Русский язык

Восточно-славянские языки в дофеодальную эпоху. Место русского языка в ряду других языков. Консолидация восточно-славянских говоров, Образование отдельных восточно-славянских языков. Возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян.

I. Восточно-славянские языки в дофеодальную эпоху. Место русского языка в ряду других языков

Р. яз. по происхождению и по строю принадлежит к языковой общности, определяемой как группа восточно-славянских языков (языки русский, украинский, белорусский) и включаемой в систему славянских языков .

Историко-сравнительное изучение славянских яз. дает материал для определения тех общих процессов, которые пережиты восточнославянскими яз. в древнейшую (дофеодальную) эпоху и которые выделяют эту группу языков в кругу ближайше с ней связанных (славянских). Следует сразу же отметить, что признание общности языковых процессов в восточно-славянских языках дофеодальной эпохи не предполагает непременного представления о совершенном единстве, нерасчлененности, тождественности языков на всей территории. В связи с экономикой дофеодального строя и родо-племенным бытом общность языка следует понимать не как нерасчлененное единство, а как сумму незначительно варьирующих диалектов. С другой стороны, следует подчеркнуть, что общность языковых процессов восточного славянства не исчерпывается только эпохой дофеодальной, — эта общность простирается и на последующие эпохи жизни восточно-славянских яз., частью как дальнейшее развитие общих черт (напр. тождественное отражение так наз. «глухих» гласных «ъ» и «ь», процессы устранения которых приходятся приблизительно на XII—XIV вв.), частью как результат теснейшей экономической, политической и культурной связи народов восточно-славянской группы (общие явления в грамматическом строе и лексике восточно-славянских языков).

II. Консолидация восточно-славянских говоров. Образование отдельных восточно-славянских языков.

В течение VIII—IX вв. на территории восточных славян намечается консолидация восточнославянских говоров в более крупные наречия. Эта консолидация привела в дальнейшем своем развитии к образованию трех восточно-славянских языков — русского, украинского и белорусского. Каждая из этих групп обладает известным числом языковых признаков, общих для говоров всей группы (характеристику языковых черт украинской и белорусской групп говоров см. «Украинский язык», «Белорусский язык»).

Консолидация говоров русской языковой группы исконно проходила по линии двух основных наречий — южно-русского и северно-русского (см. еще отд. IX). В основе этих старейших русских наречий лежали племенные единицы, объединявшиеся вокруг своих экономических и политических центров: Тмутараканя (у Азовского моря) для южноруссов и Новгорода — Пскова для северноруссов. Но последующее передвижение южноруссов на север и северо-восток от своего первоначального приазовского центра и создание новых значительных феодальных центров в Московско-окской Руси (Владимир, Рязань и особенно Москва) повели к образованию новой диалектной группы, сыгравшей большую роль и в истории развития литературного Р. яз. По своему языковому составу новообразованная группа — средне-русское наречие — представляла скрещение черт северно-русского и южно-русского наречий (ср. ниже). По своему же происхождению среднерусское наречие тем отлично от южно-русского и северно-русского, что оно образовалось не на базе исконных племенных диалектов, а в процессе смещения и скрещивания разнородных племенных элементов, консолидировавшихся вокруг новых экономических и политических центров. Но это наречие конселидировалось не сразу. и в частности Москва ни в XIV ни в XV вв. не могла еще выработать своего яз., консолидация московского наречия, легшего в основу административного (Приказного) яз. (см. ниже), осуществляется на протяжении ряда столетий и определяется формированием многонационального централизованного московского государства и непрерывным ростом политического и экономического значения Москвы.

III. Возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян

С возникновением феодального строя (XI в., у восточных славян усиливаются экономические вязи их с Византией). Феодальная верхушка ищет в политическом и церковном союзе с Византией поддержки в деле укрепления своего господствующего положения в ново-возникших феодальных государственных объединениях. Отсюда принятие христианской церковной организации по образцу византийской и «крещение Руси», проведенное сначала (кон. X в.) киевским князем, а затем и в других феодальных центрах древней Руси. Вместе с организацией христианской церкви приходят к восточным славянам и литургический (церковно-культовый) язык и письменность, которую разработали ранее на основе староболгарских диалектов византийские вельможи-братья Константин (Кирилл) и Мефодий, выполняя дипломатически-миссионерские поручения византийского императора в западно-южнославянских странах. Феодальная верхушка древней Руси принимает этот язык и в качестве языка официально-административного. Так. обр. язык и письменность, возникшие на базе староболгарских диалектов, становятся литературным языком и письменностью на территории восточного славянства в употреблении феодальной верхушки и высшей церковной знати, по лингвистическому своему составу этот язык не был тождествен с разговорной речью остальной массы населения и даже менее образованных кругов феодальной знати.

Дальнейшее развитие этого письменного языка представляется обычно историками русского языка как процесс постепенного его приближения к разговорной речи и к живым диалектам восточного славянства. Такое эволюционно-идеалистическое представление искажает действительную картину развития литературного (письменного) языка на Руси. Во-первых, рассмотрение фактов подтверждает наличие периодов особенно интенсивной борьбы с «народными» отложениями в церковно-славянской письменности и усиленной ориентации на древнеболгарские нормы; во-вторых, привнесение «народных» элементов, черт из окружающих говоров и просторечия в письменные памятники не представляет прямолинейного процесса вне социального членения и группировок представителей древнерусской книжности: характер, пути и интенсивность проникновения этих элементов зависели от разных социальных сил, выступавших на исторической сцене, их столкновений и борьбы, находивших свое отражение в идеологической продукции.

В произведениях древнейшей письменности так наз. домонгольского периода отражены взгляды на социальное превосходство церковно-славянского языка и ориентация старорусского книжника на верхушку феодального общества как носителя этого языка. Так, митрополит Илларион в своем знаменитом произведении «Слово о законе и благодати» высказывает такие «программные» замечания: «...не къ невъдущимъ бо пишемъ, но преизлиха насыщьшемся сладости книжныя». Еще нагляднее убеждение в социальном превосходстве церковно-славянской речи и ее носителей выступает у другого выдающегося представителя старой книжности Климентия Смолятича в его послании некоему «пресвитеру Фоме» на неудобопонятность писаний Климента, разгневанный епископ высокомерно замечает: «Егда къ тебъ что писахъ? — но ни писахъ ни писати имамь... аще и писахъ но не къ тебе но къ князю...».

Показателен тот факт, что даже близкие к церковной и светской знати круги не понимали или с трудом понимали литературу на церковно-славянском языке. Мы имеем документированные жалобы читателей, обращение напр. к Кириллу Туровскому.

Следует отметить еще одну характерную черту из начальной истории применения церковно-славянского языка как письменной речи русских феодалов. Лексические «руссизмы», проникнувшие все же в памятники церковно-славянского письма на русской почве, к концу домонгольского периода изгоняются старорусскими книжниками и заменяются «высокими» словами из староболгарских оригиналов (в значительной степени это были лексические грецизмы); вот несколько примеров этой борьбы с русской лексикой: армарий, армарь (греч.) заменяет рус. поставьць (шкаф); амболъ (греч.) заменяет ходъ (улица) и т. п.

IV. Различные течения и стили в развитии литературного (письменного) языка XIV—XVII вв.

Новое усиление церковно-славянского влияния падает на кон. XIV—XV вв., когда в связи переносом церковного центра в Москву туда стягиваются болгарские и сербские выходцы, занимая на Руси видное положение в качестве церковных и политических деятелей. Но в зависимости от разных групп и прослоек господствующего класса, выходивших на историческую сцену и боровшихся за утверждение своей идеологии, можно отметить различные направления в развитии литературной речи и соответствующие стили и строй письменного языка.

Изменение форм феодальной экономики связи с ростом городов приносит с собою ущемление части старой родовой знати. Это создает почву, на которой возникает мистическое направление в церковной письменности — переводятся и читаются произведения александрийских мистиков, византийских «отцов церкви» и т. п. В языке и стиле это направление отражается как усиление борьбы с «искажениями» языка письменности, т. е. элементами разговорной, «народной» речи. Наиболее видными проводниками этого языкового стиля на Руси были братья Цамвлаки (родом византийские болгаре) Григорий и Киприан (последний московский митрополит и активнейший «исправитель» церковно-славянских книг).

