Язык и мышление

Н.Хомский

Вклад лингвистики в изучение мышления

1. Прошлое.

<…> При оценке современного состояния научного знания совершенно безошибочно можно констатировать спад догматизма, сопровождающийся поисками новых подходов к старым, часто все еще не поддающимся разрешению проблемам, и не только в лингвистике, но во всех дисциплинах, связанных с изучением мышления. Я вполне отчетливо помню, как, будучи студентом, я испытывал чувство тревоги по поводу того факта, что, как казалось, основные проблемы в избранной области были разрешены и единственное, что оставалось, это оттачивать и совершенствовать достаточно ясные технические приемы лингвистического анализа и применять их к более широкому материалу. В послевоенные годы такое настроение преобладало в большинстве крупных исследовательских центров. <…>

Технические достижения 1940-х годов еще более способствовали всеобщей эйфории. На горизонте маячили вычислительные машины, и приближающаяся возможность их использования укрепляла веру в то, что достаточно будет добиться теоретического понимания только самых простых и поверхностно очевидных явлений, а все остальное окажется "тем же самым, только побольше в количественном отношении", лишь видимым усложнением, которое будет легко распутано электронным чудом. Звуковой спектрограф, созданный во время войны, сулил аналогичные перспективы в области физического анализа звуков речи. А всего несколько лет спустя с ликованием было обнаружено, что машинный перевод и автоматическое реферирование тоже уже на пороге. <…>

В настоящее время, по крайней мере в Соединенных Штатах, почти не осталось следов от этих иллюзий ранних послевоенных лет. <…> Сейчас уже стало совершенно ясно, что если нам суждено когда-либо понять, как язык используется и усваивается, то мы должны абстрагировать для отдельного и независимого изучения определенную систему интеллектуальных способностей, систему знаний и убеждений, которая развивается в раннем детстве и во взаимодействии со многими другими факторами определяет те виды поведения, которые мы наблюдаем; если ввести формальный термин, то можно сказать, что мы должны изолировать и изучать систему языковой компетенции, которая лежит в основе поведения, но которая не реализуется в поведении каким-либо прямым или простым образом.<…> Теории и модели, которые были разработаны для описания простых и непосредственно данных явлений, не могут охватить реальную систему языковой компетенции, "экстраполяция" на основе простых описаний не может приблизиться к реальности языковой компетенции; мыслительные структуры не являются просто "тем же самым, только побольше в количественном отношении", а качественно отличаются от сложных сетей и структур, которые могут быть разработаны путем дальнейшего развития понятий, казавшихся всего несколько лет назад заманчивыми многим ученым. То, с чем мы здесь имеем дело, связано не со степенью сложности, а, скорее, с качеством сложности. <…>

Коротко говоря, настоящий момент в развитии лингвистики и психологии вообще кажется мне вполне подходящим для того, чтобы вновь обратиться к классическим вопросам и спросить себя, какие новые открытия имеют к ним отношение и как классические проблемы могут определять направление современных разысканий и исследований. <…>

<…> Одним из новаторских достижений "Грамматики" Пор-Рояля 1660 года – работы, которая положила начало традиции философской грамматики, – было признание ею важности понятия сочетания слов (составляющей) как грамматической единицы. До этого грамматика была преимущественно грамматикой классов слов и окончаний. В картезианской теории Пор-Рояля составляющая соответствует сложной идее, а предложение подразделяется на ряд последовательных сочетаний слов (составляющих), которые, в свою очередь, подразделяются на составляющие, и так далее до тех пор, пока не будет достигнут уровень слова. Таким путем мы получаем то, что можно было бы назвать "поверхностной структурой" рассматриваемого предложения. Обратившись к примеру, ставшему классическим, можно сказать, что предложение… "Невидимый бог создал видимый мир" содержит субъект "невидимый бог" и предикат "создал видимый мир", последний содержит сложную идею "видимый мир" и глагол "создал" и так далее. Но интересно, что хотя "Грамматика" Пор-Рояля является, по-видимому, первой грамматикой, которая довольно систематически опиралась на анализ поверхностной структуры, она признавала неадекватность такого анализа. Согласно теории Пор-Рояля, поверхностная структура соответствует только звуковой стороне – материальному аспекту языка; но когда производится сигнал, наряду с его поверхностной структурой, происходит мыслительный анализ того, что мы можем назвать глубинной структурой, которая прямо соответствует не звуку, а значению. В только что приведенном примере глубинная структура состоит из системы трех суждений (пропозиций): "что бог невидим", "что он создал мир", "что мир видим". Эти суждения, находясь в определенных отношениях друг с другом, образуют глубинную структуру.

Грубинная структура соотносится с поверхностной структурой посредством некоторых мыслительных операций, в современной терминологии – посредством грамматических трансформаций. Каждый язык может рассматриваться как определенное соотношение между звуком и значением. Следуя за теорией Пор-Рояля до ее логического завершения, мы должны сказать тогда, что грамматика языка должна содержать систему правил, характеризующую глубинные и поверхностные структуры и трансформационное отношение между ними и при этом – если она нацелена на то, чтобы охватить творческий аспект использования языка – применимую к бесконечной совокупности пар глубинных и поверхностных структур. Как писал Вильгельм фон Гумбольдт в 1830-х годах, говорящий использует бесконечным образом конечные средства. <…> Грамматика, должна, следовательно, содержать конечную систему правил, которая порождает бесконечно много глубинных и поверхностных структур, связанных друг с другом соответствующим образом. Она должна также содержать правила, которые соотносят эти абстрактные структуры с определенными репрезентациями в звуке и в значении - репрезентациями, которые, предположительно, состоят из элементов, принадлежащих соответственно, универсальной фонетике и универсальной семантике. По существу, такова концепция грамматической структуры, как она развивается и разрабатывается сегодня. Ее корни следует, очевидно, искать в той классической традиции, которую я здесь рассматриваю, и в тот период были исследованы с некоторым успехом ее основные понятия. <…>

<…> Великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр, который в начале столетия заложил основы современной структурной лингвистики, выдвинул точку зрения, согласно которой единственно правильными методами лингвистического анализа являются сегментация и классификация. Применяя эти методы, лингвист определяет модели, в которые попадают анализируемые таким образом единицы, причем эти модели являются либо синтагматическими, то есть моделями буквального следования единиц друг за другом в потоке речи, либо парадигматическими, то есть отношениями между единицами, которые занимают одну и ту же позицию в потоке речи. Он утверждал, что, когда весь такой анализ будет завершен, структура языка будет, по необходимости, полностью вскрыта, и лингвистическая наука полностью выполнит свою задачу. Очевидно, такой таксономический анализ не оставляет места для глубинной структуры в смысле философской грамматики. Например, система трех суждений, лежащих в основе предложения Invisible God created visible world («Невидимый бог создал видимый мир»), не может быть выведена из этого предложения путем сегментации и классификации вычлененных единиц, равно как не могут и трансформационные операции, связывающие глубинную и поверхностную структуры, быть выражены в этом случае в терминах парадигматических и синтагматических структур. <…>

Фактически Соссюр в некоторых отношениях пошел даже дальше этого, отдаляясь от традиции философской грамматики. Он, между прочим, выразил мнение, что процессы образования предложений вовсе не принадлежат системе языка, что система языка ограничена такими языковыми единицами, как звуки и слова и, может быть, еще некоторые фиксированные сочетания слов, а также небольшим числом очень общих моделей; механизмы образования предложений, другими словами, свободны от какого бы то ни было ограничения, налагаемого на них языковой структурой как таковой. Таким образом, в его терминах, образование предложений не относится в строгом смысле к langue , а приписывается скорее к тому, что он называл parole , и выносится, таким образом, за пределы собственно лингвистики; это процесс свободного творчества, никак не ограниченного языковыми правилами, разве что лишь в том отношении, что такие правила управляют словообразованием и звуковыми моделями. Синтаксис, с этой точки зрения, является довольно тривиальной проблемой. И действительно, за весь период развития структурной лингвистики в области синтаксиса сделано очень мало.

