Особенностии интервью со звездой
– Нет, не смотрел.
– Обязательно посмотрите! Это лучшее, что Глебу удалось… (Она осеклась.) Что это я тут нахваливать взялась… собственного мужа?. Ну… мне кажется, очень получилось. Да вы сами убедиться можете. Сходите. Не пожалеете.
…Что такое успех в нашей жизни? Вот Глеб снял гениальный фильм. Магическое действие производит его картина. Магическое. А пишут про нее… хрень какую-то. Я просто не знаю, о чем думают, когда такое пишут. Его картины вообще обгоняют время. Но… Как хорошо, что появилась именно эта его картина. А то искусство у нас… какое-то суетливое стало. Большинство суетится перед зрителем так, как будто на рынке подыгрывает клиенту. Ни достоинства, ни простоты. Ни лучезарности. Ничего. Сплошная суета и демонстрация денег: у кого громче по деньгам! Не по искусству. По деньгам! Все какая-то, понимаете, хрень. Это плохое слово. Хрень. Но как по-другому это назвать, если действительно вокруг почти сплошная хрень?! И на этом фоне такого великого достоинства и простоты этот фильм! Это не потому, что я его жена. Нет. Я во многих его картинах снималась, но эта – лучшая…
Интервьюер в данном случае выглядит неподготовленным, так как беседует о фильме, который он не смотрел. Эту часть текста можно было бы сократить, но автор ее оставляет, так как интересен комментарий собеседника. Следующий абзац, хотя и продолжает тему, выбивается из контекста. В устной речи это уместно, в письменной смотрится безграмотно. Поэтому автору следовало бы отделить эти два абзаца дополнительным вопросом.
Ответ собеседника слишком подробен, Его можно было сократить. Четыре раза повторяется слово «хрень», которое является ненормативным в лексике русского языка. Но это слово характеризует отношение интервьюируемого к предмету речи. Было бы достаточно одного раза для его употребления.
– Вы считаете, что эта лучшая? Почему?
– Лучшая! Лучшая! – снова вспыхнула Инна. – Посмотрите! И вы поймете меня… Почему? Это вечное «почему»! Э-э-эх. Когда-то, откровенно говоря, ходили под начальством, а теперь – под рублем… Это еще хуже. Хуже. Потому что талантливые сидят – ничего не делают. А те, кто умеет толкаться, снимают. Да вы сами посмотрите на все. Неужели вы не видите, как во всем подражают. Подражают! Слова заимствованные. Музыка заимствованная. Изображение заимствованное. Не успели оглянуться, а уже и у нашей молодежи… клиповое сознание. Пустая и страшная одинаковость. Высший стандарт пустоты! И все быстренько, быстренько, быстренько так. Когда я вижу американское кино… хорошее, когда я вижу в нем паузу, я не верю своим глазам, я думаю: «Боже! Как? Это не англичане? А-а-ах… Неужели американцы? Значит, есть у них еще хорошие режиссеры, а не только те, у которых все бегают-бегают, все время чего-то взрывают, убивают одного за другим; думать ни о чем не надо, погружаться в себя не надо, все заранее ясно. Обязательно будет огромный амбар. Обязательно будут носиться по всем лестницам, драться, стрелять и… обязательно упадут в какую-то жидкость…»
Я вот что думаю: «Может быть, это только нам показывают такие дурные фильмы, а в Америке их не показывают?!»
Однако ведь есть еще то, про что говорят: «русская душа»! Это ж не просто говорят.