Иные черты в процесс образования литературно-письменной речи феодальной Руси уже внесла литература, построенная по западно-европейским образцом. В Москве XIV—XV вв. создались экономические предпосылки для интенсивных иноземельных сношений. Москва становится узловым пунктом торговых путей из западных областей (Смоленск) в Приволжье и русско-генуэзской торговли («гости-сурожане»), шедшей по Дону через Крым. Это были пути и культурных западных влияний. Литературным отражением иноземельных связей Москвы этой эпохи являются переводы рыцарских романов («Александрида»), а также космографических и географических произведений западного средневековья. Цикл рыцарских романов привносит с собою в лит-ую речь феодально-рыцарскую фразеологию, светское переосмысленние старой церковно-славянской лексики и известную струю чешских и польских заимствований (т. к. переводы делались в значительной степени с чешских, польских и отчасти сербских переработок). Вот несколько образцов нового лексического элемента и фразеологии этой литературы: «цесаря валечнаго» («воинственный царь» — чехизм); «по тѣлу вытяжный» («победоносный», «могущественный» — полонизм) и т. п. Следует отметить, что чешские влияния привнесли с собой в Москву и идеи протестантизма. Особенно усилились они в XVI в., когда в Москве начинают появляться чешские эмигранты — гуситы, которые покидали родину, спасаясь от усилившейся католической реакции. О распространенности чешских идей протестантизма свидетельствует и тот факт, что сам московский царь (Грозный) выступил с полемическим сочинением против чеха Яна Рокиты (1570), где с темпераментом доказывал: «во истину бо Люторъ иже лютъ глаголеться». Ясно, что эта протестантская литература, проходившая через белорусское посредничество, отлагала в лексике московских ее читателей известное количество западно-руссизмов (белоруссизмов), чехизмов и полонизмов.

К этому же направлению по характеру языка примыкает и рационалистическое течение, представленное гл. обр. литературой «ереси жидовствующих». В языке этой литературы появляется новая «научная» терминология (напр. «осудъ» — суждение; «держатель» — субъект; и под.), бытовые слова боярско-феодального обихода и отчасти элементы еврейской лексики (например из «Тайная тайных» «... на немъ образъ бьтоулинъ иже хоробруеть и ездить на кьфире...» — «betula» — евр. «девушка», «k’fir» — евр. «лев»).

Требуют отдельной характеристики еще два направления церковно-моралистической письменности XV—XVI вв. Эти направления представлены официально-церковной партией «иосифлян» и враждебной им группой так наз. «заволжских старцев». (см. «Русская литература». «Заволжские старцы» были по своему времени образованные люди, начитанные в византийско-болгарской «высокой» церковной литературе. Отсюда и в языке их произведений витиеватость, «плетение словес», равнение на нормы староболгарской книжности. Так. обр. по языку и стилю «заволжцы» являются преемниками школы Киприана.

Противоположный лагерь «иосифлян» (по имени возглавлявшего их епископа Иосифа Волоцкого) вел борьбу и против «заволжцев» и против жидовствующих. В связи с этим в языке произведений «иосифлян» замечаем отталкивание от элементов разговорной речи как от новшеств и равнение на нормы староболгарской письменности, но стиль, сниженный по сравнению с произведениями заволжцев; появляется у них и административно-приказная лексика и некоторые бытовые обороты.

К этому же времени относится «исправление» церковных книг Максимом Греком. (ум. в 1556). «Исправление» церковных книг, предпринимавшееся по инициативе официальной церкви и московских великих князей, в основе имело заботу о «чистоте православия» как идеологического знамени московского цезаризма («Москва — третий Рим»). Роль Максима Грека в деле «исправления» была двусмысленна. Иностранец — грек, по своим литературным вкусам примыкавший к «заволжцам», он должен был действовать, как агент правительственной партии. Поэтому в исправленных им и его сотрудниками из русских книжников книгах наблюдается отложение русских норм. В основном однако литературным яз. в XVI в. остается церковно-славянский яз.

Особое направление принимает развитие русского письменного яз. с сер. XVII в., когда с присоединением Украины и привлечением в Москву славившихся своей образованностью киевских ученых русский письменный яз. (а возможно и устный яз. образованных слоев) насыщается украинизмами. Значительный вклад украинизмов, а вместе с тем полотинизмом и латинизмом характеризует Р. яз. светской, отчасти и церковной литературы впкоть до нач. XVIII в. Параллельное усиление борьбы за «чистоту» письменннго яз. йерковиых и высоких жанров литературы не в силах уже приостановить процесса распада церковно-славянского яз. и насыщения его элементами устной речи (см. ниже).

На эпоху XV—XVII вв. приходится также оформление административно-приказного, делового языка (грамоты, государственные акты, судебники и т. п.). По своему лингвистическому составу этот язык представляет смешение русских и усвоенных Р. яз. иноязыках — греческих, татарских и т. д. — корней (бытовой и официальной лексики) и церковно-славянского фонетического и морфологического их оформления, т. е. при конструировании официальногосударственного Р. яз. проводилась сознательная ориентация на церковно-славянские нормы. Так напр. в судебнике царя Ивана Васильевича (1550) отмечаем такие церковнославянизмы: «царь всеа Русіи» («киприановское» правописание); «со своею братью и бояры» (вм. русск. — ами).

V. Значение свидетельств письменных памятников для истории русской разговорной речи. История звуков и форм русского языка XIV—XVII вв

Памятники староцерковно-славянского письма, возникавшие на территории восточного славянства, имеют ряд особенностей в области правописания, грамматических форм и лексики по сравнению с оригинальными памятниками староболгарского языка. Особенности эти не проводятся как система восточно-славянских соответствий известным нормам староболгарского письма, а в большей или меньшей мере отлагаются на фоне этих норм. Зная установку древнерусских книжников копировать во всем староболгарские образцы, мы имеем основание расценивать наличные отклонения, как невольные «ошибки» писца, неумение его точно придерживаться извне заданных норм. «Ошибки» же эти, как показывают сопоставления с данными диалектологии, почти всегда отражают элементы живых говоров, окружавших писца. При общей консервативной установке писцов и сознательном отталкивании от элементов простой, «низкой» речи в письменности наличие даже незначительного числа «ошибок» в рукописи известной территории дает основания заключать, что черта, засвидетельствованная «ошибкой», получила уже ко времени написания данного памятника более или менее широкое распространание в окружающих говорах. Так, древнейшие памятники восточно-славянского письма (с XI в.) отражают в «ошибках» особенности восточно-славянской фонетики: восточно-славянский переход «в» в «у» и «е» в «я» («а», с предшествующей мягкой согласной как напр. мена «ѫ» и «у», «ѧ» и «’а» («я»); появление «ч» и «ж» вм, болгарских «щ» («шт») и «жд», изредка формы с полногласием. Позднейшие памятники удельно-феодальной Руси отражают особенности областных говоров; так, памятники новгородские и псковские фиксируют «цоканье» (мену «ц» и «ч» или совпадение их в одном каком-либо звуке), новгородское произношение «ѣ», как «и» (что отлагается в памятниках как мена «ѣ» и «и»); аканье находит свое отражение в московских памятниках с XIV в.; мена «ѣ» и «е» (при отсутствии параллельной мены «ѣ» и «и») присуща памятникам, возникавшим на территории южно- и средне-русских говоров, и т. п.

Учитывая показания памятников и проверяя их данными сравнительного изучения русских диалектов, можем восстановить такие главнейшие этапы в развитии грамматического строя русского языка XIV—XVII вв.

1. Утрата категории двойственного числа.

2. Утрата кратких форм прилагательного в косвенных падежах.

3. Широкое развитие и закрепление в письменных памятниках более поздней эпохи (с XVI—XVII вв.) формы творительного паджа имен существительных и прилагательных входящих в составное сказуемое (тип «он был учителем»).

4. Выравнивание звуков в основах на задненебные звуки: рукѣ (дат. п. ед.), на порогѣ вм. старых — руцѣ, на порозѣ.

5. Взаимное влияние склонений имен с основами на твердые и мягкие согласные: землѣ (дат. п. ед. ч.), землёю (твор. п. ед. ч.) вм. старых — земли, землею.

6. Упрощение системы прошедших времен.

7. Создание категории деепричастия.

8. В области управления падежными формами существительных на протяжении XIII—XVII вв. замечается увеличение