<…> Похоронный звон философской грамматике прозвучал в замечательных успехах сравнительной индоевропеистики, которые, безусловно, занимают место среди выдающихся достижений науки девятнадцатого столетия. Убогая и совершенно неадекватная концепция языка, выраженная Уитни и Соссюром и многими другими, оказалась вполне приемлемой для данной стадии лингвистических исследований.

2. Настоящее.

<…>Человек, который усвоил знание языка, хранит в себе систему правил, соотносящих особым образом звук и значение. Лингвист, строящий грамматику языка, фактически предлагает некоторую гипотезу относительно заложенной в человеке системы. <…>

Грамматика, предлагаемая лингвистом, является объяснительной теорией в хорошем смысле этого термина; она дает объяснение тому факту, что <…> носитель рассматриваемого языка воспринимает, интерпретирует, конструирует или использует конкретное высказывание некоторыми определенными, а не какими-то другими способами. <…> Принципы, которые задают форму грамматики и которые определяют выбор грамматики соответствующего вида на основе определенных данных, составляют предмет, который мог бы, следуя традиционным терминам, быть назван "универсальной грамматикой". Исследование универсальной грамматики, понимаемой таким образом, – это исследование природы человеческих интеллектуальных способностей. <…> Универсальная грамматика, следовательно, представляет собой объяснительную теорию гораздо более глубокого характера, чем конкретная грамматика. <…>

На практике лингвист всегда занят исследованием как универсальной, так и конкретной грамматики. Когда он строит описательную, конкретную грамматику одним, а не другим способом на основе имеющихся у него данных, он руководствуется, сознательно или нет, определенными допущениями относительно формы грамматики, и эти допущения принадлежат теории универсальной грамматики. И наоборот, формулирование им принципов универсальной грамматики должно быть обосновано изучением их следствий, когда они применяются в конкретных грамматиках. Таким образом, лингвист занимается построением объяснительных теорий на нескольких уровнях, и на каждом уровне существует ясная психологическая интерпретация для его теоретической и описательной работы. <…> На уровне универсальной грамматики он пытается установить определенные общие свойства человеческого интеллекта. Лингвистика, таким образом, есть просто составная часть психологии, которая имеет дело с этими аспектами мышления.

Я постараюсь дать некоторое представление о том виде ведущихся сейчас работ, которые направлены, с одной стороны, на то, чтобы определить системы правил, составляющие знание некоторого языка, и, с другой стороны, на то, чтобы вскрыть принципы, управляющие этими системами.

<…> Самой подходящей основой для исследования проблем языка и мышления является система идей, разработанная как часть рационалистской психологии семнадцатого и восемнадцатого столетий, детализированная в некоторых важных отношениях романтиками и затем во многом забытая в силу того, что внимание было перенесено на другие вопросы. Согласно этой традиционной концепции, когда предложение реализуется как физический сигнал, в мышлении образуется система суждений, выражающих значение предложения; этот физический сигнал и система суждений связываются определенными формальными операциями, которые в современных терминах мы можем назвать грамматическими трансформациями. Продолжая использовать современную терминологию, мы можем различать поверхностную структуру предложения, систему категорий и составляющих, которая прямо связана с физическим сигналом, и лежащую в ее основе глубинную структуру, также систему категорий и составляющих, но более абстрактного характера. Так, поверхностная структура предложения A wise man is honest "Мудрый человек честен" могла бы дать разложение этого предложения на субъект a wise man "мудрый человек" и предикат is honest "честен". Глубинная структура, однако, будет несколько иной. Она, в частности, извлечет из сложной идеи, которая составляет субъект поверхностной структуры, лежащее в его основе суждение с субъектом man "человек" и предикатом be wise "быть мудрым". Фактически здесь глубинная структура, согласно традиционному взгляду, есть система двух суждений, ни одно из которых не утверждается, но которые взаимосвязаны таким образом, чтобы выразить значение предложения A wise man is honest . <…>

1. S

NP VP

a man S is honest

NP VP

man is wise

2. S

NP VP

a wise man is honest

<…> Грамматические функции глубинной структуры (1) играют центральную роль в определении значения предложения. Структура составляющих, указанная в 2, с другой стороны, тесно связана с его фонетической формой, а именно, она определяет интонационный контур представленного высказывания.

