Либерализм в российской теории международных отношений

Павел Цыганков

В основе концептуальных построений российских либералов в области международных отношений (МО) лежит убеждение в том, что под влиянием стран Запада международная среда все более зримо эволюционирует из анархической в развивающееся по единым законам управляемое мировое сообщество. Последнее состоит не только из государств, но и из все более укрепляющих свои позиции (в том числе и за счет государств) негосударственных акторов — неправительственных организаций, частных финансовых и иных корпораций, сетевых структур и т.п. В стремительно меняющемся контексте МО основной целью внешней политики государств становится не отстаивание своих интересов, а сотрудничество во имя торжества универсальных ценностей, главные из которых — права и свободы человека, рыночное общество и плюралистическая демократия.

В отличие от реалистов и изоляционистов российские либералы никогда не считали распад СССР негативным явлением. Напротив, большинство из них рассматривало это событие как исторический шанс для России стать процветающей страной на благо всего общества и каждого его члена. Однако они подчеркивали, что использование этого шанса требует от российских политиков отказа от сложившихся стереотипов, прежде всего от подозрительности в отношении стран Запада [см., напр.: Козырев 1994; Шейнис 2003; Преображенная Россия в новом мире 1992] и традиционной российской «державности». Вместо этого необходимо «глобальное сотрудничество», «возвращение в сообщество демократических государств», а главное — сосредоточение на проблемах собственного экономического, социального и демократического развития [см.: Барабанов 2002; Шейнис 2003; Тренин 2000].

Нет оснований сомневаться в том, что после кратковременного «триумфа» либеральное направление было вынуждено уступить свои позиции умеренному реализму. Вместе с тем высказываемые иногда сомнения в возможности выделения либерализма в особую школу в отечественных исследованиях МО вряд ли оправданы. Данное течение не только «выжило» после краха популярности «младореформаторов» и внешнеполитического курса первых лет постсоветской России, но и, отчасти пересмотрев свои позиции, во многом обогатило их с учетом новых внутренних и международных реалий. На укрепление этих позиций существенно повлияли два фактора: приход к власти нового президента страны и ситуация, сложившаяся в мире после 11 сентября 2001 г.

Непосредственно после распада СССР в центре дискуссий оказались вопросы о характере международной среды, о самоидентификации новой России и основных направлениях ее внешней политики [cм., напр.: Преображенная Россия в новом мире 1992]. Особое внимание академического сообщества привлекли проблемы, связанные с определением содержания (и в целом наличия) российских национальных интересов, анализом соотношения в стране государства и общества, характеристикой «цивилизованного сообщества» (под которым представители рассматриваемого течения понимали Запад как единое целое). Общими чертами этих дискуссий были, во-первых, сохранение элементов горбачевского «нового политического мышления» *, а во-вторых, относительная недифференцированность данного течения, выступавшего под флагом «демократии» против «консерватизма».

Со второй половины 1990-х годов, особенно после 11 сентября 2001 г . , на первый план выходят такие проблемы, как сущность и последствия глобализации, ее «историческая миссия», мирорегулирование, содержание национального суверенитета и судьба государства как института политической организации, роль Европы в самоопределении России, «полярность» в мировой политике и др. Дискуссии по этим вопросам велись между либералами и другими школами в российской теории международных отношений (ТМО) — реалистами, евразийцами и марксистами, а также в рамках самого либерального направления, в котором все более заметно обозначались конкурирующие подходы.

Российский либерализм: основные положения и теоретические подходы

Хотя в XXI в. российский либерализм вступил как довольно разветвленное направление, его сторонников объединяет общая приверженность ряду основополагающих принципов, во многом свойственных либерализму как теоретическому течению и на Западе. Эти принципы, достаточно четко и аргументировано изложенные А. Мельвилем в 1998 г . [Мельвиль 1998], сводятся к следующему:

существование неизменных геополитически заданных национальных интересов той или иной страны не подкреплено неопровержимыми аргументами;

внешний мир в целом благоприятствует воплощению и утверждению основополагающих либеральных принципов — индивидуальной свободы, индивидуализма, демократии, прав человека, правовых основ МО;

либерализму присуще деятельностное начало, импульс активной внешней политики, порой доходящий до либерального экспансионизма;

либерализму свойственны принципы и нормы права, ориентация на международные организации;

либерализм отличает вера в то, что именно экономический рост на свободной рыночной основе является главным фактором внешнеполитической мощи и общего положения государства на мировой арене;

либерализм неотделим от прогрессизма, который в данном случае понимается не просто как поступательная эволюция природы МО к их все большей управляемости и миролюбию, а как вера в то, что развитие мировых процессов ведет в конечном счете к воплощению идеалов либеральной идеологии;

либерализм ориентируется на внутренние цели национального развития, которыми являются нужды и потребности гражданского общества, а не государства [см.: Мельвиль 2002: 332–333].

Дифференцированность теоретических подходов в рамках либерального течения российской ТМО, как правило, не затрагивает существа этих принципов. Вместе с тем разногласия, касающиеся их осмысления, трактовки значения и роли в общем комплексе либерального видения МО, достаточно велики.

Основные течения

В целом в рамках российского либерализма можно выделить пять относительно самостоятельных течений. Крайние полюса занимают приверженцы интервенционизма и ограниченного суверенитета, с одной стороны, и сторонники международного сообщества как коллектива равноправных и суверенных (демократических) государств — с другой. Широк и политический спектр — от сторонников правых сил, выражающих интересы капитала, до «новых социал-демократов», развивающих социал-реформистские идеи М. Горбачева. Тем не менее приверженность общим принципам либерализма проявляется в том, что одни и те же лица могут разделять взгляды нескольких внутрилиберальных течений. Здесь следует оговориться, что в «зачислении» конкретных ученых или экспертов в те или иные идейно-теоретические течения достаточно много условного и субъективного. Во-первых, при все более очевидной дифференцированности российской ТМО развитых течений парадигмального характера, свойственных американской IR, у нас не сложилось (как уже отмечалось, российская ТМО более адекватно описывается в терминах таких тенденций, как плюрализм, западничество и изоляционизм). Во-вторых, конкретизация по персоналиям хотя и необходима, но в российских условиях (в силу краткосрочности самой «истории» постсоветского периода в развитии отечественной ТМО) не в состоянии отразить эволюцию взглядов того или иного исследователя. Наконец, в-третьих, достаточно условный, более того, во многом преимущественно инструментальный характер носят и выделенные нами внутрилиберальные течения. Со всеми указанными оговорками эти течения можно представить следующим образом.

« Универсалисты ». В эту группу могут быть включены, в соответствии с критериями и терминологией Х. Булла, сторонники «революционаризма» — адепты кантианских идей достижения «вечного мира» за счет расширения демократии. Ее представители исходят из демократизации как магистральной тенденции современного мирового развития (родоначальник отечественной школы «транзитологии» А. Мельвиль, Д. Тренин и др.), разделяют и пропагандируют теорию «демократического мира» (В. Кулагин, Ю. Давыдов [Кулагин 2000: 23–37; Давыдов 2002а: 57–69]), идеи «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета» в эпоху глобализации (А. Никитин, Ю. Федоров [Никитин 2000; Федоров 1999a: 5–27; Федоров 1999б: 457–483]). По мнению Тренина, Е. Ясина и Ю. Рыжова, залогом и гарантом поступательной демократической эволюции МО является безусловное лидерство США в современном мире, которое дает постсоветской России исторический шанс при условии ее адаптации к изменившимся условиям мирового развития [см.: Тренин 2000: 7–19; Россия и Запад 2001; Внешняя политика России: поиск стратегии 2001; Фонд «Либеральная миссия» 2002].

« Глобалисты » . Представители данного течения — А. Володин, Г. Широков, Ю. Федоров, В. Михеев [см.: Володин, Широков 2001; Федоров 2001; Михеев 1999] основывают свое видение МО на глобализации как центральном политикоформирующем процессе современного мирового развития. Глобализация рассматривается как процесс формирования единого человеческого сообщества — мегаобщества (в терминологии Кувалдина [Кувалдин 2001: 70–75]). В этих условиях, отмечает М. Лебедева, серьезную конкуренцию государствам в мировых политических процессах составляют негосударственные акторы — транснациональные корпорации, неправительственные организации, глобальные экономические структуры (G8, ВТО, МВФ, ОЭСР) и др. Государства сохраняются в качестве более или менее самостоятельных структурных единиц, однако их суверенитет все более заметно размывается под воздействием глобальных процессов [Лебедева 2001]. Главный вопрос, который стоит сегодня на повестке дня, считает О. Барабанов, — это вопрос о глобальном регулировании, формами которого могут выступать и отчасти уже выступают глобальное межгосударственное сотрудничество и глобальное управление, осуществляемое автономными от государств международными организациями [Барабанов 2002]. Близких позиций придерживается и Ясин. «Глобализация продолжается, — подчеркивает он, — и… главный ее признак — не распространение информационных технологий и расширение рынков капитала, а то, что государства уступают международным институтам свой суверенитет, благодаря чему повышается прозрачность экономики. И хотя временами отказ от суверенитета был вынужденным, именно его я назвал бы основной чертой последних двадцати лет ХХ века» [см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002].

« Утописты ». К ним можно отнести таких сторонников создания мирового правительства, как Г. Шахназаров, А. Адамишин, отчасти М. Хрусталев и А. Салмин [в работах начала 1990-х годов; см., напр.: Салмин 1993: 9–10]. Констатируя негативные последствия глобализации (рост бедности, углубление социального неравенства, распространение теневой экономики, религиозной нетерпимости и терроризма, усиление хищнической эксплуатации природных ресурсов и деградации окружающей среды), Адамишин приходит к выводу: системный кризис человечества — «единой цивилизационной семьи» — может быть преодолен только на пути создания «новых правил международного поведения, которые были бы приняты подавляющим большинством стран» [Адамишин 2002: 16]. С этой целью необходимо преобразовать структуры и Устав ООН, совершенствовать функции Совета безопасности и обновить всю схему управления международными процессами. При сохранении центрального места обновленной ООН в создании всемирной коалиции государств для противостояния новым угрозам, ведущая роль в мировой экономике и политике должна быть признана за США [Адамишин 2002: 18]. В свою очередь Хрусталев полагает, что в условиях падения роли и авторитета ООН прообразом будущего «мирового правительства», с известной долей условности, можно считать страны «Большой семерки», превратившейся фактически уже на заключительном этапе «холодной войны» в глобальный управляющий центр [Хрусталев 1999: 48–51].

Сторонники «альтернативной многополярности» . Либералы фактически едины в неприятии реалистической концепции многополярного мира, выдвинутой Е. Примаковым [Примаков 1996: 3–13]. Они считают ее конфронтационной, не учитывающей таких новых явлений мировой политики, как безусловное экономическое, военное и иное превосходство США над всеми остальными государствами и любой их коалицией, возросшая роль негосударственных субъектов, перемещение центра тяжести в МО с конфликтов к сотрудничеству, отмирание суверенитета как системообразующего принципа мировой политики. Ряд представителей либеральных взглядов — Л. Шевцова, В. Сергеев, Н. Загладин, М. Хрусталев, отчасти В. Пастухов [см., напр.: Хрусталев 1999; Пастухов 2000] — занимают альтернативную по отношению к концепции «многополярности» позицию. Так, например, с точки зрения Загладина, путь к новому мировому порядку проходит через создание взаимодействующих «единых пространств». Факторами единства уже существующих (ЕС, НАФТА и др.) и формирующихся новых «пространств» и «подпространств» выступают интеграция производства и капитала, объединенных в структурах ТНК и ТНБ, а также общность интересов, связанных с преодолением «нового мирового беспорядка» [Загладин 2000: 14]. Шевцова обращает внимание на то, что одновременно с возникновением зачатков новой организации миропорядка «мир неизбежно начнет двигаться в сторону многополюсности… Но речь идет не о той многополюсности, о которой говорил Евгений Примаков, то есть об альтернативной многополюсности, направленной исключительно против США. Нынешний миропорядок, видимо, будет развиваться в направлении возникновения нескольких центров притяжения в рамках либеральной системности» [см.: Россия и Запад 2001]. По мнению Сергеева, «глобализация ведет не к устранению, а к своеобразному усилению “многополярности”, но “многополярности” особого сорта — не политической, а регионально-экономической» [Сергеев 2001: 228].

« Интернационалисты ». Если трактовать этот термин в духе Х. Булла, то к данной группе можно отнести приверженцев нормативного регулирования МО, усиления регулирующей роли международного права и международных организаций. Эту точку зрения можно найти в работах В. Барановского, Ю. Борко, Ю. Давыдова, А. Загорского, В. Кременюк, А. Салмина, отчасти И. Клямкина [см., напр.: Борко 1999: 67–71; Загорский 1999: 516–537; Барановский 1999: 220–259; Кременюк 2002: 482–496; Салмин 2001: 50–70]. Так, например, Давыдов подчеркивает, что нынешняя тенденция к глобализации, все больше проявляющая себя в области мировой политики, экономики и безопасности и влияющая на состояние национальных обществ, вновь возвращает политическое мышление к идеям гроцианского международного общества. В настоящий момент, считает он, «на место силового регулирования (и соответственно силовой системы международных отношений), преобладающего столетиями, приходит — не без воздействия процессов глобализации — нормативное мирорегулирование (и соответственно нормативная система международных отношений)» [Давыдов 2002б: 29–32]. В свою очередь Барановский, Загорский, Борко и др. подчеркивают значение и роль международных институтов в регулировании МО.

Основные проблемы

Проблемы, которые привлекают наиболее пристальное внимание российских либералов, можно разделить на три группы:

к какому миропорядку ведет эволюция МО и какой тип мирорегулирования наиболее предпочтителен;

каковы судьбы национального суверенитета, самого государства и национальных интересов;

каким должно быть самоопределение Россия и какую стратегию она должна избрать для себя в складывающихся условиях.

Именно по этим вопросам либералы ведут наиболее острые споры с представителями других направлений в исследовании МО (прежде всего, с реалистами и евразийцами), а также «в своем кругу». События сентября 2001 г . практически не повлияли на содержание дебатов. Теракты в США лишь конкретизировали их направление и придали большую остроту.

Хронологически можно выделить два этапа дискуссий: первый — с распада СССР до середины 1990-х годов; второй — с середины 1990-х годов по настоящее время.

Либерализм и дискуссии по проблемам МО после распада СССР

После распада СССР дискуссии между либералами и представителями других течений в исследовании МО, а также в рамках самого либерального направления велись скорее в терминах практической политики, нежели международно-политической теории: «демократы» против «консерваторов», «евразийцы» против «западников», «державники» против «атлантистов» и т.п. Политики участвовали в научных дискуссиях, а академические дебаты были окрашены политическими предпочтениями.

Новый миропорядок?

Отношение российских либералов к исчезновению Советского Союза с политической карты мира с самого начала отличалось от восприятия этого факта реалистами. Последние рассматривали распад СССР как геополитическую катастрофу, несущую в себе потенциальную угрозу не только России, но и миру в целом. «Это не только нарушает равновесие сил в Европе, но и представляет огромные соблазны для традиционной европейской дипломатии… Предупреждение или компенсация силы, имевшей бы преобладающее влияние на развитие ситуации в Европе и мире, безусловно оказывается предметом внимания США», — прогнозировала Н. Нарочницкая. В этой связи она подчеркивала, что основой внешней политики Российской Федерации должно быть «осознание новых геополитических реальностей и появления новых политических соперников и оппонентов» [Нарочницкая 1992: 116, 122]. Напротив, либералы считали, что распад СССР следует расценивать как «позитивный факт, поскольку в “постколониальном” пространстве больше не существует ни геополитической ниши, ни природных или демографических ресурсов, достаточных для выживания военно-бюрократического монстра» [см.: «Независимая газета» 07.02.1992 ]. По их мнению, распад Советского Союза означал окончание «холодной войны» и исчезновение внешней угрозы безопасности России, а также появление возможностей для российских граждан приобщиться к универсальным ценностям цивилизованного мира — ценностям демократии, рыночной экономики, защиты прав человека — и тем самым «вернуться в нормальный цикл развития, из которого выпали на семьдесят лет» [Козырев 1992: 92].

Значительной части исследователей либерального направления представлялось, что окончание «холодной войны» и осознание растущей взаимозависимости мира влекут за