Лексические и грамматические архаизмы как элемент поэтического стиля Б.Ахмадулиной

и творчестве Ахмадулиной Марина Цветаева. Не будет преувеличением назвать её преемницей цветаевских традиций в поэзии. Естественно, что какие-то элементы идиостиля той и другой поэтессы похожи).

2.1. Устаревшие грамматические формы именных частей речи.

а)Весьма многочисленную группу составляют грамматические архаизмы-существительные. В свою очередь, в количественном отношении, в них выделяются 2 лексемы: дерева (16 случаев) и крыла (10 случаев), являющиеся традиционными поэтизмами. Нет смысла приводить здесь примеры из всех стихотворений, в которых использованы данные формы. Рассмотрим лишь самые яркие. Эти формы, частые в литературе XIX века и отчасти XX (особенно в поэзии), сохраняются наряду с обычными в литературном языке формами на –ья. (Так же, наряду с обычной формой друзья, употребляется иногда други).

Метель посвящена тому,

кто эти дерева и дачи

1. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960. С.7.

2. Зубова Л.Е. О семантической функции грамматических архаизмов в поэзии М. Цветаевой // Вопросы стилистики. Функциональные стили русского языка и методы их изучения. Межвуз. Науч. сб. Саратов, 1982. Вып.17. С. 46-60.

так близко принимал к уму.

“Метель” (131)

На наш взгляд, форма эта указывает на реминисценцию стихотворения Б. Пастернака “Ветер”, тем более, что “Метель” Ахмадулиной посвящена именно ему.

Две бессмыслицы – мёртв и мертва,

две пустынности, два ударенья –

царскосельских садов дерева,

переделкинских рощиц деревья.

“Четверть века, Марина, тому…” (110)

Данный пример интересен, прежде всего, противопоставлением архаической, вышедшей из активного употребления, и общеупотребительной форм дерева –деревья. Словосочетание царскосельских садов позволяет нам провести параллель к Пушкину. Таким образом, становится понятным употребление архаической формы, приобретающей своеобразный литературный ореол.

Л.В. Зубова в вышеупомянутой статье пишет, что, употребляя архаическую форму дерева, Цветаева показывает наличие души в них [деревьях], одушевляет их.1 Подобное мы находим и у Беллы Ахмадулиной:

Ни в сырости, насытившей соцветья,

ни в деревах, исполненных любви,

нет доказательств этого столетья,–

бери себе другое – и живи.

“Сумерки” (62)

Форма множественного числа крыла в поэзии XIX века является традиционным поэтизмом. В XIX веке эта форма как поэтическая употреблялась и в прямом значении (крылья птицы) и в переносном (символ поэтического дара и вдохновения). Кстати, именно в этом значении употребляется данная форма в лирике Цветаевой. У Б. Ахмадулиной этого мы

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 52.

не находим. Выполняя функцию поэтизации и стилеобразующую, форма крыла задействована поэтессой в прямом значении (крылья птицы) и в значении (ангельские крылья).

Соотносили ласточек крыла

Глушь наших мест и странствий кругосветность.

“Лебедин мой” (310)

Двадцать седьмой, февральский, несравненный,

посол души в заоблачных краях,

герой стихов и сирота вселенной,

вернись ко мне на ангельских крылах.

“Вослед 27-му дню марта” (267)

Что касается формы други, то здесь Ахмадулина следует пушкинским традициям, его ранней лирике, стихотворениям, посвященным дружбе. Форму эту она использует для иронического обозначения своих собратьев по перу:

Так, значит, как вы делаете, други?

Пораньше встав, пока темно-светло,

открыв тетрадь, перо берёте в руки

и пишите? Как, только и всего?

“Так, значит, как вы делаете, други...?”(174)

Рассмотрим ряд других морфологических архаизмов – имён существительных, попутно определяя признак архаизации.

Дважды в исследованных нами примерах встречается звательная форма: 1) как входящая в название молитвы и 2) как средство создания высокой, страстной патетики.

Впрочем, кто тебя знает. Вдруг матушка в церковь вела:

“Дево, радуйся!” Я – не умею припомнить акафист.

“Воскресенье настало…” (377)

Человече, тесно ль тебе в поле?

Погоди, не спеши умереть.

Но опять он до звона, до боли

хочет в белое небо смотреть.

“Человек в чисто поле выходит…”1

Заслуживает внимания форма в дому (7 употреблений). Флексия –у данной формы, изменявшейся по типу склонения с основной на *й, является исконной (местный падеж единственного числа). Хотя в современном русском языке она является не архаизмом, а морфологическим вариантом, маркированность этой исходной формы, по мнению Л.В. Зубовой, позволяет думать, что она вытесняется из языка2. И у М. Цветаевой, и у Б. Ахмадулиной форма эта употребляется в более обощенном значении, чем нейтральная в доме, причем у последней она, как правило, входит в состав словосочетания в чужом дому:

В чужом дому, не знаю почему,

я бег моих колен остановила.

Вы пробовали жить в чужом дому?

“Тоска по Лермонтову” (93)

Чтоб музыке было являться удобней,

В чужом я себя заточила дому.

“Как много у маленькой музыки этой…” (364)

Устаревшими в настоящее время являются также исторически исконные формы множественного числа существительных среднего рода плеча и колена, используемые Б. Ахмадулиной. Эти существительные относились к группе слов с основой на *о и в именительном и винительном падежах множественного числа имели флексию –а, - а, а в родительном падеже множественного числа –

-ъ или –ь, в зависимости от разновидности –твердой или мягкой.

В чужом дому, не знаю почему,

я бег моих колен остановила.

“Тоска по Лермонтову” (93)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.35.

2. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 52.

В нём согласье беды и таланта

и готовность опять и опять

эти древние муки Тантала

на большие плеча принимать.

“Человек в чисто поле выходит…”1

Для комментирования формы пламень мы вновь обратимся к работе Д.Н. Шмелёва. “Сохранившиеся в современном языке как один из осколков старого склонения особые падежные формы существительных среднего рода на –мя свойственны главным образом литературному языку. В говорах и просторечии эти слова также испытали на себе тенденцию к выравниванию основ и соответственное подведение этих слов под продуктивные склонения. Здесь могло быть два пути: во-первых, утрата “наращения” –ен- в косвенных падежах; во-вторых, приобретение этого элемента именительным единственного числа. Во втором случае отмечается два типа образований в говорах: имена на –ено (из них в литературный язык проникло стремено, употреблявшееся некоторыми старыми писателями) и на –ень, из которых, особенно в поэзии прошлого века, было очень употребительным слово пламень. Таким образом, будучи “архаичным” в современном языке, вариант пламень исторически является новообразованием по сравнению с пламя”2.

Всё ярче над небесным краем

двух зорь единый пламень рос.

“Когда жалела я Бориса…”(379)

Граненая вода Кизира

была, как пламень, холодна.

“Ты говоришь – не надо плакать…”3.

Прокомментируем ещё две формы: во языцех и в нетях. Признаком архаизации первой из них является старое окончание местного падежа, а также

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.35.

2. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960. С.34-35.

3. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.20.

старое чередование заднеязычных со свистящими. Шмелёв называет это чередование “инородным” для современного языка, благодаря чему эта форма оказалась застывшей, входя в состав единого фразеологического целого притча во языцех.

Чудовищем ручным в чужих домах

нести две влажных черноты в глазницах

и пребывать не сведеньем в умах,

а вожделенной притчей во языцех.

“Так дурно жить…” (152)

Выражение же быть в нетях, т.е. отсутствовать, скрываться неизвестно где, восходит к слову нет (во множественном числе регулярной формой именительного падежа в древнерусском было ньти, местного – въ ньтьхъ;

множественное число служило названием списка неявившихся на военную службу).

Всем полнокровьем выкормив луну,

оно весь день пробудет в блеклых нетях.

“Луна до утра” (257)

Даль – в белых нетях, близь – не глубока,

она – белка, а не зрачка виденье.

“Ревность пространства” (269)

б)Признаком морфологической архаизации прилагательных является флексия.

Но мёртвый дуб расцвёл

средь ровныя долины.

“День-Рафаэль” (309)

Здесь мы имеем полное прилагательное женского рода единственного числа в родительном падеже с церковнославянской флексией –ыя. По-видимому, в этом случае имеет место и очевидная реминисценция известного стихотворения А. Мерзлякова “Среди долины ровныя…”.

Есть тайна у меня от чудного цветенья,

здесь было б: чуднАГО- уместней написать.

Не зная новостей, на старый лад желтея,

цветок себе всегда выпрашивает “ять”.

“Есть тайна у меня…” (291)

Флексия –аго полного прилагательного является показателем родительного падежа единственного числа. Формы с подобным окончанием функционировали, по-видимому, до влияния формы того и перехода –аго в –ого. В данном контексте обращает на себя внимание отнюдь не случайное противопоставление форм чуднаго и чудного. Архаическая форма употребляется здесь как своеобразный “сигнал” обращения к старине (см. последующий контекст) и, кроме того, служит для поэтизации речи.

в)Весьма немногочисленную группу морфологических архаизмов представляют местоимения. В рассмотренных нами стихотворениях мы находим, например, личное местоимение аз, указательное оно, вопросительное колицем и определительное коегожда. В контексте стихотворений эти формы 1) указывают на библейские реминисценции, либо их употребление определено религиозной тематикой; 2) употребляются как составная часть фразеологического выражения (время оно).

“Вкушая, вкусих мало мёду,– прочла,

уже не прочесть: – И се аз умираю”.

“Хожу по околицам…” (472)

Призвал он коегожда из должников

и мало взыскал, и хвалим был от бога.

“Хожу по околицам…” (472)

Хожу по околицам дюжей весны,

вкруг полой воды, и сопутствие чьё-то

глаголаше: “Колицем должен еси?”

“Хожу по околицам…” (470)

Плавник одолевает время оно,

и голову под’емлет из воды

всё то, что вскоре станет земноводно.

“Отселева за тридевять земель…” (360)

Там, где четыре граммофона

взирают на тебя с амвона

пируй и пей за время оно,

за граммофоны, за меня!

“Приметы мастерской” (219)

Таким образом, среди устаревших форм имени мы находим случаи употребления архаизмов-существительных, прилагательных и местоимений, с явным численным превосходством первых. Признаком архаизации имён прилагательных является флексия –ыя в родительном падеже единственного числа женского рода и –аго в родительном падеже единственного числа среднего рода. Среди местоимений видим устаревшую форму личного местоимения аз, указательного –оно, вопросительного –колицем и определительного –коегожда. Имена существительные представлены устаревшими падежными формами. Частотность употребления указанных форм, как это видно из приведённых нами примеров, доказывает, что они играют весьма важную роль как стилеобразующие средства в поэзии Б. Ахмадулиной.

2.2.Устаревшие грамматические формы глаголов и глагольных форм.

а)Следующую, после имен существительных, в количественном отношении группу грамматических архаизмов представляют глаголы. Среди них мы видим формы аориста, имперфекта, устаревшие формы настоящего времени глаголов, в том числе атематических.

Так в рассмотренных нами примерах представлены следующие формы аориста:

Забытость надгробья нежна и прочна.

О лакомка, сразу доставшийся раю!

Вкушая, вкусих мало мёду, – прочла,

уже не прочесть: – И се аз умираю”.

“Хожу по околицам…” (472)

Существует ряд устойчивых фразеологических выражений, заимствованных, главным образом, из церковнославянских текстов, “ в которых, так сказать, в окаменевшем виде удерживаются отдельные формы аориста”1. Так приведённая нами выше форма первого лица единственного числа представлена цитатой из Библии: “Вкушая вкусих мало мёду, и се аз умираю”. (Эта цитата была использована и М.Ю. Лермонтовым в качестве эпиграфа к поэме “Мцыри”)2.

В Алексин иль в Серпухов двинется

если какой-нибудь странник и после вернётся,

к нам тайная весть донесётся: “Воскресе!”

“Воистину!” –скажем. Так всё обойдется.

“Суббота в Тарусе” (340)

Форма аориста третьего лица единственного числа указывает на явную библейскую, связанную с пасхальной темой. (См. последующий контекст стихотворения:

Подале от вас! Но становится гулок

субботы разгул. Поищу-ка спасенья.

Вот этот овраг назывался Игумнов.

Руины над ним – это храм Воскресенья.

Где мальчик заснул знаменитый и бедный

нежнее, чем камни, и крепче, чем дети,

пошли мне, о Ты, на кресте убиенный,

надежду на близость пасхальной недели).

Форма имперфекта третьего лица единственного числа задействована поэтом для воссоздания “голоса свыше”, который, естественно, может только “глаголить” и только на архаизированном языке:

Хожу по околицам дюжей весны,

Вкруг полой воды, и сопутствие чьё-то

1. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960. С.83.

2. Более подробно проблема литературных реминисценций рассматривается в главе третьей настоящей работы.

глаголаше…

“Хожу по околицам…” (470)

Форма первого лица единственного числа глагола поведать повем выполняет эмоциональную функцию. Глагол поведать сам по себе архаичен и стилистически маркирован как слово высокого, книжного стиля. При этом его маркированность ещё усилена формой самой высокой степени архаичности. М. Цветаева употребляет данную форму как входящую в цитату из Псалтыри1. У Ахмадулиной же цитатность эта снимается:

Меж двух огней, меж музыкой и словом,

я не надеюсь лепетом поэм

симфонию украсить смыслом новым

и смысл её вам без прикрас повем.

“К “Фантастической симфонии” ”2

Древнее окончание второго лица единственного числа мы видим в некоторых устойчивых цитатных выражениях, проникнувших в литературный язык из церковнославянских текстов. Примером тому может служить выражение ныне отпущаеши, употребленное Б. Ахмадулиной:

Заснежило, и снизошла тишина,

и молвлю во сне: отпущаеши ныне…

“Хожу по околицам…” (473)

Атематические глаголы представлены формами слов быти и имьти. Л.В. Зубова описывает употребляемую М. Цветаевой форму первого лица единственного числа есмь в двух функциях: 1) глагола-связки, заменяющего и нулевую связку и местоимение Я и выявляющего, подчёркивающего природную сущность признака-предиката и 2) экзистенциального глагола, заменяющего современную форму есть, которая утратила признак лица3. У Ахмадулиной данная форма выполняет лишь вторую функцию, акцентируя значение бытийности:

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 55.

2. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.253.

3. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 55.

Я так одинока средь сирых угодий,

как будто не есмь, а мерещусь уму.

“Как много у маленькой музыки этой…”

(364)

Прежде было – страшусь и спешу:

Есмь сегодня, а буду ли снова?

“Медлительность” (158)

…и слышалось: – Есмь я и рею

вот здесь, у открытого среза

скалы и домов, что нависли

над бездной Куры близ Метехи.

“Анне Каландадзе” (206)

(Архаическая форма несть, также встречающаяся и у Ахмадулиной, и у Цветаевой, возникшая из сочетания не есть и оставшаяся в выражениях несть числа, несть конца, тоже сама по себе актуализирует экзистенциальное значение1.

Вечно радуйся, Дево! Младенца ты в ночь принесла.

Оснований других не оставлено для упований,

но они так важны, так огромны, так несть им числа,

что прощен и утешен безвестный затворник подвальный.

“Ёлка в больничном коридоре” (466)

Форма второго лица единственного числа еси употребляется в уже не раз приведенном нами контексте, где заменяет личное местоимение второго лица:

…сопутствие чьё-то

глаголаше: “Колицем должен еси?” –

сочти, как умеешь, я сбилась со счета.

“Хожу по околицам…” (470)

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 57.

Говоря об атематических глаголах, отметим следующие формы первого лица единственного и множественного числа и третьего лица множественного числа глагола имьти после перехода в III продуктивный класс:

Где мы берем добродетель и стать?

Нам это – не по судьбе, не по чину.

Если не сгинуть