Знание языка включает способность приписывать глубинные и поверхностные структуры бесконечному множеству предложений, соотносить эти структуры соответствующим образом и приписывать семантическую интерпретацию и фонетическую интерпретацию парам глубинных и поверхностных структур. <…>

<…> Человек, который знает какой-либо конкретный язык, владеет грамматикой, которая порождает (то есть характеризует) бесконечное множество потенциальных глубинных структур, отображает их на соответствующие поверхностные структуры и задает семантическую и фонетическую интерпретации этих абстрактных объектов.<…> Грамматика этого типа задает, следовательно, определенную бесконечную корреляцию звука и значения. Она является первым шагом в направлении объяснения того, как человек может понимать произвольное предложение своего языка. <…>

<…> Бесконечный класс глубинных структур <…>может быть порожден посредством очень простых правил, которые выражают несколько рудиментарных грамматических функций, при условии, что мы придадим этим правилам свойство рекурсивности – в частности, свойство, позволяющее им вставлять структуры вида <…>внутрь других структур. Тогда грамматические трансформации будут, итерируя, образовывать, в конце концов, поверхностную структуру, которая может быть весьма далека от лежащей в ее основе глубинной структуры. Глубинная структура может быть чрезвычайно абстрактна; она может не иметь близкой взаимооднозначной корреляции с фонетической реализацией. Знание языка – "языковая компетенция"<…> – предполагает совершенное владение этими грамматическими процессами. <…>

<…> Поверхностная структура часто является обманчивой и неинформативной и наше знание языка включает свойства гораздо более абстрактной природы, не обозначенные явным образом в поверхностной структуре. <…>

Даже на уровне звуковой структуры существуют данные свидетельствующие о том, что в мыслительных операциях, участвующих в использовании языка, формируются и преобразовываются абстрактные репрезентации.<…>Мне кажется, что исследования нескольких последних лет в области звуковой структуры дают веские доказательства в поддержку того взгляда, что вид конкретных грамматик определяется, причем весьма существенно, ограничительными схемами, которые задают выбор релевантных фонетических свойств, то есть таким типом правил, которые могут соотносить поверхностную структуру с фонетической репрезентацией, а также такими условиями, которые накладываются на организацию и применение этих правил. <…>

Самая увлекательная теоретическая проблема в лингвистике – это проблема открытия принципов универсальной грамматики, которые переплетаясь с правилами конкретных грамматик, дают объяснения явлениям, которые кажутся произвольными и хаотическими. Возможно, самые убедительные примеры в настоящее время (а также самые важные в том смысле, что соответствующие принципы высокоабстрактны, а их действие очень сложно) лежат в области фонологии.

<…> При обсуждении природы грамматических операций я ограничивался синтаксическими и фонологическими примерами, избегая вопросов семантической интерпретации. Если грамматика призвана характеризовать полную языковую компетенцию говорящего-слушающего, то она должна включать также правила семантической интерпретации, но относительно этого аспекта грамматики мы имеем мало хоть сколько-нибудь глубоких знаний.<…> Предлагается считать, что грамматика состоит из синтаксического компонента, который задает бесконечное множество пар глубинных и поверхностных структур и выражает трансформационные отношения между элементами этих пар, из фонологического компонента, который приписывает фонетическую репрезентацию поверхностной структуре, и семантического компонента, который приписывает семантическую интерпретацию глубинной структуре.<…> Я думаю, что существуют убедительные факты в пользу того, что некоторые аспекты поверхностной структуры тоже релевантны для семантической интерпретации. Как бы там ни было, вряд ли можно сомневаться в том, что полная грамматика должна содержать весьма сложные правила семантической интерпретации, обусловленные, по крайней мере, отчасти, весьма специфическими свойствами лексических единиц и формальных структур рассматриваемого языка. <…>

Подведем итоги. Согласно намеченным здесь установкам, мы могли