Интервьюер задает уточняющий вопрос. Однако формулировка его не совсем корректна, так как его можно понять двусмысленно. В зависимости от того, с какой интонацией вопрос задается. А ведь печать – это не телевидение, не Интернет, где слышен голос. Лучше сказать так: «Почему вы считаете, что это лучшая картина?». Но, учитывая, что автор не смотрел фильм, о котором идет речь, вопрос выглядит неуместным. Что и звучит в ответе собеседника: «Посмотрите! И вы поймете меня…»
Интервьюер сохраняет стилистику речи интервьюируемого. Это помогает читателю «услышать» речь актрисы, «увидеть» ее эмоциональность. Речевые повторы: «Слова заимствованные. Музыка заимствованная. Изображение заимствованное», «И все быстренько, быстренько, быстренько так.» усиливают эмоциональность. Но такие повторы как: «Когда я вижу американское кино… хорошее, когда я вижу в нем паузу, я не верю своим глазам, я думаю», следует убирать из текста. Это речевая ошибка. Необходимо также корректировать синтаксическую конструкцию предложений. Например: «Значит, есть у них еще хорошие режиссеры, а не только те, у которых все бегают-бегают, все время чего-то взрывают, убивают одного за другим; думать ни о чем не надо, погружаться в себя не надо, все заранее ясно» – из этого предложения можно сделать два.
Интервьюер задает уточняющий вопрос. Ответ собеседника интересный, неожиданный. Но его следовало бы подкорректировать, так как собеседник мыслит образами, которые рождаются по ходу ответа.
Часто в тексте ответа собеседника присутствует речевой повтор местоимения «я». Например: «Я себя чувствую очень русским человеком. Но не кичусь этим, как это у нас делают некоторые патриоты. Просто я хорошо осознаю, что без этой земли, без этого языка, без этого воздуха я ничто! Я могу петь только нашу песню. Я только здесь могу быть актрисой». Данный повтор не является особенностью речи интервьюируемого, поэтому его нужно убрать из текста.
Об одиночестве и смехе
– А вы помните, как впервые пришли в Ленком, как волновались, начиная первые репетиции «Тиля»? Вы и до сих пор каждый раз волнуетесь, когда начинаете репетировать?
– Волнуюсь. Иногда даже до беспамятства!
– Ноги трясутся, когда выходите на сцену с чем-то новым?
– Ну… не знаю. Ноги – нет. Да и вообще меня не трясет вот так (стоя показывает дерганье из стороны в сторону. – Авт.). Но что-то внутри, конечно, происходит. Может, какая-то внутренняя дрожь есть, напряжение, сдерживание, что ли, неуверенность даже, пока не почувствую, что все начинаю делать не задумываясь, будто все это именно со мной происходит и не когда-то, а сейчас. И вот от этого, насколько оно сейчас, все и зависит! Как только это произошло, все – я вошла в роль.
– А в детстве вам кем хотелось быть? Сразу актрисой?
– Ну нет. Машинистом, как мой сын, конечно, я не хотела быть. Это точно. Ха-ха-ха. Наверное, все-таки сразу актрисой… Потому что еще маленькой девочкой я себе фантазировала какую-то жизнь. Все время бродила в одиночестве. Игрушками играть не любила. Может быть, потому, что их и не было. Бедно мы жили. Ну, моя мама старалась, конечно, что-то делать. Она была научным сотрудником и выращивала какие-то цветы, злаки. У нас в Чашникове (мы с ней жили под Москвой, по Ленинградке) был барак, одноэтажное деревянное здание. Вот там мое босоногое детство было. Вот там я долгие часы проводила в совершенном своем одиночестве. Фантазировала себе какую-то другую жизнь. А вокруг все засеяно было мамиными цветами. У нас было две комнатки, печка. А по соседству жил сапожник, которому я все время приносила мелочь. Насобираю по монетке в копилку и иду к нему. Он отсчитает мне рубль пять еще на те, на сталинские деньги, и я с ними бегу в магазин. Столько стоили сто грамм кофейных подушечек. А в них была какая-то удивительно вкусная молочная начинка. И вот, когда заворачивали эти мои сто грамм в маленький кулечек, счастливей меня человека не было!
…Во многом формировала меня литература. Но формировали меня и лучшие люди театра, и, как это ни покажется странным, разъевшиеся на культуре начальники. Не вникая в то, как и чем я живу, они махом решали за меня, что я должна делать. А потом спрашивали: «Откуда у нас берутся инакомыслящие?» Да они сами авторы нашего инакомыслия. Они сами своим подходом толкали на инакомыслие даже таких, как я, у которой репрессированных в семье не было. Помню, как в запрещенные годы, возвращаясь с западных гастролей, в коробке с конфетами везла Ахматову – «Реквием» и неизданные у нас «Четки». Очень любила читать. Чтение когда-то было единственной моей отдушиной. Теперь я читаю редко. Но это не означает, что я разлюбила чтение. Просто… Теперь у меня почти каждый день спектакль. А чтобы играть, я целый день ничего не должна делать. Ни-че-го. И знаете почему?. После каждого спектакля физически чувствую такую слабость, словно сутки пахала. Поэтому обязательно должна прийти в себя и набраться сил. Конечно, и внутренне настраиваюсь и готовлю себя перед очередным выходом на сцену. Но это не главное. Главное – восстановить обычные силы. Чтобы были силы играть снова. Одним словом, я арестована работой! Какое уж тут чтение.
…По-прежнему безумно люблю слушать и напевать Утесова, – говорит Инна и начинает тихим своим голосом повторять все залихватские повороты утесовской песенки: «У меня есть тоже патефончик…» – Однако стать тем, кем я стала, мне помог именно Глеб Панфилов. Он меня, можно сказать, родил, воспитал и вывел в люди!!!
В детстве очень нравилось мне смеяться, но чаще всего я была задумчивая, хотя плакать не любила. Веселый ребенок. Одиночество мое не мешало мне быть веселой. Ха-ха-ха.
Автор задает два вопроса в одном. Поэтому получает неполный ответ только на второй вопрос. Затем он задает уточняющий вопрос, в котором содержится подсказка ответа, и собеседник уже дает более развернутый ответ. Однако его можно было сократить, так ничего нового интервьюируемый не сказал.
Так же следовало поправить стилистику, не характерную для письменной речи. Например, следующие предложения построено не верно: «Может, какая-то внутренняя дрожь есть, напряжение, сдерживание, что ли, неуверенность даже, пока не почувствую, что все начинаю делать не задумываясь, будто все это именно со мной происходит и не когда-то, а сейчас. И вот от этого, насколько оно сейчас, все и зависит! Как только это произошло, все – я вошла в роль». В устной речи это не является ошибкой, на письме такие предложения необходимо исправлять, например, так: «Может, есть какая-то внутренняя дрожь, напряжение, даже неуверенность. До того момента, пока я не почувствую, что все начинаю делать не задумываясь, будто не со мной происходит. Как только это произошло, все- я вошла в роль».
Автор снова задает два вопроса в одном. Интервьюируемый отвечает на опросы подробно, переходя от одной темы к другой. Поэтому, при редактировании интервью, можно было вставить в текст вопросы, логически вытекающие из темы беседы.
В разговоре, вспоминая свое детство, собеседник смеется. Автор интервью неуместно предает его смех: «Ха – ха – ха». Лучше было бы сделать общепринятую в журналистике ремарку: «(смеется)».
– Я долгие годы видел вас за кулисами театра…
– Ну и че? Разве я была не веселая?
Автор собирается задать вопрос, но не успевает, так как собеседник задает ему встречный вопрос. В предложении «Ну и че?» «че» – просторечие, которое можно было заменить на слово «что», но тогда исчезла бы оригинальность речи собеседника. Журналист отвечает на вопрос и задает дополнительный, на который получает неполный ответ.
Следующая часть интервью начинается с ответа, в связи с чем нарушается общая структура текста. Идет неуместно длинный монолог интервьюируемого. Его можно было сократить, так как он выбивается из всего контекста интервью.
– Нет! А сейчас как? Смеетесь или плачете чаще?
– Ой, нет. Плачу я редко. Плачу от обиды, но не оттого, что что-то, так сказать, по голове ударило.
Толкование сновидений
– Я много думаю. А когда много думаешь, встают проблемы. В моей жизни очень много проблем. Знание всегда дает осознание тяжести жизни, но… я бываю счастлива. Да. Мои размышления не всегда радостны. Для меня они одновременно и печальны. Над вымыслом я могу слезами облиться… и от радости, и от печали, потому что у каждого явления я сразу вижу другую сторону и ничего сделать с этим не могу. Но все равно я люблю жизнь. Я очень люблю жизнь, хотя понимаю, что это временная величина… Боюсь ли я смерти? С некоторых пор я приучаю себя к мысли, что это должно быть… Но тем не менее в любой ситуации, если она случается, например, с мамой, с ее здоровьем или с моими близкими, – у меня возникает испуг. И насчет себя – тоже испуг. Я очень часто думаю об этом. У меня работа такая. Все измеряется этим. Все идет по грани между жизнью и смертью. Это не вечно мучащая меня мысль, но она во мне все время присутствует.
Вот дорогая Сарра моя – из чеховского «Иванова». Ведь ей совсем не много лет, а перед ней – неминуемая гибель. Когда я ее играла, мне сны снились… Особенно два сна запомнились. Первый сон. Стою я в очереди, а очередь эта – за смертью. Очередь на умирание. Стоят три кровати. На двух уже умирать начали, а я в очереди на третью, но на ней лежит какая-то бабушка и умирать не собирается. Как в больнице лежит: встанет, походит и опять ляжет. А я в очереди на ее место. И дождаться не могу, когда же и она начнет умирать. И вот наконец она умерла. Только ее вынесли – я мигом на ее место. И так мне хорошо стало. Такое сразу облегчение… Второй сон еще ужаснее. Пришла я в театр, а он пустой. Пришла и захотела сесть в кресло. Но как только я попыталась сесть – кресло превратилось в крест. Я – на другое. И оно… стало крестом. Я – на третье, четвертое, пятое… И все кресла стали крестами. Я заметалась. Выскочила на улицу. Но куда ни ступлю – вырастает крест. Я побежала. И вся земля начала прорастать крестами. Меня охватил ужас: вся земля была в крестах. А под ними повсюду лежали ушедшие люди. И я словно наступала на них… И это был такой ужас. Эти сны снились мне, когда я играла Сарру. Я играла, как она умирает, как она, неизлечимо больная, мучительно медленно страдает и с каждым шагом своим неотвратимо уже… движется к смерти. И я тоже раз за разом думала об этом. Потому что человек уходит… Человек держится за жизнь, но человек уходит, потому что он безнадежно болен. И вот во снах я переживала все это: «Что такое безнадежная болезнь? Что такое смерть? И почему вместе со всем этим такое яростное желание держаться за жизнь?» Моя Сарра постоянно заставляла меня об этом думать. А вот Филумена Мартурано моя… из «Города миллионеров»… не заставляет меня думать об этом, потому что она другой человек. Человек здоровый. И прежде всего внутренне здоровый. И все это жизнь! И все это смерть!
– Знаете, Инна, а я побывал на том свете.
– Что-то с сердцем случилось?
– Да. С сердцем. Пришел в поликлинику, а там, как потом выяснилось, был сломан прибор, который измеряет давление. Врач как схватилась: «Ой! У вас сумасшедшее давление». И сразу мне препарат, дающий резкое снижение… У меня верхнее с нижним сравнялось. И я умер… Наверное, минуты три был на том свете.
– Уби-и-йцы… Чем же они вас напоили?
– …Не знаю, как уж меня оживили, но затем дали вот эту бумажку, где сделали даже описание моего трупа.
– Ой… не показывайте. Я и так верю. А зачем дали эту бумажку?
– Если вдруг еще раз такое случится, чтобы знали, что нужно со мною делать.
– Вы уж не потеряйте ее! Какие уби-и-йцы…
– Кстати, умирать было не страшно… и даже приятно.
– Почему?
– Да потому, что, когда умираешь, первым делом нервы отключаются и… невыносимые физические страдания уходят. Вот это и приятно. Возвращаться же к жизни тяжело…
– Воды! Дайте мне воды. Мне что-то плохо становится… Но что было с вами дальше? Был ли свет?
– Никого и ничего там нет!
– А мне все-таки очень хочется верить, что там что-то есть. Жизнь настолько коротка, что я буквально чувствую, как она несется и… с активным ускорением. Это я чувствую. А сколько жизней уже прошло, промчалось через мою жизнь! Жизнь Фаины Георгиевны Раневской. Анатолия Васильевича Эфроса, Евгения Павловича Леонова, Володи Высоцкого, Гриши Горина. Жизнь Ларионова, совсем недавно ушедшего от нас Севочки… Наконец, жизнь бесконечно дорогой мне Софьи Абрамовны Швейцер. Я по ней очень тоскую. Мне ее очень не хватает. Она так сердечно, так искренне ко мне относилась, что мне теперь ее не хватает, как, может быть, человеку, лишившемуся зрения, не хватает глаз. Я чувствую себя перед нею в долгу, потому что не ответила ей тем же. Все я на бегу. Все переносила на потом. И вот… дооткладывалась. Этому нет и не будет уже прощения! Она болела. Я приходила к ней. Но надо было быть с нею чаще. Ведь жили-то мы в одном доме. Когда я заходила к ней, она радовалась мне, как, быть может, никто. Это было по-другому, чем мама, но она тоже была очень родная.
А Танюшка Пельтцер… Как хорошо она ко мне относилась. До слез хорошо! Вот масштабный человек…
Этот диалог между журналистом и интервьюируемым является личной беседой, поэтому неуместно и некорректно было его оставлять в тексте интервью на равных. Однако у него это получается, так как такого рода беседа может состояться в том случае, если собеседники общались друг с другом неоднократно.
– А вы себя масштабной чувствуете?
– Не-а, – расплылась в своей заразительной улыбке Инна. – Хи-хи-хи. Тут никто не даст тебе и подумать, что ты великая. Обязательно: оп-оп-оп. Какую-нибудь глупость сразу накатают… или чего-нибудь еще. Э-э-э…
– Не переживайте. Относитесь как Пушкин: «Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспоривай глупца.»
– Да-а-а. «Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…» – перед последним словом Чурикова сделала паузу и произнесла его с особым выражением.
Журналист задает заключительный вопрос, ответ на который можно было перефразировать и сократить. Например: «Не – а, – расплылась в своей выразительной улыбке Инна. – Никто не дает тебе и подумать, что ты великая. Обязательно какую-нибудь глупость сразу накатают или чего-нибудь еще…»
В заключении автор удачно предлагает цитату из стихотворения Пушкина, которую подхватывает собеседник. Уместен здесь и авторский комментарий, заканчивающий интервью «на высокой ноте».
2.2 Газета «Знамя»
На особом доверии.
Перед нами экономическое интервью, конечно, интервьюируемый, это не «человек сцены», но тоже местная звезда: газета же региональная.
По статистике, у каждого пятого россиянина есть банковские карты. Причем большинство из них оформлено в рамках так называемых «зарплатных проектов». Другими словами, люди с их помощью получают свои заработанные деньги.
Сегодня можно с уверенностью сказать, что данные услуги являются неотъемлемой частью корпоративной культуры большинства компаний, неким стандартом удобного и безопасного расчета предприятия с персоналом. Чем этот сервис может быть интересен владельцам карт, кроме удобства получения наличных? О преференциях и лояльности финансовых институтов по отношению к зарплатникам мы беседуем с вице-президентом Ханты-Мансийского банка Юрием Жигалкиным.
Лид маленький, но достаточно емкий. Сразу понятно с кем пойдет речь и по какому поводу. Читатель может сразу решить для себя, будет он читать это интервью или не будет, интересно ему данная тематика или нет.
– Юрий Алексеевич, сами банки не скрывают, что привлечение на обслуживание нового крупного предприятия является сейчас большой удачей. Насколько часто такие праздники случаются на вашей улице?
– Давайте вспомним, что еще совсем недавно зарплатные проекты шли скорее в «нагрузку», например, к банковскому кредиту. И в подавляющем большинстве они реализовывались на крупных предприятиях. Кстати, работники некоторых из них далеко не всегда приветствовали переход от наличных к карточкам. Это было вполне объяснимо – тогда они служили лишь промежуточным элементом при получении денег. Кстати, лет 10 назад надо было еще поискать банкомат, чтобы обналичить средства.
Понятно, что раньше такой сервис был выгоден скорее банкам и крупным компаниям. Их руководители осознавали, что гораздо проще отправить платеж в кредитную организацию и перевести деньги на счета сотрудников, чем развозить наличные по многочисленным офисам, которые зачастую находятся в разных городах. Поэтому исторически сложилось, что крупные клиенты первыми перешли на зарплатные проекты и уже давно обслуживаются в различных банках. С другой стороны, ситуация в последние годы кардинально изменилась – инициатива перевести зарплату на карты очень часто исходит от самих сотрудников предприятий, в том числе малого и среднего бизнеса.
– Повысилось самосознание людей или их финансовая грамотность?
– Несомненно, и то, и другое. Люди просто поняли, что сотрудничество с банком в рамках зарплатных проектов напрямую выгодно не только руководству предприятий, но и непосредственно им самим. Ведь зарплатный проект сегодня – это не просто перечисление средств на карту. В его рамках человек автоматически приобретает целый пакет дополнительных услуг. Это касается практически всех направлений – кредитования, различных финансовых операций и всевозможных бонусных программ.
– Получается, как говорили в свое время, что у нас все равны, но некоторые – ровнее?
– Работники предприятия переводят свои денежные счета на обслуживание в банк. Другими словами, оказывают нам определенное доверие. А финансовая организация в свою очередь идет на значительные уступки по своим предложениям. К примеру, возьмем кредитные карты. То время, когда они выдавались всем без исключения, а некоторыми банками буквально навязывались клиентам, ушло вместе с мировой финансовой стабильностью. Теперь их могут получить, как правило, только работники предприятий, которые сотрудничают с банком в рамках зарплатных проектов. Аналогичное предложение действует и в нашей организации. Причем, если прежде клиенты могли получить кредитные карты после заключения зарплатного договора и наличия на своем счете в течение 6 месяцев стабильного дохода, то теперь кредитная карта выдается практически одновременно с зарплатной. Для этого заработок сотрудника должен быть не менее 10 тыс. рублей в месяц. Лимит средств по новому продукту составляет от 20 до 100 тыс. рублей.
Отмечу еще один немаловажный момент. Если клиент в течение полугода без нарушений пользуется нашей кредитной картой, то по истечении данного срока у него появляется право на снижение процентной ставки и увеличение лимита до 300 тыс. рублей. По карте Ханты-Мансийского банка предусмотрен льготный период кредитования до 2 (двух) календарных месяцев. То есть, получив ее и потратив даже всю сумму, но полностью вернув средства в течение данного периода, клиент не платит банку проценты за пользование кредитом. Таким образом, если четко рассчитать возможность погашения задолженности в льготный период, вы получаете «бесплатные» деньги. Кроме того, есть возможность открыть к зарплатной карте овердрафт в объеме 100% от размера среднемесячной оплаты труда. При этом не требуется длительного оформления залогового обеспечения либо поручительства.
Видно, что журналист задает достаточно простые и конкретные вопросы, на которые интервьюируемый дает достаточно полные ответы. Так же в тексте присутствует экономическая терминология, журналисту следовало бы сократить их количество или заменить разговорными словами, чтобы читателю было проще воспринимать текст. Но еще в лиде было известно, что далее пойдет речь с экономическим представителем, поэтому читатель мог