Проблема объективности в историческом познании

А.Нысанбаев

Задача науки - выработка и систематизация истинного знания о действительности. С Нового времени - времени зарождения математического естествознания - синонимом истинности становится понятие объективности: истинное знание – это объективное знание. Вместе с тем это понятие вносит новый нюанс в понятие истинного знания. Истина, как известно, противопоставляется заблуждению, истинное знание - знанию ложному.

Однако причины заблуждения могут быть самые различные. Это может быть и то обстоятельство, что сущность в своем проявлении создает пелену видимости и недостаточности методологических средств и т.д. Понятие объективности подчеркивает особый аспект истины – ее свободу от привнесений в знание тех или иных свойств познающего субъекта, искажающих картину предмета познания. Объективное противопоставляется субъективному. Такое понимание восходит к науке и философии Нового времени. Объективная истина здесь понимается как такое знание, которое воспроизводит объект, каков он сам по себе, безотносительно к субъекту и акту познания. Но уже представители классической немецкой философии, начиная с И. Канта, показали, что такое знание в принципе невозможно. Знание есть продукт взаимодействия субъекта познания и его объекта. Следовательно, желание иметь знание об объекте безотносительно к субъекту познания и к познавательному акту как таковому - плод непонимания сущности познавательного отношения человека к действительности. В философской традиции, идущей от К. Маркса, был сформулирован принцип предметной деятельности. Согласно этому принципу, действительность осваивается – практически и духовно – в исторически выработанных формах предметной деятельности. Мир познается в той мере, в какой общественный человек его деятельно осваивает, изменяет, преобразует.

Следовательно, в свете принципа предметной деятельности (или иначе: деятельностного подхода) наука и философия Нового времени не учитывала происхождения знаний из деятельности, не учитывала того, что между объектом, каков он сам по себе и субъектом как таковым находится не “пустота”, а активность субъекта. Субъект не пассивно созерцает объект (а ведь подлинное познание есть постижение сущности объекта, а не его внешних характеристик), а воздействует на него и лишь потому вырабатывает знание о нем. Позиция науки и философии Нового времени получила название созерцательной, а позже (уже в ХХ в.) ее стали именовать объектной.

Открытие деятельностного подхода, выработка принципа предметной деятельности не отменило понятия объективности. Данное понятие получило конкретизацию, и более того, сформировался принцип объективности, ставший одним из важных эпистемологических регулятивов. В качестве одного из главных критериев истинности (объектив-ности) знания была принята практика. Однако, во-первых, практика была взята не как действие или совокупность действий отдельного индивида. Была признана общественно-историческая практика. “Лишь практика общественного человечества, - писал известный философ Э.В. Ильенков, - т.е. совокупность исторически развивающихся форм реального взаимодействия общественного человека с природой, оказывается и основой и критерием истинности теоретического анализа и синтеза”1. Именно практика в конечном счете показывает, что в объекте принадлежит ему самому по себе, а что таковым не является, а лишь кажется. Но и практика далеко не всегда может это обнаружить со всей достоверностью; поэтому она считается не абсолютным, а лишь относительным критерием истинности (объективности). Ничего абсолютного, претендующего на абсолютность не существует. Такова диалектика и самой действительности, и ее познания.

Принцип объективности является одним из основных принципов современного научного познания. Сегодня все науки подразделяются на естественные, гуманитарные и технические. Последние стали выделяться в особый разряд наук, в основном, в ХХ в. Более тесно они связаны с естественными науками, чем с гуманитарными. Поэтому от них можно отвлечься. И тогда останутся те, которые исконно являются двумя большими ветвями единого ствола человеческого познания. Их изначальной спецификой и определяется характер применения и возможности применимости принципа объективности. В чем же их специфика?

Первое, что бросается в глаза, это - предмет познания. И действительно, естествознание занято природой в самом широком смысле, а гуманитарные науки – человеком и “миром человека” т.е. социокультурной действительностью во всем ее объеме. Но и в этой действительности, а особенно в человеке, тоже могут существовать и на деле существуют области, которые входят в состав предмета естествознания. Например, анатомия и физиология человека не являются предметом гуманитарного познания; она исследуется биологией и медициной. То же можно сказать и о части предметного мира человека, особенно об искусственных реалиях. Скажем, химия пластмасс или физика полупроводников исследуют явления, которые в природе как таковой не встречаются. В этих и им подобных случаях у естествознания и у гуманитарного познания различаются сами познавательные установки. Об этом в свое время очень хорошо высказался О.Г. Дробницкий. “Естественник, - писал он, - (а в его роли может выступать и лингвист, и исследователь искусства) рассматривает общественные свойства преобразованных человеком или созданных природой предметов лишь как внешнюю их оболочку, от которой можно вполне отвлечься, даже если исследовать “искусственные” образования на теле природных явлений […]. Иными словами, естественник движется от внешней “обработанной” формы предмета к его материальной сущности; для него общественное назначение предмета – только внешний облик и образ, за которым скрывается его “настоящее”, природное содержание, законы, которые ни мало не изменились в “искусственном” предмете. Напротив, с точки зрения социального исследования, материальный облик вещи есть лишь ее внешняя оболочка, чувственный образ, за которым скрывается его действительное, теоретическое содержание. Здесь природа служит лишь формой, в которой нужно выявить подлинное – социальное – содержание”2. Нетрудно заметить, что ни естествознание, ни гуманитарное познание не имеют дела с целостным феноменом. На это указывает и О.Г. Дробницкий. “Оба эти подхода, - отмечает он, - в равной мере являются “абстрактными”, односторонними, абсолютизированными для практических целей данной науки. Философия же рассматривает социальное бытие человека и мир его природы как единое целое. С ее точки зрения, всякая социальная деятельность является преобразованием природы, саморазвитием природы на самой высокой ее ступени. И всякая природно-преобразова-тельная деятельность представляет собой акт исторического развития человека. Вот почему установление границы между природным и общественным – задача в конечном счете философская, хотя в частностях она может решаться в рамках той или иной конкретной научной дисциплины”3. Это очень верное суждение необходимо уточнить в том смысле, что далеко не всякая философия способна на тот синтетический взгляд, а лишь та, которая сознательно ориентируется на принцип предметной деятельности. Такая философская ориентация существовала и в недрах догматизированного (и во многом фальсифицированного) советского марксизма.

Но самым важным в приведенном рассуждении О.Г. Дробницкого является то, что в нем содержится ненавязчивая мысль о необходимости тесного союза науки и философии. Особенно это важно для наук гуманитарного профиля, к которым относится и историческая наука.

В качестве второго критерия различения естественных и гуманитарных наук нередко называется метод познания. Пожалуй, наиболее первыми об этом заговорили неокантианцы. Так, В. Виндельбанд, глава баденской школы неокантианства, различая “науки о природе” и “науки о духе”, утверждал, что первым присущ “номотетический метод”. Тогда как вторые используют “идиографический метод”. Развивая эту идею Виндельбанда, другой представитель баденской школы, Г. Риккерт, противопоставляя друг другу “науки о природе” и “науки о культуре”, утверждал, что универсальным для первых является “генерализирующий метод”, а для вторых – “индивидуализирующий метод”. Не вдаваясь в анализ этих точек зрения, отметим лишь то, что они фактически отказывают социально-историческим явлениям в закономерном их характере. Получается, что законы присущи лишь природным явлениям. Кроме того, опыт К. Маркса показывает, что выработанный и примененный к разным сферам действительности Гегелем метод восхождения от абстрактного к конкретному не только применим к социокультурной действительности, но и ориентирован на выявление ее законов.

Правда, М.М. Бахтин настаивал на том, что мир человеческой действительности не может исследоваться так же, как мир природных объектов, мир “безгласных вещей”. “Любой объект знания, - пишет Бахтин, - (в том числе человек) может быть воспринят и познан как вещь. Но субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим”4. К данной мысли М.М. Бахтина мы еще вернемся, а пока отметим еще одну особенность гуманитарных наук, резко отличающую их от наук естественных, особенность, на которую почему-то почти не обращают внимания.

Дело в том, что в естественнонаучном познании между субъектом познания и его объектом, во-первых, существует определенная дистанция, а во-вторых, сам субъект не является непосредственным предметом познания или его частью. На уровне макромира это очевидно. На уровне микромира, на первый взгляд, ситуация иная. Здесь, как известно, в картину объекта входит деятельность экспериментатора, характер приборов, с которыми взаимодействуют элементарные частицы, и т.д., вплоть до тех или иных аспектов теории, в свете которой ставится эксперимент. Но сам по себе познающий субъект не является целью познания.

В любой же из гуманитарных наук дело обстоит принципиально иначе. Во-первых, дистанция между субъектом познания и познаваемым предметом здесь в сущностном отношении мнимая и во-вторых, что является лишь другой стороной того же, субъект ни при каких условиях, даже в абстракции не может исключить себя из познаваемого предмета. Он – человек, и исследует он человеческую действительность или ее аспекты, будь то их настоящее или же прошлое. Даже если на миг допустить такую ситуацию, что этот субъект переместился на другую планету и оттуда пытается исследовать земное человечество и его историю, то и в этом случае он остается составной частью предмета познания. Разумеется, речь идет о сущностном уровне, а не о тех или иных формах ее проявления. На уровне явления ситуация чаще всего выглядит обратной.

Эти и иные особенности гуманитарного познания определяют и характер объективности вырабатываемого им знания. Факторы, обусловливающие объективность или же необъективность гуманитарного (в нашем случае – исторического) знания, можно условно разделить на сосредоточенные на стороне предмета и исходящие от познающего субъекта, от историка. На первых (это и объективная диалектика сущности и видимости, и степень полноты исторических фактов, их доступности и т.д.) мы останавливаться не станем. Мы рассмотрим некоторые факторы, от которых зависит объективность исторического знания, сосредоточенные на стороне историка.

В качестве первого фактора можно отметить установку исследователя на цели и задачи исторического познания в свете соотношения фактов и теории. В исторической науке сложилось два направления – фактуализм и теоретизм. Сторонники первого абсолютизируют роль фактов, настаивают на их самодостаточности и автономности по отношению к теории. Цель исторического исследования они усматривают в накоплении как можно большего количества фактов. Сторонники второго, напротив, абсолютизируют роль теории, полагая, что именно теория определяет, что является историческим фактом, а что таковым не является. Смена теорий, согласно такому взгляду, влечет за собой трансформацию фактуального базиса исторической науки. Макс Вебер в свое время дал им такую характеристику: “Ненасытная жажда фактов, присущая первым, может быть удовлетворена только материалами актов, фолиантами статистических- таблиц и анкетами - тонкость новых идей недоступна их восприятию; изощренность мышления приводит сторонников второй группы к утрате вкуса к фактам вследствие непрерывных поисков все более “дистиллиро-ванных” мыслей”5.

На деле же в правильно организованном познании эмпирические факты и теория должны быть диалектически взаимосвязаны. Следовательно, недопустимы ни отрыв теории от фактов, ни растворение фактов в теории. Совокупность эмпирических фактов является эмпирическим базисом создания теории. Теория же призвана описывать и объяснять факты. Установление радикально новых фактов может вести к пересмотру теории, а теория, в свою очередь, может ориентировать на поиск новых фактов и даже предсказывать их. Кроме того, исторический факт, как известно, отличается от факта естествознания. Всякий факт не есть нечто абсолютно себе тождественное, лишенное каких-либо субъективных привнесений. Некий феномен становится фактом в свете определенного мировоззрения, определенной концепции и т.д. Так называемых “голых” фактов не существует; факт всегда дан вместе с тем или иным его толкованием (пусть это будет донаучное, обыденное истолкование). Исторический факт отличается не только тем, что он – в отличие от естественнонаучного – есть нечто единичное, подчас уникальное, а не повторяющееся, но еще и в том, что к его всевозможным истолкованиям прибавляется еще и оценка: он что-то значит в контексте социально-историчес-кой действительности. Подчас сама достоверность (или точнее - полнота достоверности) исторического факта оказывается проблематичной. Так, например, некоторое историческое событие или статус некоторого исторического деятеля в контексте своего времени воспринимаются и расцениваются так (неважно, положительно или отрицательно), а в последующие эпохи, в том числе и исторической наукой, воспринимается и оценивается иначе и даже противоположно. Спрашивается: что в данном случае является действительным историческим фактом?

Ясно, что нельзя выбирать между одним пониманием и другим. Исторический факт не является чем-то замкнутым и потому однозначным. Исторический факт является феноменом открытым, способным при встрече с новыми фактами раскрыть то, что до поры до времени в нем не могли увидеть ни современники, ни их ближайшие, а иногда и отдаленные, потомки. Известный философ культуры и литературовед М.М. Бахтин ввел понятия малого и большого времени. Малое время ограничено наличной современностью, большое время - это время всемирно-исторического процесса. “В каждой культуре прошлого, - пишет он, - заложены огромные смысловые возможности, которые остались не раскрытыми, не осознанными и не использованными на протяжении всей исторической жизни данной культуры”6. И только в последующие эпохи они могут быть раскрыты и осознаны, т.е. в большом времени истории. Все это в полной мере относится и к феномену исторического факта.

Историческая реальность есть арена деятельности и взаимоотношений отдельных людей, групп, классов, партий, наций и т.д., а в конечном счете – всего человечества. В этой связи еще одним фактором обусловливающим объективность или необъективность исторического рассмотрения и получаемого им знания является качество методологии, ее уместность и соответствие предмету познания. Здесь можно отметить следующие аспекты. Прежде всего принципиально неадекватной будет чисто объектная, вещная установка историка. Историк, особенно историк прошлых эпох, не имеет дела с живыми людьми, с их поступками и действиями. Он имеет дело лишь с, так сказать, “следами” этих поступков и действий - с произведениями материальной и духовной культуры, с результатами созидания и разрушения. Но за всем этим стоит угасшая в этих “следах” живая жизнь людей далекого прошлого. Они, а не сама по себе “следы” – цель и предмет познавательной активности. Через произведения историк должен пробиться к их творцам (или разрушителям). Поэтому активность в данном случае должна быть, согласно М.М. Бахтину, диалогической. “Это активность вопрошающая, провоцирующая, отвечающая, соглашающаяся, возражающая и т.п….”7. Именно на таком пути историк делает шаг на пути к объективности. В противном случае он фактически перестает быть историком в собственном смысле, то есть гуманитарием.

Каждая историческая эпоха есть относительно целостное, хотя и не замкнутое, образование. В ее границах люди поступают и действуют, руководствуясь своими потребностями и интересами, мотивами, ценностями и идеалами, вплоть до мировоззренческих ориентаций. Все это должен учитывать историк, руководствующийся принципом объективности, стремящийся дать объективную картину эпохи. “Историк, - писал в