Последние годы жизни А.С.Пушкина
Вообще был он, по крайней мере, в обращении со
мною, повадлив и послушен, как ребенок. и делал
все, о чем я его просил.
-- Кто у жены моей? -- спросил он между
прочим.
Я отвечал:
-- Много добрых людей принимают в тебе
участие, -- зала и передняя полны с утра и до ночи.
-- Ну, спасибо, -- отвечал он, -- однако же, поди,
скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там,
пожалуй, наговорят!
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился
усильно и на слова мои: "терпеть надо, любезный
друг, делать нечего, но не стыдись боли своей,
стонай, тебе будет легче", -- отвечал отрывисто:
-- Нет, не надо стонать; жена услышит; и
смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не
хочу.
В. И. ДАЛЬ. Щеголев. 201 -- 203.
В 4 часа утра (29-го) послали за Арендтом
спросить, поставить ли пиявки еще раз; касторовое
масло не действует и на низ не было. Сегодня
впустили в комнату жену, но он не знает, что она
близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у
Данзаса: думает ли он, что он сегодня умрет,
прибавив:
-- Я думаю, по крайней мере, желаю. Сегодня
мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в
покое; вчера мне не давали покоя.
Жуковский, кн. Вяземский, гр. Мих.
Велгурский провели здесь всю ночь и теперь здесь
(я пишу в комнатах Пушкина).
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ, 29 янв.
1837 г. П-н и его совр-ка, VI, 51.
Рано утром 29 числа я к нему возвратился.
Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва
заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды
и брал ее в малых количествах, иногда держал во
рту небольшие кусочки льда, и от времени до
времени сам тер себе виски и лоб льдом. -- Д-р
Арендт подтвердил мои и д-ра Даля опасения.
И. Т. СПАССКИЙ. П. Щеголев, 199.
Труд ухода за Пушкиным, в его предсмертных
страданиях, разделяла с княгиней Вяземской
некогда московская подруга Натальи Николаевны,
Екатерина Алексеевна, рожд. Малиновская, супруга
лейб-гусара кн. Ростислава Алексеевича
Долгорукого, женщина необыкновенного ума и
многосторонней образованности, ценимая
Пушкиным и Лермонтовым (художественный
кругозор которого считала она и шире и выше
пушкинского...). Она слышала, как Пушкин, уже
перед самой кончиною, говорил жене:
-- Носи по мне траур два или три года.
Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи
опять замуж, но не за пустозвона.
П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1908, III, 295.
Прощаясь с женою, Пушкин сказал ей: "Ступай
в деревню, носи по мне траур два года, и потом
выходи замуж, но за человека порядочного".
П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн-ни В. Ф.
ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 311.
Умирающий Пушкин передал княгине
Вяземской нательный крест с цепочкой для
передачи Александре Николаевне (Гончаровой,
сестре Натальи Николаевны).
П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1908, III, 296.
Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз,
когда она на минуту осталась одна с умиравшим
Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и просил
передать ее от него Александре Николаевне
(Гончаровой). Княгиня исполнила это и была
очень изумлена тем, что Александра Николаевна,
принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула,
что и возбудило в княгине подозрение.
П. И. БАРТЕНЕВ -- П. Е. ЩЕГОЛЕВУ, 2 апреля
1911 г. Щеголев, 410.
По-утру 29 января он несколько раз призывал
жену. Потом пожелал видеть Жуковского и
говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от
него, Жуковский сказал Данзасу: подите,
пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал. Но
когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему
особенного, спросил только, по обыкновению,
много ли у него было посетителей, и кто именно.
Собравшись в это утро, доктора нашли
Пушкина уже совершенно в безнадежном
положении, а приехавший затем Арендт объявил,
что Пушкину осталось жить не более двух часов.
Подъезд с утра был аттакован публикой до
такой степени, что Данзас должен был обратиться в
Преображенский полк, с просьбою поставить у
крыльца часовых, чтобы восстановить
какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся
загораживала на большое расстояние все
пространство перед квартирой Пушкина, к
крыльцу почти не было возможности
протискаться. Между принимавшими участие
были, разумеется, и такие, которые толпились
только из любопытства. Данзас был ранен в
турецкую кампанию и носил руку на повязке. Не
ранен ли он тоже на дуэли Пушкина, спросил
Данзаса один из этих любопытных.
