаться описать их поведение, сказав, что они появлялись и исчезали, что они все время изменялись, и что они вписываются или не вписываются в окружающий пейзаж...

Но все это ничего не скажет о том, что они делали на самом деле, потому что «исчезать», «изменяться», «вписываться» и «окружающий» – всего лишь шумы, символизирующие нечто таинственное и непостижимое».

Таинственную реальность, которую мы постоянно ощущаем как внутри, так и вне себя, но до которой так тяжело добраться сквозь миазмы наших собственных туманных образов и мыслей, Уотс называл ЭТО. ЭТО – необусловленная, неопределимая природа бытия, еще не расчлененная на отвлеченные понятия и символы. Осознавать это – значит больше никогда не смешивать обусловленное с действительным, сбросить с себя власть слов и идей и постичь, что истинный мир непознаваем разумом. Чтобы достигнуть ЭТОГО, необходимо распрощаться с миром условностей, и это как раз тот шаг, которого многие люди боятся. Но некоторые, признав, что мир невозможно определить словами, и единственная вещь, которую можно знать о нем это то, что он есть, обретают осознание всех вещей в их абсолютной конкретности, и в то же время, во всей их божественности и невыразимости. Такое осознание выходит за рамки обыденного самосознания и влечет за собой ощущение единства со Вселенной, в которой все вещи сияют необычайной ясностью и любовью. Это открытость всему сущему, это не райское видение, а видение мира во всей его целостности – и это все есть чистое чудо. Это можно увидеть, если расстаться с ощущением обособленности, с чувством личности, отделенной от мира.

Но слова всегда настолько далеки от переживаемого на самом деле, что их, очевидно, лучше не употреблять вовсе. Именно поэтому описания в восточных религиях состоят обычно из негативных определений – «ни то, ни это, ни что-либо, что можно постичь». Уотс очень остро чувствовал вводящую в заблуждение природу слов: «Но, если

ЭТО неописуемо, то, вопреки распространенной традиции, это вовсе не означает, что ЭТО следует описывать как самую воздушную из абстракций, как буквальный прозрачный континуум или нерасслоившийся вселенский студень». Он указывает, что наука открыла для нас такую таинственную и такую впечатляющую Вселенную, что западный образ ЭТОГО в лице Бога-Отца просто к ней не подходит, а образы более безличного или сверхличного Бога «стоят безнадежно ниже человека: вселенский студень, неяркий свет, гомогенизированное пространство или сверхмощный разряд электричества». Так как же нам думать о Боге?

«Я знаю, – говорит Уотс, цитируя блаженного Августина , – но когда вы меня спрашиваете об этом, я не знаю. Если вы захотите, чтобы я показал вам Бога, я покажу вам мусорный бак у вас на заднем дворе. Но если вы спросите: «Вы хотите сказать, что этот мусорный бак есть Бог?» – значит, вы так ничего и не поняли».

Уотс смело и язвительно высмеивал лицемерие и нелепость общества – от концепции «Космического Первопредка» до способов приготовления и употребления пищи. Его поучения носили главным образом интеллектуальный характер: он написал около 20 книг. Но он также любил и музыку, как саму по себе, так и как способ медитации (последней он также занимался ради нее самой). У него был глубокий и звучный голос, и он научился держать ноту удивительно долго. В записи, которую он сделал за год до смерти, он использует звук как средство постижения истины с помощью наводящих вопросов, как-то: «Сколько ему лет?» (немедленно понимаешь, что у звука нет возраста) или «Сколько вам лет?» (сразу осознаешь, что и у тебя самого по существу нет возраста).

Он говорил о звуке:

«...Если вы просто будете слушать, связывая себя с миром только через слух, вы обнаружите, что находитесь во Вселенной, где реальность – чистый звук – приходит непосредственно из тишины и пустоты, отдаваясь эхом памяти в лабиринтах мозга. В этой Вселенной все течет назад из настоящего и исчезает, подобно следу за кормой корабля; настоящее приходит из ничего, и вы не слышите своей самости, которая стала слушаньем. Этого можно достичь с помощью любого органа чувств, но проще всего с помощью слуха. Попробуйте просто послушать дождь. Послушайте то, что буддисты называют его «таковостью» – его «татхату» или его «тра-та-та». Как любая классическая музыка, дождь не обозначает ничего, кроме себя самого, потому что только низшая музыка подражает другим звукам или содержит в себе еще что-то помимо музыки. В фуге Баха нет никакого «послания». Точно так же, когда старого мастера дзэн спросили о смысле буддизма, он ответил: «Если в нем есть какой-нибудь смысл – значит, я еще не освободился». Потому что если вы по-настоящему услышали звук дождя, то вы сможете услышать, увидеть и почувствовать и все остальное таким же обрезом – как нечто, не нуждающееся в переводе, поскольку оно является как раз тем, чем оно есть, а чем именно – сказать, скорей всего, невозможно».

Если Вам нужна помощь с академической работой (курсовая, контрольная, диплом, реферат и т.д.), обратитесь к нашим специалистам. Более 90000 специалистов готовы Вам помочь.
Бесплатные корректировки и доработки. Бесплатная оценка стоимости работы.

Поможем написать работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Нужна помощь в написании работы?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.

Похожие рефераты: