Xreferat.com » Рефераты по культурологии » Жиль Липовецки "Эра пустоты"

Жиль Липовецки "Эра пустоты"

быть угрозой, жуткой реальностью, предот­вратить которую можно с помощью жертвоприноше­ния, способного положить конец насилию, предпо­ложительно дающему выход внутренним распрям с помощью обезличивающих методов. Такому представ­лению о мести следует противопоставить месть, какой ее считают дикари, у которых она инструмент социа­лизации, ценность столь же бесспорная, как и щед­рость. Их основное правило — соблюсти кодекс мес­ти, ответить ударом на удар. У индейцев яномама на­блюдали такую сцену: один мальчуган уронил другого по неосторожности, и мать последнего требовала, что­бы ее отпрыск поколотил неловкого мальчишку. Она еще издали закричала: «Отомсти за себя, да отомсти же!».2 Не являясь, как у Р. Жирара, явлением, чуждым 1 Жирар Р. Насилие и священнодействие [Girard R. La Violence et le sacre. Grasset, 1972). 2 Аизо Ж. Огненный круг (Lizot J. Le Cercle des feux. Ed. du Seuil, 1976. P. 102). 9    Жиль Липовецки 257 истории и биоантропологии, насилие с целью мщении представляет собой общественный институт, а Бови­не «апокалиптический» процесс. Месть — это огра ничейное насилие, цель которого — установить в ми ре равновесие, добиться симметрии между живыми и мертвыми. Следует относиться к примитивным инсти тутам не как к машинам для подавления или откло нения трансисторического насилия, но как к меха­низмам, способным организовать и нормализовать на­силие.  В таких обстоятельствах жертвоприношение является демонстрацией кодекса мести в действии, а не тем, что препятствует его осуществлению. Жерт­воприношение, по существу, это осуществление прин­ципа мести, требование пролить кровь,  насилие на службе равновесия, вечной жизни космоса и соци­ума. Классическая картина мести, какую мы находим, к примеру, у М. Р. Дэви, нам уже непонятна: примитив­ные группы «не обладают ни развитой законодатель­ной системой, ни судьями, ни трибуналами для наказа­ния преступников, и все же члены этих сообществ живут обычно в мире и безопасности. Какой же меха­низм в данном случае выполняет функции, соответст­вующие таковым в цивилизованном обществе? Ответ на этот вопрос мы находим в практике индивидуаль­ной юридической деятельности или личной мести».1 Что же, месть — это условие внутреннего мира, экви­валент справедливости? Концепция весьма спорная, поскольку месть, превращенная в насилие, оправдыва­ет репрессии, вооружает отдельных индивидов, в то время как институт правосудия имеет своей задачей помешать личной расправе. Месть — это механизм обобществления путем насилия, в регистре насилия; 1 Дэви М. Р. Война в примитивном обществе [Davie M. R. La Gu­erre dans les societes primitives. Payot, 1931. P. 188). 258 никто не вправе оставить безнаказанным преступле­ние или оскорбление, никто не может сохранить за собой монополию на применение физической силы, никто не смеет воспротивиться императиву пролить кровь врага, никто не должен возлагать на другого защиту своей собственной безопасности. Разве это не означает, что примитивная месть — это деяние, на­правленное против государства, задача которого — по­мешать возникновению систем политического доми­нирования? Превратив месть в долг, не имеющий срока давности, все люди стали равны перед насилием; никто не может монополизировать применение силы или отказаться от ее использования; никто не вправе рассчитывать на защиту со стороны особой инстан­ции. Таким образом, не только в результате войны и обусловленной ею центробежной дисперсии при­митивному обществу удавалось предотвратить воз­никновение государственного механизма подавления.1 В силу кодекса чести и мщения, которые противо­действуют желанию человека искать защиты, возмож­ность умереть и право на это не смогли найти выхода. В то же время, препятствуя становлению независи­мой личности, его собственный интерес переплетается с кодексом мщения. Здесь налицо приоритет общест­венного начала; живые обязаны скрепить кровью со­лидарность с мертвыми, стать единым целым со своим кланом. Кровавая месть выступает против деления на живых и мертвых, против существования отдельной личности; тем самым она становится орудием солидар­ности, подобно правилу наследственности. Согласно ей культуре индивида передается меньше природных качеств, чем может обеспечить объединяющая роль общества и преимущество коллектива перед индиви- 1 Кластр П. Археология насилия (Clastres P. Archeologie de la violence. Libre, 1977. N 1. P. 171). 259 дом. К тому же дочерям и сестрам запрещено вступать в близкородственные и кровосмесительные браки. Сравнение можно, пожалуй, продолжить на другом примере, связанном с насилием. Речь идет о церемо­ниях посвящения юношей, вступающих в зрелый воз­раст, которые сопровождаются невероятными риту­альными мучениями. Причинять страдания, мучить — в обычаях примитивного общества, поскольку, когда идет речь даже о демонстрации собственного тела, на­до полностью подчиняться отдельному представителю сообщества, а всем мужчинам, без различия возрас­та — высшему, не всем известному закону. Ритуаль­ные мучения — это последний способ подчеркнуть, что закон сотворен не людьми, что с ним необходимо примириться, не задумываясь и ничего не меняя, это способ выделить онтологическое превосходство по­рядка, ниспосланного свыше и поэтому неподвласт­ного людям, не смеющим его изменить. Подвергая по­свящаемого мучениям, ставят целью заставить его на собственной шкуре почувствовать неизбежность и не­умолимость социальных законов и вдобавок не позво­лить развиться у него своеволию и желанию осущест­вить радикальные перемены.1 Первобытная жестокость похожа на месть, это объединяющий ритуал, направ­ленный против самостоятельности индивида, против политического размежевания, против истории: по­добно тому, как закон мести требует, чтобы люди рис­ковали своей жизнью во имя солидарности и чести группы, посвящение требует от людей молча преда­вать собственное тело на мучения ради трансцедент-ных законов сообщества. Совсем как при обряде посвящения практика пы­ток показывает глубокий смысл примитивной жесто- 1 Кластр Р. Общество против государства (Clastres P. La Societe contre l'Etat. Ed. du Minuit, 1974. P. 152—160). 260 кости. Жестокость войны проявлялась не только в на­летах и убийствах, но и в захвате пленных, которым не только мужчины, но и дети и женщины причиняли неслыханные страдания, не вызывая при этом ни ужа­са, ни возмущения. На подобную жестокость нравов давно обращали внимание, но вслед за Ницше, кото­рый усматривал в этом праздник агрессивных чувств, вырвавшихся наружу, затем — за Батаем,1 который видел здесь ненужную трату сил на социальную и по­литическую логику насилия, под покровом «энергети­ческих» проблем их не могли разглядеть. Жестокость в примитивном обществе не имеет ничего общего с «удовольствием причинять страдания»; ее нельзя срав­нивать с тем трепетным чувством, которое испытыва­ешь, нанося кому-то вред: «Причинять страдания при­носило непомерное наслаждение, компенсировавшее ущерб и скуку от этого ущерба — все доставляло по­страдавшим сторонам дополнительное удовольствие».2 Независимо от ощущений и эмоций жестокие муче­ния являются ритуальной практикой, которая требует­ся законом мести, чтобы уравновесить мир живых и мир мертвых. Жестокость диктуется социальной логи­кой, а не логикой желания. Сказав об этом, Ницше увидел существо проблемы, возложив причины жесто­кости на чувство долга, даже если этому понятию при­дать современный, материалистический смысл на ос­нове экономического взаимообмена.3 Фактически чу­довищность пыток нельзя объяснить ничем, кроме этого своеобразного чувства долга, который связывает живых с мертвыми. Неоплатного долга, во-первых, по­тому что живые не могут процветать, не признав до- 1 Батай Жорж (1897—1962) — французский философ и писа- ь. 2 Ницше Ф. Генеалогия морали. Вторая диссертация. § б, 3 Там же. § 4. тель   261 брожелательного к себе или нейтрального отношения со стороны своих мертвецов, которые наделены осо­бым могуществом, представляющим одну из самых больших угроз, и, во-вторых, потому что этот долг ка­сается двух миров, которые всегда находятся под уг­розой взаимного отчуждения — мира видимого и не­видимого. Однако нужен избыток, чтобы восполнить дефицит смерти; избыток скорби, крови или плоти (для пира каннибалов), чтобы исполнить закон мести, то есть для того, чтобы разлад превратить в согласие, чтобы восстановить мир и союз с мертвецами. При­митивная месть и жестокие социальные системы имеют много общего между собой, выступая как сред­ства восстановления неизменного социального по­рядка. Следовательно, избыток мучений не чужд логике взаимообмена, во всяком случае того, что происходит в отношениях между живыми и мертвыми. П. Кластр сумел показать, что война отнюдь не была случайной ошибкой во взаимообмене, а первой структурой, глав­ной задачей члена примитивного общества, убедивше­гося в необходимости взаимообмена и союза;1 однако, «реабилитировав» политическое значение насилия, нужно постараться не превратить этот обмен в равно­душный инструмент войны, в ее обычный тактический прием. Смещение приоритетов не должно скрывать того факта, что насилие обязано обмену, а обмен — насилию. В примитивном обществе распри и взаимо­обмен находятся в гармонии, распри неотделимы от споров о наследстве, неизбежно связанных с войной. Поскольку грубое насилие идет рука об руку с мще­нием, очевидны связи, которые их соединяют. Подоб­но тому, как существует обязательство быть щедрым, 1 Кластр П. Археология насилия {Clastres P. Archeologie de la violence. P. 162—167). 262 раздавать блага, женщин, пищу, так существует и обя­зательство щедро распоряжаться своей жизнью, да­рить ее в соответствии с императивом мщения. Все блага нужно вернуть; долг мертвецам — долг кровью должен быть уплачен сполна, как и остальные долги. Симметрии сделок соответствует симметрия мести. Групповая солидарность, которая заметна при кру­говороте богатств, проявляется аналогичным образом посредством насилия и мщения. Таким образом, наси­лие не противоречит закону товарообмена; нарушение взаимных условий отражается в рамках взаимообмена между живыми и мертвыми. Однако если насилие имеет структурное сходство с товарообменом, то последний, со своей стороны, не может быть уподоблен в чистом виде мирному инсти­туту. Несомненно, согласно правилу наследственности и долга, «примитивные» люди объединяются в союзы,1 но это не означает, что взаимообмен не имеет ничего общего с войной. Мосс неоднократно подчеркивал в ставших знаменитыми строках, что насилие — это со­ставная часть процесса взаимообмена, происходящего в продолжение всей этой «войны за право собствен­ности», которую представляет собой потлач.2 Даже ес­ли противопоставление, соперничество не достигают такого масштаба, какой имел в виду Мосс, товарооб­мен все же «приводит к внезапным ссорам, хотя цель его зачастую состоит в том, чтобы их избежать».3 Ина­че говоря, такой обмен обусловливает неустойчивый, непрочный мир, который в любую минуту может ока­заться нарушенным. Стоит понять, почему взаимооб- 1  Сален М. Каменный век, век изобилия (Sahlins M. Age de pierre, age d'abondance. Gallimard, 1976. P. 221—236). 2 Пир у индейцев Северной Америки. — Примеч. пер. 3 Мосс М. Очерк о дарении (Mauss M Essais sur le don // Sociologie et anthropologie. P.U.F., 1960. P. 173. N 2). 263 мен с целью установить мирные отношения натал­кивается на препятствия. Неужели следует вновь об­ратиться к гипотезе Леви-Стросса, согласно которой война — это всего лишь случайная неудача, результат неумелого соглашения, или же в любых взаимоотно­шениях следует усматривать институт, в основе кото­рого лежит насилие? Вторая гипотеза нам кажется верной: осечка происходит лишь для виду, наследст­венность структурно участвует в логике войны, по­скольку союзы создаются на заведомо неустойчивой основе. Правило взаимности, поскольку она выступает символически, ради престижа, как борьба, а не как способ обогащения, срабатывает всегда на грани кон­фликта и столкновения: при экономических и брач­ных обменах, какие играют решающую роль при воз­никновении союзов у яномами, «партнеры постоянно находятся на грани разрыва, но именно эта рискован­ная игра, это ощущение взаимной агрессивности и доставляет им удовольствие».1 Нужно совсем немного для того, чтобы друзья стали врагами, чтобы мирный союз превратился в военное противоборство; прино­шение даров может оказаться весьма опасным обыча­ем: достаточно однажды изменить ему, чтобы это было воспринято как оскорбление, как повод к войне. Буду­чи структурой, основанной на агрессивности, взаимо­обмен препятствует установлению прочных друже­ских отношений, возникновению постоянных связей, которые спаяли бы сообщество с такими-то или таки­ми-то его соседями, в конечном счете заставив его утратить свою автономию. Если и существует непосто­янство в международной жизни дикарей, если союзы у них регулярно возникают и распадаются, то это объ­ясняется не только императивом войны, но в равной мере и тем типом взаимоотношений, которые они под- 1ЛизоЖ. Цит. пр. С. 239. лерживали в продолжение всего взаимообмена. Свя­зывая группы не по интересам, но согласно какой-то символической логике, взаимность разрушает друже­ственные союзы с такой же легкостью, с какой созда­ет. Никакое сообщество не застраховано от развязы­вания военных действий. Не уподобляясь военной тактике, закон действия и противодействия является социальным условием перманентной войны в прими­тивном обществе. Косвенно взаимообмен участвует еще и в насилии у примитивных «людей», поскольку он мобилизует их во  имя  кодекса  чести,   предписывая   быть  самоот­верженными и щедрыми. Так же как и императив войны, закон действия и противодействия всех урав­нивает как для защиты чести, так и для насилия. Война и взаимообмен происходят аналогично; прими­тивное общество, как отметил П. Кластр, «настроено на войну», даже социальные институты, цель кото­рых — установление мирных отношений, удалось со­здать лишь с одновременным введением в их струк­туру элемента воинственности. Кроме того, в достаточной ли степени выявлены связи между взаимообменом и колдовством? Их взаи­мососуществование, широко известное в мире дика­рей, не является случайностью; фактически это два тесно связанных института. В примитивном обществе разные беды, неудачи людей, как полагают, происхо­дят в результате колдовства, будь то недоброжелатель­ство ближних или чье-то преднамеренное желание причинить кому-то вред. Жалит ли ребенка скорпион, заканчивается ли неудачей охота, выпадает неурожай­ный год, не заживает рана — все это приписывается чьей-то злой воле. Несомненно, в чародействе следует усматривать одну из форм этой «конкретной науки», которой является примитивная мысль, средство при­ведения в порядок хаоса вещей и объяснения наибо- 264 лее точным образом человеческих бед. Однако нельзя совсем не заметить, что такая «философия» вносит элемент вражды и насилия в представления об отно шениях между людьми. Чародейство — это руководст­во войной особыми средствами. Подобно тому, как каждое сообщество имеет своих врагов, так и каждый из его членов имеет личного врага, ответственного за его беды. Всякое несчастье навлекается магическим насилием, губительной войной, поэтому то или иное лицо может быть или другом, или врагом, в соответст­вии со схемой, похожей на ту, что создана войной
Если Вам нужна помощь с академической работой (курсовая, контрольная, диплом, реферат и т.д.), обратитесь к нашим специалистам. Более 90000 специалистов готовы Вам помочь.
Бесплатные корректировки и доработки. Бесплатная оценка стоимости работы.

Поможем написать работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту
Нужна помощь в написании работы?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Пишем статьи РИНЦ, ВАК, Scopus. Помогаем в публикации. Правки вносим бесплатно.

Похожие рефераты: