Мистер Доджсон и Льюис Кэрролл
Что поражает в этих сказках и почему они светят в разные стороны английской литературы?
А вот то и поражает, отсюда и свет – из сочетания несочетаемого.
С первых же строк мы погружаемся в стихию совершенной небыли: Алисе скучно сидеть без дела на берегу реки, мимо деловито пробегает красноглазый кролик, вынимает на ходу часы из жилетного кармана, девочке становится любопытно, и, нырнув вслед за ним в дырку, она оказывается на дне глубокого колодца. Тут с ней происходит... Впрочем, кто же из детей, подростков, а также людей вполне зрелых не путешествовал по Стране чудес и не бывал в Зазеркалье? А путешествуя, наверняка заметил: небыль, фантазия, бред, вроде улыбки Чеширского Кота, способной существовать отдельно от своего носителя, выстраиваются в едва ли не геометрический порядок. Фантазия обретает логическую стройность, просто всё здесь перевёрнуто – так бывает, когда смотришься в зеркало.
Нонсенс – он же здравый смысл. Ну вот хотя бы (прошу прощения за повтор общеизвестного):
“Стол был большой, но чаёвники сидели с одного края, на уголке. Завидев Алису, они закричали:
–Занято! Занято! Мест нет!
–Места сколько угодно! – возмутилась Алиса и уселась в большое кресло во главе стола.
–Выпей вина, – бодро предложил Мартовский Заяц.
Алиса посмотрела на стол, но не увидела ни бутылки, ни рюмок.
–Я что-то его не вижу, – сказала она.
–Ещё бы! Его здесь и нет! – отвечал Мартовский Заяц.
–Зачем же вы мне его предлагаете? – рассердилась Алиса. – Это не очень-то вежливо.
–А зачем ты уселась без приглашения? – ответил Мартовский Заяц. – Это тоже невежливо!”
Логично? Вполне. Абсурд? Разумеется, недаром и глава-то называется «Безумное чаепитие».
Что ещё?
“Во всём есть мораль, – наставляет Алису Герцогиня, – нужно только уметь её найти!” Всё правильно – в Стране чудес и в Зазеркалье много назидают: не надо садиться без приглашения, не надо задавать глупых вопросов, на что указывает Алисе Чеширский Кот, и так далее. При этом всякий согласится с автохарактеристикой сказок: “На деле они не учат ничему”. Вот тут-то как раз мы и начинаем соображать, что с Льюиса Кэрролла начался отсчёт нового времени в литературе, быть может, не только английской. Ведь писатели ХХ века от метафизики и морали как чёрт от ладана бегут. Его нечаянные уроки оказались им нужны ничуть не менее, чем усилия Флобера – сознательного пролагателя новых путей.
Автор «Госпожи Бовари» мечтал написать такую книгу, которая будет держаться сама по себе, одной лишь силой стиля. Автор обеих «Алис» намекнул на то, как это можно сделать: язык, со всеми его неисчерпаемыми внутренними возможностями, – такой же полноправный герой этих книг, как Черепаха Квази, Королева, Мартовский Заяц и, естественно, сама путешественница по Зазеркалью. Здесь ощущается начало движения к тому типу повествования, что развился в ХХ веке повсеместно: литература не просто отражает, или пусть даже преображает, внешний мир, но и по ходу этого отражения-преображения осознаёт себя саму. То есть становится чем-то похожим на критику. У некоторых писателей, притом из первого ряда, этот процесс самопознания играет роль исключительную. Например, у Владимира Набокова. И не случайно, должно быть, свою профессиональную литературную деятельность он начал переводом «Алисы в Стране чудес» (переиначив имя героини на русский лад: у него она зовётся Аней). Иное дело, что Кэрролл и в откровенной сказке умудряется сохранить если не традиционное жизнеподобие, то, во всяком случае, связь с затекстовой реальностью, расшифровке которой учёные отдали немало усилий, порой весьма продуктивных. И конечно, здесь виртуозно раскрыта действительность детской души, а ведь именно дух – полупрозрачная, вспомним Вирджинию Вулф, оболочка – это и есть господствующее пространство новейшей литературы. Поэтому и сюжеты у неё чаще всего имеют условный характер, и лица героев упорно не попадают в фокус.
Она любит играть со временем, растягивая его в бесконечность, разламывая на куски, меняя местами прошлое и будущее. Вспомним Джойса. Вспомним Фолкнера. Она любит также размышлять о времени, представляя его как величину предельно субъективную. Вспомним Пруста. Но зерно грандиозной эпопеи «Поиски утраченного времени» скромно затаилось в механизме часов Болванщика, отстающих на два дня.
В литературе ХХ века почти непреложным правилом сделалось особого рода построение текста: когда автор уходит в густую тень, предоставляя полную свободу самоизъявления персонажам, а также вовлекая в приключения письма самого читателя. У истоков такой повествовательной стратегии стоят, как известно, всё тот же Флобер, а следом за ним Генри Джеймс и Чехов. И Льюис Кэрролл – ведь перевёрнутый мир увиден у него исключительно незамутнённым взглядом ребёнка, который автор совершенно не склонен ни комментировать, ни тем более корректировать.
Нити от этих сказок тянутся ещё дальше – к литературе, так сказать, самоновейшей, той, что называют постмодернистской, с её эстетикой интертекста или попросту матрёшки: внутри любого слова или фразы скукоживаются, принимая самую замысловатую форму, слова и фразы, написанные другими авторами. Если говорить о литературе английской, то выразительный пример в этом роде являет проза Джона Фаулса – ещё одного нашего будущего героя. Давно уже обнаружено, что в речах персонажей Кэрролла всё время слышатся разного рода пародийные отголоски. Звуковой фон неимоверно богат: от Вергилия и Данте до Диккенса и Теннисона. Что же касается Шекпира, то тут порой не просто перифразы, но и прямые цитаты наличествуют.
Вижу, что обещанное завершение беседы изрядно растянулось. Виноват, увлёкся. Теперь уж точно самое последнее.
Да, литература ХХ века, в характерных своих образцах, не любит панорамы, предпочитая ей точечное изображение. Да, уходит она в потаённый и изломанный мир человеческого духа. Да, с подозрительностью, а то и с немалым раздражением относится к материальной жизни с её внятными и объективными величинами, событиями, людьми. И всё же до конца от них избавиться не в состоянии. В литературе английской это плодоносное противоречие особенно остро даёт о себе знать.
Льюис Кэрролл не забывает о мистере Доджсоне, более того, постоянно ищет с ним встречи. Полного слияния – взаиморастворения, наверное, произойти не может, и это только хорошо. Идеал, совершенство в литературе попросту означали бы её конец. Но сближения-расхождения всё время происходят. То один выходит на передний план, то другой. Такими рокировками и определяется смена вех или даже эпох в художественном творчестве.
Вот мы и посмотрим теперь, как это реально осуществляется в индивидуальных творческих опытах.