А. АММОСОВ, 36.
Около 12 часов больной спросил зеркало,
посмотрел в него и махнул рукой. Он неоднократно
приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему
только по его желанию. Нередко на вопрос: не
угодно ли вам видеть жену или кого-нибудь из
друзей, -- он отвечал: я позову.
И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев. 199.
1 час (29-го). Пушкин слабее и слабее.
Касторовое масло не действует. Надежды нет. За
час начался холод в членах. Смерть быстро
приближается; но умирающий сильно не страдает;
он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно
берет ее за руку. Александрина плачет, но еще на
ногах. Жена -- сила любви дает ей веру -- когда уже
нет надежды! Она повторяет ему: -- Tu vivras!! //Ты
будешь жить!! (фр.) //
Я сейчас встретил отца Геккерена: он
расспрашивал об умирающем с сильным участием;
рассказал содержание, -- выражения письма
Пушкина. Ужасно! ужасно! Невыносимо: нечего
было делать... Весь город, дамы, дипломаты,
авторы, знакомые и незнакомые наполняют
комнаты, справляются об умирающем. Сени
наполнены несмеющими войти далее. Приезжает
сейчас Элиза Хитрово, входит в его кабинет и
становится на колена. -- Антонов огонь
разливается; он все в памяти.
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ, 29 янв.
1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 51.
К нему никого не пускали, но Елизавета
Михайловна Хитрово преодолела все препятствия:
она приехала заплаканная, растрепанная и, рыдая,
бросилась в отчаянии на колени перед умирающим
поэтом.
А. Я. БУЛГАКОВ -- кн. О. А. ДОЛГОРУКОВОЙ,
2 февр. 1837 г. Красный Архив, 1929, т. II, 225.
Пульс стал упадать приметно и вскоре исчез
вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа
пополудни, 29 янв., -- и в Пушкине оставалось
жизни -- только на 3/4 часа! Пушкин раскрыл глаза
и попросил моченой морошки. Когда ее принесли,
то он сказал внятно:
-- Позовите жену, пусть она меня покормит.
Д-р Спасский исполнил желание умирающего.
Наталья Николаевна опустилась на колени у
изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку,
другую -- и приникла лицом к челу отходящего
мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:
-- Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо!
В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 203.
Когда этот болезненный припадок аппетита
был удовлетворен, жена Пушкина вышла из
кабинета. Выходя, она, обрадованная аппетитом
мужа, сказала, обращаясь к окружающим:
-- Вот вы увидите, что он будет жив!
А. АММОСОВ, 37.
Скоро подошел я к В. А. Жуковскому, кн.
Вяземскому и гр. Виельгорскому и сказал:
"отходит!" Бодрый дух все еще сохранял
могущество свое, -- изредка только полудремотное
забвение на несколько секунд туманило мысли и
душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал
мне руку, сжимал ее и говорил:
-- Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше,
-- ну, пойдем!
Опамятовавшись, сказал он мне: -- Мне было
пригрезилось, что я с тобою лезу вверх по этим
книгам и полкам, -- высоко -- и голова
закружилась.
Раза два присматривался он пристально на
меня и спрашивал:
-- Кто это? Ты?
-- Я, друг мой.
-- Что это я не мог тебя узнать.
Немного погодя он опять, не раскрывая глаз,
стал искать мою руку и, потянув ее, сказал:
-- Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!
В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 203. 597
Я стоял вместе с графом Виельгорским у
постели его, в головах сбоку стоял Тургенев. Даль
шепнул мне: "отходит!"
В. А. ЖУКОВСКИЙ. Щеголев, 189.
Забывается и начинает говорить бессмыслицу.
У него предсмертная икота, а жена его находит, что
ему лучше, чем вчера! Она стоит в дверях его
кабинета, иногда входит; фигура ее не возвещает
смерти такой близкой. -- Опустите сторы, я спать
хочу, -- сказал он сейчас. Два часа пополудни...
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. НЕФЕДЬЕВОЙ, 29 янв.
1837 года. П-н и его совр-ки, VI, 52 (фр.-рус.).
Пушкину делалось все хуже и хуже, он видимо
слабел с каждым мгновением. Друзья его:
Жуковский, кн. Вяземский с женой, кн. П. И.
Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль
и Данзас были у него в кабинете.
А. АММОСОВ, 37.
Минут пять до смерти Пушкин просил
поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я
исполнили его волю: слегка поворотили его и
подложили к спине подушку.
-- Хорошо! -- сказал он, и потом, несколько
погодя, промолвил: -- Жизнь кончена!
-- Да, кончено, -- сказал д-р Даль, -- мы тебя
поворотили.
-- Кончена жизнь, -- возразил тихо Пушкин. Не
прошло нескольких мгновений, как Пушкин
сказал:
-- Теснит дыхание.
То были последние его слова. Оставаясь в том
же положении на правом боку, он тихо стал
кончаться.
И. Т. СПАССКИЙ. Щеголев, 199.
Друзья и ближние молча, сложа руки, окружили
изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его
подмышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто
проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его
прояснилось и он сказал:
-- Кончена жизнь!
Я не дослышал и спросил тихо:
-- Что кончено?
-- Жизнь кончена, -- отвечал он внятно и
положительно.
-- Тяжело дышать, давит, -- были последние
слова его.
Всеместное спокойствие разлилось по всему
телу, -- руки остыли по самые плечи, пальцы на
ногах, ступни, колена -- также, -- отрывистое,
частое дыхание изменялось более и более на
медленное, тихое, протяжное, -- еще один слабый,
едва заметный вздох -- и пропасть необъятная,
неизмеримая разделяла уже живых от мертвого. Он
скончался так тихо, что предстоящие не заметили
смерти его. Жуковский изумился, когда я
прошептал: "аминь!" Д-р Андреевский наложил
персты на веки его.
В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 204.
Я не сводил с него глаз и заметил, что движение
его груди, доселе тихое, сделалось прерывистым.
Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно,
ждал последнего вздоха; но я его не приметил.
Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением.
Все над ним молчали. Минуты через две я спросил:
"что он?" "Кончилось", -- отвечал мне Даль.
В. А. ЖУКОВСКИЙ. Щеголев, 189.
Перед тою минутою, как ему глаза надобно
было навеки закрыть, я поспел к нему. Тут был и
Жуковский с Михаилом Виельгорским, Даль и еще
не помню кто. Такой мирной кончины я вообразить
не умел прежде.
П. А. ПЛЕТНЕВ -- В. Г. ТЕПЛЯКОВУ, 29 мая
1837 года. Истор. Вестн., 1887, № 7, стр. 21.
Диван, на котором лежал умиравший Пушкин,
был отгорожен от двери книжными полками.
Войдя в комнату, сквозь промежутки полок и книг
можно было видеть страдальца. Тут стояла княгиня
Вяземская в самые минуты последних его вздохов.
Даль сидел у дивана; кто-то еще был в комнате.
Княгиня говорит, что нельзя забыть божественного
спокойствия, разлившегося по лицу Пушкина.
П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн. В. Ф.
ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 311.
Он не страдал, а желал скорой смерти.
Жуковский, гр. Велгурский, Даль, Спасский,
княгиня Вяземская и я, -- мы стояли у канапе и
видели -- последний вздох его. Доктор Андреевский
закрыл ему глаза.
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. Я. БУЛГАКОВУ. П-н и его
совр-ки, VI, 55.
Когда друзья и несчастная жена устремились к
бездыханному телу, их поразило величавое и
торжественное выражение лица его. На устах сияла
улыбка, как будто отблеск несказанного
спокойствия, на челе отражалось тихое блаженство
осуществившейся святой надежды.
Кн. ЕК. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот,
261.
Я подошла к Натали, которую нашла как бы в
безумии. -- "Пушкин умер?" Я молчала. --
"Скажите, скажите правду!" Руки мои, которыми я
держала ее руки, отпустили ее, и то, что я не могла
произнести ни одного слова, повергло ее в
состояние какого-то помешательства. -- "Умер ли
Пушкин? Все ли кончено?" -- Я поникла головой в
знак согласия. С ней сделались самые страшные
конвульсии; она закрыла глаза, призывала своего
мужа, говорила с ним громко; говорила, что он
жив; потом кричала: "Бедный Пушкин! Бедный
Пушкин! Это жестоко! Это ужасно! Нет, нет! Это не
может быть правдой! Я пойду посмотреть на него!"
Тогда ничто не могло ее удержать. Она побежала к
нему, бросилась на колени, то склонялась лбом к
оледеневшему лбу мужа, то к его груди, называла
его самыми нежными именами, просила у него
прощения, трясла его, чтобы получить от него
ответ. Мы опасались за ее рассудок. Ее увели
насильно. Она просила к себе Данзаса. Когда он
вошел, она со своего дивана упала на колени перед
Данзасом, целовала ему руки, просила у него
прощения, благодарила его и Даля за постоянные
заботы их об ее муже. "Простите!" -- вот что
единственно кричала эта несчастная молодая
женщина.
Кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКАЯ -- Е. Н. ОРЛОВОЙ, 192.
За минуту пришла к нему жена; ее не впустили.
-- Теперь она видела его умершего. Приехал
Арендт; за ней ухаживают. Она рыдает, рвется, но и
плачет. Жуковский послал за художником снять с
него маску. Жена все не верит, что он умер: все не
верит. -- Между тем тишина уже нарушена. Мы
говорим вслух, и этот шум ужасен для слуха, ибо он
говорит о смерти того, для коего мы молчали. Он
умирал тихо, тихо...
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. Я. БУЛГАКОВУ, 29 янв.
1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 55.
Наша няня не могла вспомнить без содрогания
о страшном состоянии, в которое впала мать, как
только о наступившей смерти нельзя было
сомневаться. Бесчувственную, словно окаменелую
физически, ее уложили в постель; даже в широко
открытых, неподвижных глазах всякий признак
жизни потух. "Ни дать ни взять сама покойница", --
описывала она. Она не слышала, что вокруг нее
делалось, не понимала, что ей говорили. Все
увещевания принять пищу были бесполезны,
судорожное сжимание горла не пропускало и капли
воды. Долго бились доктора и близкие, чтобы
вызвать слезы из ее застывших глаз, и только при
виде детей они, наконец, брызнули неудержимой
струей, прекратив это почти каталептическое
состояние.
А. П. АРАПОВА. Новое Время, 1908, № 11425,
ил. прил., стр. 7.
Кн. Вяземская не может забыть страданий
Натальи Николаевны в предсмертные дни ее мужа.
Конвульсии гибкой станом женщины были таковы,
что ноги ее доходили до головы. Судороги в ногах
долго продолжались у нее и после, начинаясь
обыкновенно в 11 часов вечера.
Кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКАЯ по записи БАРТЕНЕВА.
Рус. Арх., 1888, II, 305.
По смерти Пушкина у жены его несколько дней
не прекращались конвульсии, так что у нее
расшатались все зубы, кои были очень хороши и
ровны.
Ф. Г. ТОЛЬ со слов кн. Е. А. ДОЛГОРУКОВОЙ.
Декабристы на поселении, 143.
Жена Пушкина заверяла, что не имела никакой
серьезной связи с Дантесом, однако созналась,
бросившись в отчаянии на колени перед образами,
что допускала ухаживания со стороны Дантеса, --
ухаживания, которые слишком широко
допускаются салонными обычаями в отношении
всех женщин, но которых, зная подозрения своего
мужа, она должна была бы остеречься.
А. А. ЩЕРБИНИН. Из неизд. записок. П-н и его
совр-ки, XV, 42.
Несколько минут после смерти Пушкина Даль
вошел к его жене; она схватила его за руку, потом,
оторвав свою руку, начала ломать руки и в
отчаянии произнесла: "Я убила моего мужа, я
причиною его смерти; но богом свидетельствую, --
я чиста душою и сердцем!"
Н. В. КУКОЛЬНИК. Дневник. Записки М. И.
Глинки. Изд. "Академии", 1930, стр. 464.
При жене неотлучно находились княгиня
Вяземская, Е. И. Загряжская, граф и графиня
Строгановы. Граф взял на себя все распоряжения
похорон.
В. А. ЖУКОВСКИЙ -- С. Л. ПУШКИНУ, 15
февр. 1837 г. Щеголе в, 190.
Я все это время была каждый день у жены
покойного, во-первых, потому, что мне было
отрадно приносить эту дань памяти Пушкина, а
во-вторых, потому, что печальная судьба молодой
женщины в полной мере заслуживает участия.
