Xreferat.com » Рефераты по истории » Период "политической весны" в Алжире

Период "политической весны" в Алжире

Размещено на /


Реферат: Период «политической весны» в Алжире


Политико–идеологический кризис, переживаемый Алжиром в последнее десятилетие, чрезвычайно показателен и поучителен. Он имеет не только экономические и социальные корни, но также исторические, психологические и другие причины, в том числе этнолингвистического и вообще цивилизационного характера. При этом речь идет не о "конфликте цивилизаций" по С. Хантингтону, а скорее о борьбе элементов разных цивилизаций внутри одного общества и внутри сущностно единой национальной социокультуры. Это обстоятельство, на наш взгляд, может представить интерес для исследователей, изучающих странные, на первый взгляд, метаморфозы и беспрецедентные коллизии в политической эволюции значительного количества незападных стран, в основном некоторых восточных, большинства латиноамериканских и части восточноевропейских, включая Россию. Общей базовой характеристикой этих стран является многоукладность экономики, этнонациональная (или этноконфессиональная) пестрота, во многом определяемый ими исторически сложившийся цивилизационный синкретизм национальной социокультуры. К числу подобных государств, по нашему мнению, относится и Алжир.

Это – уникальная страна Средиземноморья, древнейшего в мировой истории и удивительного перекрестка цивилизаций, где постоянно встречаются и спорят друг с другом Восток и Запад, Африка и Европа, религии и этносы, легко пересекавшие всегда и продолжающие пересекать средиземноморские просторы. Алжир дольше других стран Магриба – примерно 132 года – и более интенсивно (благодаря расселившимся здесь в колониальную эпоху европейцам, в ранее время составлявшим 7–11% населения страны) подвергался воздействию Франции, ее экономики, культуры, политики, духовной жизни1. Помимо продолжающих проживать в стране десятков тысяч французов (30 тыс. в 1983 г.), испанцев (16 тыс.) итальянцев (40 тыс.), мальтийцев (2 тыс.) католиками являются и несколько тысяч коренных жителей – берберов. Французских язык до сих пор широко распространен, являясь по сути основным средством общения большинства интеллигенции, служащих, чиновников, а также вторым языком предпринимателей, учащихся, квалифицированных рабочих и инженеров, либо побывавших на заработках во Франции (Бельгии, Швейцарии), либо получивших образование на французском языке. В 70–е годы на нем говорили примерно 6 миллионов (т.е. 50%) алжирцев, а около 1.5 млн. человек умели читать и писать по–французски2.

Наряду с этим (и во многом – благодаря этому) Алжир, пожалуй, наиболее резко среди своих магрибинских собратьев подчеркивает принадлежность к арабо–исламскому миру. Долгая борьба с колониализмом, завершившаяся освободительной войной 1954–62 гг., еще более обострила национальные чувства алжирцев, усилила их стремления как бы "вернуться" в арабо–исламский мир, избавившись от навязанной в колониальные времена вестернизации (бытовой, идеологической, духовной). Последняя определяла своеобразную полуассимиляцию большинства образованных алжирцев, ставших людьми как бы двойной культуры.

В качестве наиболее сильного средства борьбы с этой двойственностью всегда выступал ислам, уже более 1300 лет являющийся здесь не только религией, но также философией, общественным мировоззрением, регулятором социальных отношений и быта, т.е. фактически – образом жизни. В этом качестве ислам всегда был постоянным компонентом алжирского национализма, ибо позволял противопоставлять всех мусульман немусульманам, ставить барьер на пути чуждых влияний и, как говорят в Алжире, "импортных идеологий". Не случайно поэтому уже в годы независимого развития Алжира ислам старались использовать в своих целях и правящие круги, и их противники. Пока был высок авторитет правящей партии Фронт национального освобождения (ФНО), национализм в Алжире был сильнее исламизма. К тому же, все видные вожди алжирских мусульман до 1962 года были одновременно и заметными фигурами националистического движения, например, "отец алжирского возрождения" Абд аль–Хамид Бен Бадис – глава алжирских улемов–реформаторов ислама в 1925–1940 гг., его преемник Башир аль–Ибрахими в 1940–1965 гг. Характерно, что оба сына аль–Ибрахими, Ахмед Талеб и Абдаллах, занимали в 1965–1988 гг. видное положение в руководстве ФНО и правительстве, как бы символизируя единение националистов с умеренными исламистами.

Ситуация стала меняться по мере разочарования алжирцев в политике ФНО, по мере роста коррумпированности бюрократического госаппарата и обострения социальных проблем вследствие демографического взрыва, роста урбанизации населения, падения доходов от нефти, роста внешней задолженности и сокращения расходов на занятость, жилье, импорт продовольствия. Население Алжира росло гигантскими темпами: 17 млн. человек в 1975 г., 21,6 млн. – в 1985 г., около 24 млн. – в 1988 г., 25 млн. – в 1990 г. В то же время производство зерна снизилось с 1435 тыс. тонн в 1975 г. до 980 тыс. в. 1982 г. и 614 тыс. в 1988 г. Страна могла обеспечить себя продовольствием на 70% в 1969 году и всего на 30% в 1980 г. Это вынуждало государство тратиться все больше и больше на импорт продовольствия, урезая расходы на строительство, здравоохранение и просвещение, ранее, в 60–70–е гг., довольно высокие. С середины 60–х годов пришлось сокращать и закупки продовольствия в связи с ростом внешней задолженности (4,6 млрд. долларов в 1975 г., 20 млрд. – в 1985 г., 26,7 млрд. – в 1987 г.). Только обслуживание внешнего долга и выплата процентов по нему стали поглощать до 70% поступлений от экспорта. К несчастью для Алжира, сроки погашения долгов совпали с начавшимся снижением цен на нефть на мировом рынке, вследствие которого только в 1985–1986 гг. доходы страны от экспорта нефти упали почти в 3 раза – с 3 млрд. до 1,2 млрд. долларов3.

Общее снижение жизненного уровня и ухудшение положения населения было воспринято алжирцами особенно болезненно после относительного процветания 1975–85 гг., когда производство на душу населения выросло с 850 до 2564 долларов, когда уже в 1980 г. более 52% его проживало в городах и, следовательно, больше нуждалось в социальных гарантиях и больше зависело от социальной политики властей. Увеличение доли рабочих (до 1/3 самодеятельного населения), рост грамотности и образованности алжирцев (в 1982 г. школу посещали 78% детей до 13 лет, в высшей школе было 79 тыс. студентов, по удельному весу которых Алжир догонял многие страны юга Европы) сочетались в дальнейшем с резким сужением возможности получить работу (безработица охватывала к 1988 г. до 22% трудоспособных алжирцев) и образование: из 700 тысяч, ежегодно поступавших в школу, 400 тыс. не могли ее закончить4.

Молодежью, составляющей большинство населения страны (до 58%), все больше овладевало стремление к освобождению от авторитарного режима, тем более, что 80% безработных были моложе 30 лет5. К тому же находившийся у власти с января 1979 г. президент Шадли Бенджадид не имел ни харизмы, ни характера, ни образованности своего грозного предшественника – Хуари Бумедьена, к которому алжирцы относились по–разному, но, пожалуй, все признавали в нем незаурядную личность и талант государственного деятеля. Многочисленные обвинения, которыми осыпали Бумедьена лидеры оппозиции, эмигрировавшие за пределы страны, цели не достигали. Наиболее видный из этих лидеров – свергнутый в 1965 г. первый президент независимого Алжира Ахмед Бен Белла – находился в заключении, двое других – Мухаммед Хидер и Белькасем Крим – погибли в Испании и ФРГ при загадочных обстоятельствах, еще двое – Хосин Айт Ахмед и Мухаммед Будиаф – были популярны в основном среди берберской бедноты.

Созданный Бумедьеном (в основном из военных, ветеранов революции и специалистов, учившихся во Франции, Египте и СССР) госаппарат в целом отличался квалифицированностью, компетентностью и дисциплинированностью, хотя и не избежал бюрократизации и разложения в связи с злоупотреблением властью (в частности – пытками политзаключенных) и использованием своего положения в корыстных целях. Сверхвысокая норма накопления (до 50%) при жесткой централизации ключевых сфер экономики, директивном планировании и фактическом всевластии "технократии или государственной буржуазии" часто приводила не к росту капиталовложений в производство (хотя при Бумедьене это, в основном, соблюдалось), а к росту затрат на содержание бюрократической элиты. Высшие бюрократы имели, помимо высоких окладов, постоянные премии (до 70% оклада), виллы, машины, различные привилегии, а также возможность незаконного обогащения за счет взяток, казнокрадства и фактического рэкета частных предприятий.

Большинство владельцев всех этих фабрик, ателье, магазинов, даже гаражей выплачивали огромные суммы высшим сановникам или просто влиятельным в верхах полковникам, майорам и генералам, формально числившимся "консультантами", "акционерами" или "почетными председателями" административных советов фирм самого разного калибра. Сам Шадли, даже став президентом, не стеснялся быть хозяином крупнейшего в Оране отеля и ресторана, крупным землевладельцем и собственником кирпичного завода. За неизменное взимание с иностранных предпринимателей 10% стоимости любой сделки с государством элитных госчиновников в Алжире называли "месье диз" ("господин десять"). Как отмечали П.Бальта и К. Рюлло, в Алжире водораздел "проходит... не между владельцами средств производства и всеми остальными, а между теми, кто решал, и теми, кто не имел такой возможности"6. Бюрократия и технократия, а особенно – составлявшее ее основу офицерство (включая отставников), всегда были сильнее частнопредпринимательской буржуазии, обирая и притесняя ее так же, как и всех прочих.

После смерти Бумедьена все эти пороки бюрократии расцвели пышным цветом, тем более, что Шадли закрывал глаза на подобные недостатки верных ему людей. При нем ускорились процессы нормирования бюрократической буржуазии из среды высшего чиновничества, связанного с иностранным и национальным капиталом, а также – разрастания бюрократии за счет присоединения к воспитанной Бумедьеном экономической технократии и военно-административному аппарату партократии ФНО, усиленно пестовавшейся Шадли из офицерства и близких к нему лиц.

Отсутствие демократических свобод и легальной деятельности оппозиционных партий направили все более усиливавшееся недовольство режимом в привычные рамки религиозного протеста. Все более бедневшие люди, прежде всего – низы городского общества (безработные, пауперы и люмпены), разраставшиеся по мере притока разоренных крестьян в города, искали утешения в религии, считая первопричиной своих бед отступления властей от Корана и шариата, наличие в правительстве "плохих" мусульман и т.п. Они стали прислушиваться к сторонникам исламского фундаментализма, которые осуждали привлечение женщин на производство (по их указке фанатики нападали, например, на девушек–работниц завода электронной аппаратуры в Сиди–Бель–Аббесе), отказывались повиноваться женщинам–полицейским, призывали молодежь к "опрощению" и к образу жизни первых мусульман (т.е. жить в палатках в пустыне, носить традиционный кафтан–джеллябу и тюрбан, отпускать бороду, питаться только молоком и финиками). Все эти "братья–мусульмане", к тому же, постоянно устраивали драки с оппонентами, и стычки с полицией, а "сестры–мусульманки" ревностно следили за строгим исполнением женщинами обрядов ислама, соблюдением ими мусульманских традиции в одежде, поведении, воспитании детей. На всю эту волну "исламского бума", особенно высоко поднявшуюся в Алжире к 1980 г., власти ответили усилением официальной пропаганды в пользу ислама, исламизацией высшего образования (все занятия в вузах стали открываться традиционной молитвой), строительством новых мечетей (количество их возросло с 800 в 1962 г. до 5 тыс. в 1982 г.), все более частым обращением к исламу в документах правительства и речах президента7.

Однако обойти исламистов "справа" не удалось. Исламизм был формой протеста против политики ФНО, которая оставалась по сути своей той же. Поэтому исламисты, пользуясь недовольством народа, выдвигали против ФНО все новые аргументы. В какой–то мере им посодействовал и экс–президент Бен Белла. Освобожденный из заключения в 1980 г., он в 1981 г. эмигрировал из Алжира и, вопреки тому, что он говорил и делал, когда был у власти в 1962–1965 гг., развернул критику "однопартийного режима" Шадли, призывая его "переходить к плюрализму" и "учиться демократии". Вместе с тем лейтмотивом обвинений Бен Беллы в адрес правительства стала оценка руководителей ФНО как "плохих мусульман", что совпадало и с точкой зрения исламистов. Созданное Бен Беллой в 1964 г. среди алжирских эмигрантов в Европе Движение за демократию в Алжире (ДДА) стало одной из групп сопротивления политике ФНО8.

Другой силой этого сопротивления явилось движение берберистов. Официально в Алжире берберов (т.е. говорящих по–берберски и не знающих арабского) – около 18%. На деле, вместе с двуязычными (т.е. знающими и арабский, и берберский) их гораздо больше, по некоторым данным – до 30%. Часть их (горцы шавийя в области Аурес, сектанты мзабиты из северной Сахары) застыли во многом на уровне патриархальной клановости и полусредневековых традиционно–конфессиональных структур. Но наиболее значительная группа берберов – кабилы – занимают видное место среди буржуазии, интеллигенции и бюрократии, среди лиц, получивших образование во Франции (или на французском языке в Алжире, Тунисе, Марокко, Бельгии, Канаде, Швейцарии), а также – составляют большинство среди постоянно проживающих в Европе алжирцев, нередко – женатых на европейских женщинах и испытавших сильное влияние всего европейского. Именно кабилы всегда, еще до 1962 года, сопротивлялись внедрению в идеологию алжирского национализма исламского фанатизма, предпочитая либо светские формы французского либерализма, либо алжирский (а не арабский) революционный национализм, либо марксизм. Исламисты считали все это "импортными идеологиями" и нередко третировали свободомыслящих кабилов, как "берберо–материалистов"9.

Лидеры берберов, в том числе – вожди ФНО, всегда выступали против панарабизма и насильственной арабизации. Даже не отрицая своей принадлежности к арабо–исламской цивилизации, они все же соглашались признать себя алжирцами, но не арабами. За это их и при Бен Белле, и при Бумедьене, и при Шадли обвиняли в "кабильском регионализме" и "берберитюде". Поэтому когда Шадли начал усиленно проповедовать арабизацию культурной и политической жизни Алжира (за которой скрывалось стремление заменить старых чиновников с французскими дипломами, главным образом кабилов, послушными президенту молодыми обладателями арабских дипломов, главным образом – провинциалами из арабской "глубинки"), это вызвало резкое противодействие берберов, демонстрации протеста, забастовки и митинги, эмиграцию наиболее видных берберов (например, известного писателя Мулуда Маммери, ранее возглавлявшего закрытую в Алжирском университете кафедру берберского языка и культуры). В свою очередь исламисты и наиболее ретивые сторонники арабизации обвиняли берберистов в "атеизме" и предательстве, что, по их мнению, выразилось в отстаивании берберами позиций французского языка в Алжире, где он играет роль языка–посредника (подобно английскому в Индии). В центре Кабилии Тизи–Узу в апреле 1980 г. на этой почве даже произошли беспорядки, сопровождавшиеся вооруженными столкновениями и созданием Комитета защиты прав культуры10.

Политика сталкивания берберистов и исламистов проводилась Шадли в течение всех 80–x годов, но в конце концов себя не оправдала. На ней грели руки лишь региональные группы буржуазии Тизи–Узу и Орана11. Экономические, социальные и психологические причины дискредитации режима так и не были поняты ни Шадли, ни его окружением. Именно эти причины (а вовсе не агитация исламистов, берберистов или еще кого–нибудь, каковая была следствием, а не причиной) наиболее ярко проявились во время событий 4–5 октября 1988 года, когда трудовой конфликт на одном из предприятий в пригороде столицы вылился в массовые беспорядки в главных городах. Безработные и учащаяся молодежь (гораздо меньше – молодые рабочие) крушили все, что им попадалось под руку, но в первую очередь – магазины и официальные учреждения. Ответ армии и полиции был крайне жесток, при подавлении мятежных выступлении было убито до 1 тыс. человек12.

Однако власти, в том числе господствовавшая в стране элита армии, извлекли из октябрьских событий уроки, тем более, что в стране резко усилилось влияние действовавшей с 1966 г. в подполье марксистской Партии социалистического авангарда (ПСА). Массовые аресты ее актива в октябре 1988 года лишь подлили масла в огонь. И власти не могли оставлять без внимания требования " демократического решения" и "политического плюрализма", содержавшиеся в тысячах листовок ПСА, распространенных 9–10 октября по всему Алжиру. Оживились и сторонники реформ в руководстве ФНО, которых поддержал сам Шадли, выступивший за "либерализацию" режима и фактическую отмену однопартийного строя уже в ноябре 1988 года (на 6–м съезде ФНО). Так началась "алжирская политическая весна", во многом напоминавшая перестройку в СССР13.

Новая конституция, всенародно утвержденная в марте 1989 г., открыла путь к демократизации политической жизни. Этим воспользовались все оппозиционные силы, в том числе берберисты, создавшие Объединение за культуру и демократию (ОКД) занявшее, по их словам, место "левее исламистов, и правее ПСА". Но во многом ОКД ориентировалось вначале на Фронт социалистических сил (ФСС), возникший еще в 1963 г. и с тех пор действовавший в подполье под руководством Хосина Айт Ахмеда. В целом в Алжире примерно за год возникло или легализировалось около трех десятков партии, включая четыре исламистские, наиболее мощной из которых стал образованный 10 марта 1989 г. в мечети Бен Бадиса (г. Алжир) Исламский фронт спасения (ИФС) во главе с профессором психологии Аббаси Мадани и проповедником Али Бенхаджем.

Быстрому росту популярности ИФС способствовала колоритная фигура шейха Мадани, узника французских тюрем 1955–1962 гг., получившего классическое мусульманское образование в Алжире и светское философское – в Англии, знатока не только Корана, шариата и сочинений Бен Бадиса, но и Адама Смита, Гегеля, Декарта, Прудона, Маркса и Макса Вебера. "Мы хотим, – говорил он – создания в Алжире исламского государства, далекого от коммунистического Востока и капиталистического Запада". Справедливости ради надо отметить, что ИФС, как и Лига исламского призыва (ЛИП) шейха Сахнуна, а также возникшее позже Движение исламского общества (сокращенно Хамас, от арабского названия "харакат муджтамаа исламийя") Махфуда Нахнаха, другие исламские партии – "Умма" (Община), "Рабита" (Связь), имели возможность, по наблюдению французского исламоведа Оливье Руа, использовать "люмпенизацию интеллигенции", т.е. окончание вузов (не говоря уже об отсеявшихся в ходе учебы или не сумевших поступить) "новой категорией воспитанников, плохо знавших и язык (арабский – P.Л.), и другие предметы, но противостоявших офранцуженной элите. Исламизация стала таким образом "почти автоматическим способом выдвижения арабизированных элит"14.

Таким образом, ИФС (гораздо меньше – прочие исламисты) смог использовать то, что пытался, но непоследовательно и нерешительно, делать Шадли (сам, кстати, плохо знавший арабский литературный язык и вообще бывший малообразованным человеком). Язык и религия стали в Алжире орудиями и в социокультурной, и в политической борьбе, особенно если противостояли друг другу молодежь и старики, арабы и берберы, бедные и богатые. Все эти противоречия и коллизии, остававшиеся скрытыми или малозаметными под прессом унитарной идеологии однопартийного режима, ярко вспыхнули в условиях многоцветья и многоголосья "политической весны".

Все партии вели кампанию в свою пользу, однако ИФС преуспел больше других, ибо искусно использовал агитацию в мечетях (имамы мечетей составляли примерно половину руководства ИФС)15. К тому же противники ИФС были разъединены и больше боролись не с ним, а между собой, хотя при соединении их сил они могли бы ему противостоять. Например, манифестация ИФС в столице собрала в апреле 1990 г. 60 тыс. чел., а контрманифестация ОКД и еще трех левых партий – 200 тыс. чел. В мае 15–тысячный митинг ФСС, выступив "за подлинно демократическую альтернативу", в то же время провозгласил: "Нет политизации ислама! Долой ФНО!" Подобная практика приводила к дезориентации народа, особенно тех, кто, разочаровавшись в режиме и ФНО, не склонялся к берберизму и в то же время имел самое смутное представление о "демократической альтернативе" и вообще о демократии. Коран, шариат и солидарность мусульман были понятнее.

В результате ИФС одержал победу на муниципальных выборах 12 июня 1990 г. набрав 55,42 % голосов и большинство мест в 32 вилайях (областях) из 48. ФНО, единолично правивший страной почти 80 лет, набрал менее 32% голосов, ОКД – 6%, ФСС – выборы бойкотировал (в районах его влияния голосовала всего 1/5 избирателей). Повсюду ИФС стал навязывать свои порядки и "исламскую" мораль16. Борьба за власть в стране обострилась, при этом ИФС все время набирал очки за счет распадавшегося ФНО, а также – за счет роста в Алжире антизападных настроений вследствие развития конфликта в Персидском заливе, антипалестинских и антиливийских акций США. В мае–июне 1991 г. ИФС при поддержке "добровольцев" из Туниса и Судана организовал беспорядки, забастовки и манифестации в столице, окончившиеся боями на баррикадах, в которых были убиты и ранены 400 чел. "Если армия выйдет из казарм, – сказал Аббаси Мадани, – мы призовем три миллиона наших сторонников в народную армию ислама, которая не оставит камня на камне от режима ФНО". Тем не менее, мятеж был подавлен, а его вожди – арестованы17.

Несмотря на поражение, ИФС продолжал быть наиболее влиятельной партией в стране, что объяснялось объективно складывающейся обстановкой: экономические и социальные проблемы не решались, недовольство режимом сохранялось, политические партии раскалывались и размножались, ожесточенно критикуя и дискредитируя друг друга. Например, вернувшийся в Алжир с триумфом в сентябре 1990 г. экс–президент Бен Белла, пытаясь играть роль "алжирского де Голля", всячески заигрывал с исламистами и осуждал Шадли и других деятелей режима, к тому времени уже покинувших ФНО: "Я не верю, что люди, в течение 15–20 лет правившие страной известным образом, вдруг станут демократами и великими реформаторами". Именно Бен Белла ездил в феврале 1991 года в Ирак и говорил о "высоком моральном духе" иракцев, что прибавило популярности не столько ему, сколько ИФС, который все время призывал "арабов и мусульман" выступить против США и других стран Запада ради "отражения иностранного посягательства на священную землю ислама"18,

ФНО продолжал разваливаться, теряя былую популярность и сторонников. В то же время ИФС достиг понимания с другими исламскими партиями, создал свои профсоюзы и отряды боевиков. Неудивительно поэтому, что в декабре 1991 г. в первом туре выборов в Национальное народное собрание Алжира (в выборах участвовали 49 партий, но всего 58% избирателей) ИФС завоевал 47,27% голосов и 188 из 420 мест, ФСС – 7,4% голосов и 25 мест, ФНО – 23,38% голосов и 16 мест, ОКД – ни одного места, получив всего 2,9 % голосов. Никто не сомневался, что во втором туре ИФС одержит полную победу и даже получит 2/3 мест, что дало бы ему право во изменение конституции провозгласить Алжир "исламским государством" со всеми вытекающими из этого последствиями для законодательства, в частности, правового положения женщин и иноверцев, бытовых предписаний, идеологической и культурной ориентации, свободы совести и других гражданских свобод.

Предвидя такой вариант, противники исламистов решили не допустить его. За пять дней до второго тура выборов, т.е. 11 января 1992 г., президент Шадли Бенджадид внезапно ушел в отставку. По слухам, он и часть верхушки ФНО пытались договориться с исламистами. Совет национальной безопасности (премьер, начальник генштаба, ряд министров) отменил выборы и ввел войска в столицу. С протестами выступили ИФС, заявивший, что он "не позволит исказить народный выбор", ФНО и ФСС, причем лидер ФСС Айт Ахмед осудил "переворот, направленный на прекращение демократического процесса". Резко осудили происходящее Пакистан, Египет, Судан, Ливия, Иран. Однако взявший власть в Алжире Высший государственный совет (ВГС), получивший полномочия до конца 1993 г., ввел 9 февраля 1992 г. чрезвычайное положение в стране. Еще раньше начались аресты исламистов: 22 января был задержан Абд аль–Кадир Хашани, председатель временного исполнительного бюро ИФС, 29 января – шейх Рабах Кебир, глава комиссии ИФС по внешним сношениям. Всего были заключены под стражу 8 лидеров ИФС (не считая арестованных еще 30 июня Мадани и Бенхаджа) и сотни рядовых активистов, многие из них – преданы суду за хранение оружия, склады которого были обнаружены полицией. На запрещение политической агитации в мечетях, выбивавшее основною козырь ИФС, его боевики ответили террором: только 7–9 февраля 1992 г. в столице и городе Батна были убиты 40 и ранены около 300 чел. Тогда ВГС провел через суд решение о запрещении ИФС за подстрекательство к мятежу и распустил ряд контролируемых исламистами муниципалитетов. Свыше 20 тыс. чел. (включая многих депутатов от ИФС) были арестованы и депортированы в Сахару19.

Но это еще был не конец алжирской "политической весны", а всего лишь кризис этого неоднозначного процесса, во многом напоминавшего перестройку в СССР, которая тоже сопровождалась острыми конфликтах и силовыми действиями в регионах. Конечно, шансов выжить у "политической весны" в Алжире после января 1992 г. было не больше, чем у СССР после августа 1991 г. Но все же они были, несмотря на крайнее обострение социально–политической напряженности и крайней поляризации двух социокультурных блоков. Кто поддержал ИФС? В первую очередь, городская и сельская беднота, не выдерживавшая снижения жизненного уровня в последние годы, рабочие и служащие, возмущенные паразитизмом и казнокрадством бюрократов, фактической отменой или урезанием социальных гарантий, обогащением спекулянтов и взяточников, мелкая буржуазия, разорявшаяся в условиях роста цен и падения производства, чиновничьего произвола и фаворитизма, наконец – миллионы тех, кто регулярно ходит в мечеть и не приемлет аморальности и цинизма разложившейся элиты. А кто выступил против ИФС, за которым на рубеже 1991–1992 гг., безусловно, шло большинство алжирцев (хотя свыше 40 % избирателей и устранились от участия в декабрьских выборах 1991 г.)? Прежде всего армия, привыкшая с 1962 г. играть главную роль в политической жизни страны, а также – тесно связанная с армией политико–административная госбюрократия, которую исламисты обязательно бы перетасовали или заменили в случае своего прихода к власти. Такова же была позиция технократии госсектора, в основном учившейся на Западе или в бывших соцстранах, преобладающей части интеллигенции, особенно франкоязычной, буржуазии, в большинстве своем заинтересованной в займах, кредитах, товарах и технологии Запада, еще в 1990 г. начавшего беспокоиться по поводу успехов ИФС и даже делавшего соответствующие представления властям Алжира. Все эти группы, вместе взятые, представляли меньшинство алжирцев, но в их руках было управление страной, ее экономикой и культурой, следовательно – решающее влияние не только на противников исламистов, но и на нейтральных и колеблющихся.

Очень важна была позиция берберов. В основном они, как уже говорилось, всегда были против исламо–экстремизма, что не исключало наличия берберов среди исламских фундаменталистов и вообще не ставило под сомнение их приверженность исламу. Но исключительная сила родственных, клановых и земляческих связей у берберов определяет прочное взаимодействие и взаимовыручку в их среде, вследствие которой бедные крестьяне Кабилии не раз вступались, начиная с 1963

Если Вам нужна помощь с академической работой (курсовая, контрольная, диплом, реферат и т.д.), обратитесь к нашим специалистам. Более 90000 специалистов готовы Вам помочь.
Бесплатные корректировки и доработки. Бесплатная оценка стоимости работы.

Поможем написать работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Нужна помощь в написании работы?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.

Похожие рефераты: