Жиль Липовецки "Эра пустоты"

комитет «серь­езной» поддержки кандидата. Можно ли представить себе такое явление, которое самым наглядным обра­зом показывает юмористическое будущее политики? Шут гороховый в качестве кандидата: никто еще не пользовался такой скандальной известностью, кроме самого политического клана, в особенности левых, как он. В сущности, все пришли в восторг, узнав, что про- 237 iiiifiiilillJItlf 111 фессиональный чудак появится на политической сце­не, поскольку она успела превратиться в смешное представление; а с появлением на ней Колюша поли­тический маскарад превратится в нечто непотребное. Когда политик больше ничего собой не представляет и только пыжится, чтобы придать себе важность, нет ничего удивительного в том, что артисту варьете удает­ся заполучить значительное количество голосов, пер­воначально предназначавшихся для политических ли­деров, этих комиков второго сорта: во всяком случае, посмеялись «для пущей правдивости». История с Ко-люшем не объясняется ни ностальгией по временам карнавалов, ни логикой нарушения стереотипов (ко­торая предполагает чрезвычайно серьезный порядок); здесь следует усматривать обыкновенную пародию, работающую на демократические механизмы и усили­вающую балаган политики. Ценности общества, сам политик, даже искусство оказываются жертвами этой неудержимой деградации. Прекрасные времена конца XIX и начала XX века, когда вокруг искусства возникали скандалы, мино­вали. Теперь самые изысканные, самые проблема­тичные, самые «минималистские» работы — особенно последние — производят комический эффект, несмот­ря на свое содержание. Много критиковали юмор поп-художников, опошление искусства, с которым они оперировали, однако именно разные аспекты модер­нистского искусства приобрели различную юмористи­ческую окраску. Идет ли речь о гигантских антиконст­рукциях кубистов или о фантазии сюрреалистов, гео­метрических построениях абстракционистов или об экспрессионистах, о массовом появлении поп-течений, о неореалистах, land art,¹ body art,² о хеппенингах, пер- ¹ Земное искусство — англ. ² Искусство тела — англ. форменсах, паттернах, ставших к настоящему време­ни постмодернистским искусством, но искусство пе­рестало сохранять «серьезный вид». В стремлении к новаторству искусство разрушило все свои классиче­ские устои, отказалось от звания ремесла, прекрасно­го, оно пытается расправиться со своей изобразитель­ной стороной, вредит самому себе, когда идет речь о возвышенном, и таким образом входит в юмористиче­скую эру, эту последнюю стадию своей секуляриза­ции — стадию, на которой искусство утрачивает свою трансцедентальность и занимается превозношением «неважно чего», граничащими с обманом. Вечно в по­исках «жареных фактов», каких-то акций, примитив­ных форм и объемов, новых устоев, искусство стано­вится смешным в силу ничтожности размышлений о собственной деятельности, в силу попыток убежать от Искусства, в силу тяги к новизне и «революциям». Юмор художественных произведений больше не явля­ется функцией их внутреннего содержания, он стре­мится к крайней радикализации поступков в искусст­ве, к предельной детерриториализации произведений искусства, которые в глазах публики выглядят ничего не выражающими и гротесковыми. Забвение великих законов эстетики, крайний радикализм авангарда ис­казили коренным образом восприятие произведений искусства, которые стали приравнивать к бессмыслен­ным предметам роскоши — этаким gadgets. Скажем прямо, при раздробленности частных инте­ресов и преувеличенном значении всякого рода мень­шинств, объединившихся в различные организации и ассоциации (отцы-одиночки, лесбиянки-токсикоманки, ассоциации агорафобов или клаустрофобов, толстяки, лысые, страшилы и страшилки — то, что Рощак назы­вает «ситуационными объединениями»), именно об­ласть социальных претензий приобретает юмористи­ческую окраску.   Разве   не забавно появление мно- 239 238   .'•-* " шшт жества все более мелких ячеек, утверждающих свое право на отличие. Это напоминает эффект матрешки, внутри  которой  помещаются  матрешки  поменьше. Право быть непохожим на других приводит к разру­шению групп, появлению микросолидарностей, вы­членению все новых странностей, которое продолжа­ется   до   бесконечности.   Юмористическое   изобра­жение  сопровождается  возникновением  множества капилляров в кровеносной системе общества. Провоз­глашаются новые лозунги: Fat is beautiful,¹ Bald is bea­utiful;² появляются новые группировки: Jewish Lesbian Gang,³ мужчины после менопаузы, Non-parents organi­zations,⁴ которые не видят забавного характера в их стремлении к самоутверждению и постмодернистской тяге к объединениям, находящимся на полпути между gadget и исторической необходимостью. Нужно доба­вить, что спонтанный комизм, изживая себя, о какой бы организации ни шла речь, еще быстрее поражает современную мораль. Выполняя функции полупровод­ника, социальное расслоение утратило элемент тра­гизма, былой страстный централизм, оно стало очеред­ным результатом изобилия микроскопических груп­пировок. Разумеется, не все различия таковы: остаются серьезные конфликты, связанные с производством, перераспределением благ, окружающей средой. При­чем по мере рассасывания революционной идеологии в социальных акциях, даже в рамках бюрократиче­ского аппарата используются весьма нестандартные идеи и лозунги; здесь и там в афишах, транспарантах, самоклеящихся  этикетках  используется  юмориста- ¹ Толстый значит красивый — англ. ² Лысый значит красивый — англ. ³ Банда еврейских лесбиянок — англ. ⁴ Организации бездетных пар — англ. 240 ческий стиль. Применяются более или менее сарка­стические, более или менее зловещие (антиядерные, экологические) заявления; манифестации участников движений «против чего-то»  зачастую выглядят яр­кими,   напоминающими   маскарад и заканчиваются «праздником». Хотя и с запозданием, но и всякого рода борцы начинают посмеиваться над собой. В осо­бенности что касается новых общественных движе­ний: мы наблюдаем в той или иной степени заметное желание персонализировать формы борьбы, «провет­рить»  свою агрессивность, впредь не отделять поли­тику от насущных вопросов жизни, рассчитывая при­обрести  более  глобальный,  серьезный,  общинный, при случае и забавный опыт. Допустим, следует отно­ситься к проблемам всерьез и сражаться, но при этом не терять чувства юмора;  суровость,  свойственная борцам, более не выпячивается, как некогда, свобода гедонистических и психологических нравов проника­ет даже в сферу социальных акций, которые тем не менее не исключают порой и жесткую конфронта­цию. Подобно тому,  как дробление на всевозможные группы привносит элемент комизма в социальное рас­слоение,  так и  гипериндивидуализм,  свойственный нашему времени, может вызвать опасение, имеющее смешной характер. В силу персонализирования каж­дый становится для своего ближнего темной лошад­кой, несколько странной и в то же время лишенной таинственности и не вызывающей тревоги. Это напо­минает театр абсурда. Юмористическое сосущество­вание — вот к чему призывает нас персонализирован­ный мир; незнакомый индивид более не шокирует нас, оригинальность утратила свое провоцирующее могу­щество. Остается смехотворная отчужденность мира, где все позволено, где каждый видит себя, — мира, который вызывает лишь мимолетную улыбку. Нынче 241 взрослые живут, одеваются, «дерутся» точно ковбои и индейцы великой эпохи, когда они уезжают в отпуск Другие «удочеряют» и лелеют кукол словно детей, ка­таются на роликовых коньках, бесцеремонно выстав ляют напоказ со всеми подробностями свои сексу­альные проблемы и рассказывают о них по «ящику»; различные религии и секты, самые невообразимые ме­тодики и мода тотчас находят уйму последователей В фазу занятий «неважно чем», смешных отклонений от прямой линии попадает и наш ближний. Отныне образ жизни, допускающий страх перед ближним, не является ни проявлением равнодушия, ни его отсут­ствием. Мы теперь относимся к нему с веселым любо­пытством; каждый из нас обречен на то, чтобы в тече­ние более-менее длительного времени казаться в глазах других удивительным или эксцентричным существом. Налицо окончательная десакрализация: межличност­ные отношения очищены от серьезности, свойствен­ной им испокон веков в ходе того же процесса, кото­рый привел к падению кумиров и великих мира сего. И вот нам нанесен еще один удар; в глазах ближнего мы смешны. Мы наблюдаем расхищение ценностей, аналогичное тому опустошению, которое было про­изведено бессознательным началом и нашей затор­моженностью: имеем ли мы дело с субъективными или интерсубъективными категориями, но индивид ока­зывается одинаково ограбленным, когда речь идет об его восприятии другими. Что касается бессознатель­ного начала, то наше «Я» теряет власть над собой и подлинное представление о себе; в процессе «юмори-зации» наше «Я» превращается в марионетку из экто­плазмы. Не следует забывать о цене, которую прихо­дится платить за пребывание в обществе гедонизма, лишающем основ как представление о человеке, так и его целостность. Оказалось недостаточным в процессе персонализации разбить, обесценить, говоря словами 242 Ницше, представление о нашем «Я» с помощью психо­анализа. Этот же процесс привел к деградации пред­ставление о человеке в глазах других людей, превра­тив его в существо «третьего типа» — забавную иг­рушку. Если говорить о «юмористическом становлении» социальных символов и индивидов, то мы имеем де­ло с последней фазой демократической революции. Если она будет характеризоваться постепенным иско­ренением всех форм иерархии и начнет создавать общество, непохожее ни на что другое, без высоты и глубины, то юмористический процесс, который за­ставляет окончательно утрачивать свою величествен­ность институты, группы и отдельных индивидов, рас­ширяет светские задачи, стоящие перед демократи­ческим модернизмом, хотя бы с помощью иных, чем эгалитарная идеология, средств. С наступлением эры юмора, который сокращает дистанции, социум стано­вится окончательно адекватным самому себе; ничто больше не вызывает к себе почтение; чувство превос­ходства растворилось во всеобщей разнузданности. Социум снова приходит в себя, утверждая свою авто­номию в соответствии с сущностью демократических предначертаний. Однако в то же время юмористиче­ская и персонализированная эра придает столь не­ожиданные особенности эгалитарному режиму с его механизмами, что стоит задаться вопросом, не оказа­лись ли мы уже в своего рода «постэгалитарном» обществе. Общество, которое благодаря работе меха­низмов равноправия обречено на обустройство без разнообразия и непохожести на остальные, находит­ся в процессе превращения других индивидов в со­вершенно незнакомые существа, в настоящих психо­ванных мутантов. Общество, основанное на принципе абсолютной ценности каждой личности, — это то са­мое общество, члены которого склонны видеть друг в 243 друге несостоятельных или смешных зомби; общест-во, в котором утверждается право всех индивидов на социальное признание, является одновременно таким обществом, где индивиды перестают признавать себя такими же, какими они были всегда, вследствие ги­пертрофированного самомнения. Чем более развито эгалитарное сознание, тем активнее деление обще­ства на меньшинства и тем более странный и забав­ный характер приобретают отношения между людь­ми. Нам приходится все чаще констатировать «идео­логическое» равноправие и в то же время наблюдать рост психической гетерогенности. На смену герои­ческой и универсалистской фазе всеобщего равен­ства, даже ограниченного заметными классовыми противоречиями, приходит юмористическая и пар-тикуляристская фаза демократии, когда равноправие насмехается над равенством. Микротехника и порносекс Детальнейшее расслоение общества появляется од­новременно с новой технологической тенденцией к «легкой жизни»: ответом на гиперперсонализацию индивидов и групп стал курс на миниатюризацию техники, которая теперь доступна все более широким кругам населения. Уже давно замечены смешные ас­пекты современных технологических новшеств, изо­билие аксессуаров и запасных частей, отклонения от надлежащего режима работы (вспомним, к примеру, фильмы Ж. Тати); однако в эпоху hi-fi, видео, микро­чипов, появилось новое измерение, оставившее дале­ко позади себя смешные «бесполезные» устройства. В настоящее время страх с примесью юмора вызван не беспричинным увеличением размеров изделий, а технологиями, уменьшающими их. Изделия становят- 244 ся все миниатюрнее: Ultra Compact Machine,¹ слов­но люди сами превратились в некие приспособления в результате дестандартизации. Технологические но­винки вызывают смех из-за своей «компактности», из-за их крошечных размеров: минисхема, микроте­левизор, портативное радио, миниатюрные электрон­ные игры, карманный калькулятор. Забавный эффект создается тем, что самые маленькие устройства вы­полняют самую сложную работу; бесконечный про­цесс миниатюризации вызывает у профана восхище­ние, смех и восторг. Появились сверхминиатюрные приборы: электронная ручка, минипереводчик, реа­гирующий на голос, телевизор, вмонтированный в часы-браслет, flat-TV. При этом перегибе миниатюри­зации функциональное и игровое начала распределяют­ся неожиданным образом: второе поколение gadgets (судя по всему, этот термин стал неточным), не только осуществляет декоративные функции, но и с лихвой выполняет задачи многофункциональных механизмов. В настоящее время роботы, микрокалькуляторы эф­фективны, «умны», экономичны: с помощью персо­нального компьютера формируется бюджет, состав­ляется меню в зависимости от времени года и вкусов членов семьи, заменяется baby sitter,² вызываются по­лиция или пожарные, если появляется такая необхо­димость. Гротесково-сюрреалистический комизм при­способлений уступил мягкому варианту science fiction,³ С насмешками покончено: в условиях миниатюриза­ции средств информации комическая, сторона изделий отступила на задний план, когда игра стала целью точных технологий (видеоигры); small is beautiful;⁴ эле- ¹ Сверхкомпактная машина — англ. ² Няня — англ. ³ Научная фантастика — англ. ⁴ Маленькое значит красивое 245 англ. мент комизма в технических изделиях утонул в море микропроцессоров. Пожалуй, у нас будет все меньше возможностей острить по поводу новинок техники, именно она с некоторых пор взяла на себя эту задачу: в Японии имеются домашние роботы с человеческой внешностью, запрограммированные как настоящие мамы, главным образом для того, чтобы смеяться и смешить. Технология становится порнографической: товар и секс, по сути, вступили в один и тот же бесконечный цикл сложных манипуляций, демонстраций и умелых дей­ствий, дистанционного управления, соединений и ком­мутаций цепей, «нежных прикосновений», произвольных сочетаний программ, визуальных наблюдений. Именно это мешает тому, чтобы к порно относились вполне серь­езно. На ее высшей стадии порнография забавна, мас­совая эротика превращается в пародию на секс. Кто удер­жится от смеха, попав в секс-шоп или на просмотр известного рода фильма? После того как пройден оп­ределенный порог, «технологический» избыток стано­вится смешным. Вызывает смех то, что за пределом удовольствия можно нарушить приличия или позво­лить себе расслабиться: секс-машина, секс-игра, секс «с высокой точностью исполнения» — таков вектор юмора. Порнография ликвидирует глубину эротиче­ского пространства, его связь с миром закона, крови, греха и превращает секс в технологическое представ­ление, в совершенно hard¹ и забавный спектакль. Нарциссизм в футляре ■ч Когда социум вступает в юмористическую фазу, возникает неонарциссизм, последнее эстетическое убежище мира, утратившего свою прежнюю систему   ¹ Крутой — англ. 246 ценностей. За пародийным обесцениванием социума следует литургическая переоценка нашего «Я»: более того,  юмористическое становление социума играет важную роль в возникновении нарциссизма. По мере того как социальные институты и ценности утрачива­ют свою серьезность, наше «Я» возвышается и стано­вится важным объектом культа в постмодернистский период. Чем можно сегодня серьезно заниматься, если не собственным психическим и физическим равнове­сием? Когда ритуалы, обычаи и традиции агонизиру­ют, когда все превращается в пародию, усиливается интерес к нарциссизму, которому еще можно оказы­вать какое-то уважение. О «иси»-ритуале, о строгой кодификации сеансов психотерапии, об ауре и т. д. сказано все; было замечено, что в настоящее время даже спорт — хотя он гибкий