Собственно говоря, она виновата только в
чрезмерном легкомыслии, в роковой
самоуверенности и беспечности, при которых она
не замечала той борьбы и тех мучений, какие
выносил ее муж. Она никогда не изменяла чести,
но она медленно, ежеминутно терзала
восприимчивую и пламенную душу Пушкина;
теперь, когда несчастье раскрыло ей глаза, она
вполне все это чувствует, и совесть иногда страшно
ее мучит. В сущности, она сделала только то, что
ежедневно делают многие из наших блистательных
дам, которых однако ж из-за этого принимают не
хуже прежнего; но она не так искусно умела скрыть
свое кокетство, и, что еще важнее, она не поняла,
что ее муж был иначе создан, чем слабые и
снисходительные мужья этих дам.
Кн. Е. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот,
262 (фр.).
Когда все ушли, я сел перед ним и долго, один
смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не
видал ничего подобного тому, что было в нем в эту
первую минуту смерти. Голова его несколько
наклонилась; руки, в которых было за несколько
минут какое-то судорожное движение, были
спокойно протянуты, как будто упавшие для
отдыха, после тяжелого труда. Но что выражалось
на его лице, я сказать словами не умею. Оно было
для меня так ново и в то же время так знакомо! Это
было не сон и не покой. Это не было выражение
ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не
было также и выражение поэтическое. Нет!
Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем
развивалась, что-то похожее на видение, на
какое-то полное, глубокое, удовольствованное
знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось
спросить: что видишь, друг? и что бы он отвечал
мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот
минуты в жизни нашей, которые вполне достойны
названия великих. В эту минуту, можно сказать, я
видел самое смерть, божественно тайную, смерть
без покрывала. Какую печать наложила она на
лицо его, и как удивительно высказала на нем и
свою и его тайну! Я уверяю тебя, что никогда на
лице его не видал я выражения такой глубокой,
величественной, торжественной мысли. Она,
конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой
чистоте обнаружилась только тогда, когда все
земное отделилось от него с прикосновением
смерти. Таков был конец нашего Пушкина.
В. А. ЖУКОВСКИЙ -- С. Л. ПУШКИНУ.
Щеголев, 189.
А. О. Россет переносил Пушкина с дивана, на
котором он умер, на стол. Вспоминая о том, он
прибавлял: "как он был легок!"
П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1899, II, 356.
Тотчас отправился я к Гальбергу. С покойника
сняли маску, по которой приготовили теперь
прекрасный бюст.
П. А. ПЛЕТНЕВ -- В. Г. ТЕПЛЯКОВУ. Истор.
Вестн., 1887, № 7, стр. 21.
Спустя три четверти часа после кончины (во
все это время я не отходил от мертвого, мне
хотелось вглядеться в прекрасное лицо его), тело
вынесли в ближнюю горницу; а я, исполняя
повеление государя императора, запечатал кабинет
своею печатью.
В. А. ЖУКОВСКИЙ -- С. Л. ПУШКИНУ, 15
февр. 1837 г. Щеголев, 190.
По смерти Пушкина надо было опечатать
казенные бумаги: труп вынесли и запечатали
опустелую рабочую комнату Пушкина черным
сургучом: красного, по словам камердинера, не
нашлось.
В. И. ДАЛЬ. Щеголев, 204.
По вскрытии брюшной полости, все кишки
оказались сильно воспаленными; в одном только
месте, величиною с грош, тонкие кишки были
поражены гангреной. В этой точке, по всей
вероятности, кишки были ушиблены пулей. В
брюшной полости нашлось не менее фунта черной,
запекшейся крови, вероятно из перебитой бедреной
вены. По окружности большого таза, с правой
стороны, найдено было множество небольших
осколков кости, а наконец и нижняя часть
крестцовой кости была раздроблена. По
направлению пули надобно заключать, что убитый
стоял боком, в пол-оборота, и направление
выстрела было несколько сверху вниз. Пуля
пробила общие покровы живота, в двух дюймах от
верхней, передней оконечности чресельной или
подвздошной кости правой стороны, потом шла,
скользя по окружности большого таза, сверху вниз
и, встретив сопротивление в крестцовой кости,
раздробила ее и засела где-нибудь поблизости.
В. И. ДАЛЬ. Вскрытие тела А. С. Пушкина.
Щеголев, 204.
(29-го) отслужили мы первую панихиду по
Пушкине в 8 час. вечера. Жена рвалась в своей
комнате; она иногда в тихой, безмолвной, иногда в
каком-то исступлении горести.
А. И. ТУРГЕНЕВ -- А. И. НЕФЕДЬЕВОЙ. П-н и
его совр-ки, VI, 57.
Жандармы донесли, а может быть и не
жандармы, что Пушкина положили не в
камер-юнкерском мундире, а во фраке: это было по
желанию вдовы, которая знала, что он не любил
мундира; между тем государь сказал: "верно это
Тургенев или князь Вяземский присоветовали".
А. И. ТУРГЕНЕВ -- Н. И. ТУРГЕНЕВУ, 28 февр.
1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 91.
Смерть обнаружила в характере Пушкина все,
что было в нем доброго и прекрасного. Она
надлежащим образом осветила всю его жизнь. Все,
что было в ней беспорядочного, бурного,
болезненного, особенно в первые годы его
молодости, было данью человеческой слабости,
обстоятельствам, людям, обществу. Пушкин был не
понят при жизни не только равнодушными к нему
людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в
том прощения у его памяти, я не считал его до
такой степени способным ко всему. Сколько было
в этой исстрадавшейся душе великодушия, силы,
глубокого, скрытого самоотвержения! Его чувства
к жене отличались нежностью поистине самого
возвышенного характера. Ни одного горького
слова, ни одной резкой жалобы, никакого едкого
напоминания о случившемся не произнес он,
ничего, кроме слов мира и прощения своему врагу.
Вся желчь, которая накоплялась в нем целыми
месяцами мучений, казалось, исходила из него
вместе с его кровью, он стал другим человеком.
Свидетельства доктора Арендта и других, которые
его лечили, подтверждают мое мнение. Арендт не
отходил от него и стоял со слезами на глазах, а он
привык к агониям во всех видах.
Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- вел. кн. МИХАИЛУ
ПАВЛОВИЧУ, 14 февраля 1837 г. Щеголев, 263.
Он сказал Наталье Николаевне, что она во всем
этом деле не при чем. Право, это было больше, чем
благородство, -- это было величие души, это было
лучше, чем простить.
О. С. ПАВЛИЩЕВА -- С. Л. ПУШКИНУ, 3 марта
1837 г. П-н и его совр-ки, XII, 104 (фр.).
Страшное несчастье обрушилось на наши
головы, как громовой удар, когда мы всего менее
этого ожидали, хотя, сказать по правде, после этих
проклятых безъимянных писем небосклон бедного
Пушкина постоянно был покрыт облаками. В
жестоких страданиях своих Пушкин был велик
твердостью, самоотвержением, нежною
заботливостью о жене своей. Чувствуя, что смерть
близка, он хладнокровно высчитывал шаги ее, но
без малейшего желания порисоваться,
похорохориться и подействовать на окружающих.
Таков он был и во время поединка. Необузданный,
пылкий, беспорядочный, сам себя не помнящий во
всех своих шагах, имевших привести к роковому
исходу, он сделался спокоен, прост и полон
достоинства, как скоро добился чего желал; ибо он
желал этого исхода. Да, конечно, светское общество
его погубило. Проклятые письма, проклятые
сплетни приходили к нему со всех сторон. С другой
стороны, причиною катастрофы был его пылкий и
замкнутый характер. Он с нами не советовался, и
какая-то судьба постоянно заставляла его
действовать в неверном направлении. Горько его
оплакивать; но горько также и знать, что светское
общество (или, по крайней мере, некоторые члены
оного) не только терзало ему сердце своим
недоброжелательством, когда он был жив, но и
озлобляется против его трупа.
Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- А. О. СМИРНОВОЙ в
феврале 1837 г. Рус. Арх., 1888, II, 296.
Весь Петербург заговорил о смерти Пушкина, и
невыгодное мнение о нем тотчас заменилось
самым искренним энтузиазмом: все обратились в
книжные лавки -- покупать только что вышедшее
новое миниатюрное издание Онегина: более двух
тысяч экземпляров было раскуплено в три дня.
Н. И. ИВАНИЦКИЙ. Воспоминания. П-н и его
совр-ки, XIII, 33.
На следующий день кончины Пушкина, я
решился очень рано утром войти к нему; вход был
со двора, как и теперь остался; в прихожей никого;
направо в небольшой комнате -- покойный на
столе, в черном сюртуке: возле него
один-одинехонек полковник Данзас. -- "Вы здесь,
Константин Карлович?" -- сказал я ему. -- "Нет, --
отвечал он с неизменно присущим ему юмором, -- я
не здесь, я на гауптвахте". Известно, что
немедленно после злосчастного поединка Данзас
был арестован, с разрешением не покидать
покойного друга до погребения.
М. М. МИХАЙЛОВ. Несколько слов о месте
кончины Пушкина. Книга воспоминаний о
Пушкине, 336.
На другой день мы, друзья, положили Пушкина
своими руками в гроб.
В. А. ЖУКОВСКИЙ -- С. Л. ПУШКИНУ.
Щеголев, 191.
А. О. Россет перекладывал тело Пушкина в
гроб. -- "Я держал его за икры, и мне
припомнилось, какого крепкого, мускулистого
был он сложения, как развивал он свои силы
ходьбою".
П. И. БАРТЕНЕВ. Рус. Арх., 1882, I, 248.
Окажите милость, соблаговолите умолить
государя императора уполномочить Вас прислать
мне в нескольких строках оправдание моего
собственного поведения в этом грустном деле; оно
мне необходимо для того, чтобы я мог себя
чувствовать в праве оставаться при императорском
дворе; я был бы в отчаянии, если бы должен был
его покинуть; мои средства невелики, и в
настоящее время у меня семья, которую я должен
содержать.
Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- графу К. В.
НЕССЕЛЬРОДЕ (рус. министру иностр. дел), 30
янв. 1837 г. Щеголев, 291.
В течение трех дней, в которые его тело
оставалось в доме, множество людей всех возрастов
и всякого звания беспрерывно теснились пестрою
толпою вокруг его гроба. Женщины, старики, дети,
ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в
лохмотьях, приходили поклониться праху
любимого народного поэта. Нельзя было без
умиления смотреть на эти плебейские почести,
тогда как в наших позолоченных салонах и
раздушенных будуарах едва ли кто-нибудь и
сожалел о краткости его блестящего поприща.
Слышались даже оскорбительные эпитеты и
укоризны, которыми поносили память славного
поэта и несчастного супруга, с изумительным
мужеством принесшего свою жизнь в жертву чести,
и в то же время раздавались похвалы рыцарскому
поведению гнусного обольстителя и проходимца, у
которого было три отечества <1 и два имени <2.
Кн. ЕК. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА. Я. Грот.
261 (фр.).
<1Франция -- по рождению, Голландия -- по
приемному отцу, Россия -- по месту службы.
<2Дантес и Геккерен.
При наличности в высшем обществе малого
представления о гении Пушкина и его
деятельности не надо удивляться, что только
немногие окружали его смертный одр, в то время
как нидерландское посольство атаковывалось
обществом, выражавшим свою радость по поводу
столь счастливого спасения элегантного молодого
человека.
Бар. К. А. ЛЮТЦЕРОДЕ (саксонский
посланник) в донесении саксонскому
правительству 30 января 1837 г. Щеголев, 374.
Если что-нибудь может облегчить мое горе, то
только те знаки внимания и сочувствия, которые я
получаю от всего петербургского общества. В
самый день катастрофы граф и графиня
Нессельроде, так же, как и граф и графиня
Строгановы, оставили мой дом в час пополуночи.
Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- барону
ВЕРСТОЛКУ, 11 февраля 1837 г. Щеголев, 298.
Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его
противником был безумец, вызвавший его без
всякого разумного повода; ему просто жизнь
надоела, и он решился на самоубийство, избрав
руку Жоржа орудием для своего переселения в
другой мир.
Барон ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- г-же ДАНТЕС,
29 марта 1837 г. Щеголев, 315.
В эти оба дни та горница, где он лежал в гробе,
была беспрестанно полна народом. Конечно, более
десяти тысяч человек приходило взглянуть на
него, многие плакали; иные долго
останавливались и как будто хотели всмотреться в
лицо его.
В. А. ЖУКОВСКИЙ -- С. Л. ПУШКИНУ.
Щеголев, 191.
Все население Петербурга, а в особенности
чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях,
страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто от
мала до велика не желал согласиться, что Дантес
не был убийцей. Хотели расправиться, даже с
хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая,
что тут заговор и измена, что один иностранец
ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили
его лечить.
Д-р СТАНИСЛАВ МОРАВСКИЙ,
Воспоминания. Красная Газета, 1928, №