Посттравматический стресс (ПТС)
На уровне осознавания факт есть, а на внутреннем уровне эти безостановочные слезы показывают непризнание. Пока я плачу, я до конца не признаю. В тот момент, когда я успокоюсь, это для меня окончательно случится. Человек пугается этого. Ему кажется, что он сошел с ума. Он хочет перестать плакать, а слезы льются, я их не контролирую. Ощущение потери контроля. Это не те слезы, когда я горюю.
Очень характерно, как и для последствий непроработанных утрат, так и для острого состояния то, что человек, по прошествии какого-то времени, уже так не плачет. Но он начинает самопроизвольно плакать по любому, совершенно пустяковому поводу (посмотрев что-то по телевизору, кто-то что-то сказал – он заплакал и т.д.). Нельзя прогнозировать, что будет стимулом в данный момент. Это может быть что-то печальное, также человек может заплакать, посмотрев юмористическую сценку и т.д.
Пример. Ко мне пришла женщина с жалобами на высокую утомляемость на работе и с тем, что ее на работе обвиняют в агрессивности. В коммуникативном смысле. После часовой беседы мне стало ясно, в чем дело. Когда она мне, среди всего прочего, рассказала про свою слезливость, и выяснилось, что у нее нет органических причин для такой реактивности (щитовидная железа, беременность и т.д.), я спросила, когда это все началось. Когда я спросила, что было в ее жизни в тот момент, выяснилось, что у нее должен был родиться ребенок с врожденным заболеванием сердца, и что перед ней поставили вопрос о ее добровольном отказе от жизни ребенка. Потому что при родах он все равно умрет. Она должна была сама принять решение. Одна из причин, почему она согласилась на это, - у нее была уже годовалая дочь.
После этой травмы прошло 10 лет. Было много причин, почему она не проработала это (с родными она не могла об этом говорить, муж об этом не говорил, а после реанимации тогда ее оставили на 3 дня одну со всем этим горем и т.д.). И у этой женщины до сих пор длится симптом легко возникающей слезливости.
Это говорит мне, что фаза шока и отрицания точно не завершена.
Эти «странные» слезы вызывают у человека смущение. Он чувствует себя не таким: «Я псих, я ненормальный». Это ближе к стыду. Это страх сумасшествия.
Один из очень важных компонентов помощи жертвам ПТС – это просвещение, объяснение им, что то, что с ними происходит – это нормально. Мы же не считаем себя сумасшедшими, если у нас повышается температура. Это из этой серии.
Слезы – естественная реакция снятия напряжения. Это слезы отреагирования.
Те, кто не плачут, не только не получают этого облегчения, но и чувствуют дополнительную боль, позже – вину, за то, что они не плакали (значит, я его не так люблю). Я должен был плакать, но я не плакал. Но я же так любил его, а слезы все не шли. Я чувствовал себя плохим, я чувствовал себя пустым, как будто меня высосали изнутри. Это примерный внутренний мир того, кто не может плакать.
Иногда слезы приходит на похоронах, на 9 дней.
Подводим итоги про первую фазу. Шок, нереальность, отрицание, печаль (не глубокая, а близкая к боли), - являются нормальными реакциями. Все эти реакции связаны не только со смертью близких; они характерны для всех категорий травм, например, для свидетелей катастрофы.
Какова психотерапевтическая работа с этой фазой? В чем ее смысл?
Какая первая помощь? Речь идет о подробном расспрашивании жертв травмы о том, что с ними произошло. Такое своеобразное интервьюирование. Главное – дать возможность подробно рассказать о том, что произошло. Кстати, у многих (не у всех) жертв травмы есть естественная потребность об этом рассказывать. Надо не просто слушать, как человек рассказывает, а, говоря языком НЛП, переводя его на все модальности (зрительную, слуховую, кинестетическую). «Что ты нюхал, что ты слышал, что ты ощущал, что ты чувствовал, что ты видел и т.д.».
В этой книге дается структурированная формула для интервью (для тех, кто мало об этом знает, поскольку терапевт может по-другому работать).
Введение. Представьте себя. Объясните цели расспроса.
«Как вы узнали об этом событии», «Что произошло перед ним», «Где были вы». Т.е. описание самого события.
Ожидания, факты. «Что вы ожидали, что может произойти и что произошло», «О чем вы думали», «Что вы сделали и почему».
Основные впечатления. «Какие были или есть ваши основные впечатления и что у вас осталось в памяти», «Что вы видели, слышали, нюхали, трогали, пробовали на вкус».
Пример. Идет опрос травмированных свидетелей страшной автокатастрофы. «Какое впечатление на вас произвело то, что вы видели: раненые, убитые тела», «Какие были запахи: горелого асфальта, бензина и т.д.», «Что вы увидели», «Заметили ли вы какие-то кусочки одежды и т.д.» Т.е. расспрашивается все на самом конкретном, детальном уровне. Примерно, как на психодраме строится сцена: здесь то, здесь это, а что вести на стене, что ты сейчас слышишь, что на тебе одето и т.д. На уровне сенсорных каналов. Расспрашивать спокойно, деликатно. Заинтересованно, но не испуганно.
После впечатления на всех каналах идет расспрос о чувствах. «Что вы чувствовали в этот момент», «Что было самое ужасное», «От чего вам было больно больше всего». Иногда люди говорят самые странные вещи. Человек умер, а они говорят: «Мне было больно, что лежало неприкрытое тело». Нужно дать людям высказать специфическую боль. «Плакали ли вы». «Как плакали, о чем плакали».
Такая подробная фокусировка на интервью.
Последующие реакции. Например, через час.«А как вы сейчас себя чувствуете».
Отдельно расспрашивается, что происходило с человеком во время покидания места катастрофы, после нее. «А когда тебя привезли в больницу, что…», «А когда ты вышел из больницы, что…».
Следующая фаза. Я называю это психологическим просвещением. Дальше человеку рассказывается про фазы ПТС, про то, что эти реакции являются нормальными. Если не рассказывать по фазам, то нужно сказать, что то-то и то-то всегда бывает у тех, кто это пережил. То, что с вами происходит – это нормальные закономерные реакции (как температура и т.д.), с вами все в порядке.
Эта фаза в опроснике называется нормализация. Грубо говоря, людям сообщают, что они имеют право испытывать то, что они итак уже испытывают. И все на их месте это испытывают.
Далее. Пункт про будущее. «В чем вы и ваша семья сейчас нуждаетесь», «Какие ресурсы…»
Затем человека благодарят, и расстаются.
Идея, что делать понятна. Следующий вопрос – зачем. Когда человек на сенсорном уровне восстанавливает события, это уменьшает реакцию шока. Это интервью – примерно для того же, что и похлопывание по щеке человека, когда он в обмороке: чтобы он пришел в себя.
Есть стереотип, что, наоборот, расспрашивать как раз, нельзя.
За которым стоит страх того, который находится рядом с человеком пережившим горе, самому испытать эту боль.
Поэтому тот, кто расспрашивает, должен иметь крепкие нервы. Или быть обученным.
Слушание должно быть доброжелательное, спокойное, участливое, но сдержанное. Конечно, если у тебя есть душевный порыв, ты можешь поплакать с человеком. Но если нет – это не обязательно.
Подробные ответы человека – это не мгновенное снятие заморозки, а это отколупывание от этой заморозки маленьких частей. Наша задача бережного прислушивания и готовности все это выслушать. В каком то смысле, это тоже контейнирование. Человеку становится легче.
Как правило, человек лишен этого со своими близкими. Кроме традиционных культур. Потому что в традиционных культурах подробно расспрашивают. «Скажи милок. Поплачь, расскажи как это было, а где, а что…», - какая-то тетка из деревни из традиционной семьи итак все это делает. Это передается через опыт поколений. Это традиция. Традиционные общества – это общества, которые из века в век, из поколения в поколение передают обряды. А там, где разрушены традиции, человек остается без культурных инструментов психопрофилактики. В этом смысле, урбанистическая культура куда более подвержена психическим расстройствам, чем традиционная. В этом смысле, если взять, например, Китай, где традиционность очень высокая, там психических расстройств гораздо меньше. Очень многое перерабатывается через культурные образцы. На все есть образец: что делать, когда умер, что делать, когда женились, когда дом сгорел и т.д. Это все терапия, только такая… культурная. Поэтому психотерапия и появилась в ХХ веке, когда во многих странах разрушился традиционный уклад. И по мере этого, как искусственное питание из-за плохой экологии, психотерапия все больше будет нужна. Тысячи лет люди обходились без психотерапии – и вдруг в ХХ веке она понадобилась. Почему? Все поэтому. Раньше была психопрофилактика. Разрушение традиционных укладов привело к необходимости психотерапии, по аналогии с искусственными белками, потому что натуральных не хватает в связи с экологией.
Итак, на фазе шока и отрицания необходимы только две вещи (в работе терапевта): сообщение, что это не сумасшествие, и способствование отхождению от анестезии (в благоприятной, позитивной среде). Если брать психодраматическую работу, то разыгрывание определенны (но не любых) элементов случившегося может выполнять ту же самую функцию. Это восстановление, реконструкция памяти. Но в работе на этой фазе символический уровень работы неприемлем (например, «что тебе сейчас говорит голос телевизора» и т.д. – это не здесь). Это, скорее, будет доклад. Это можно сделать психодраматически, но это скорее будет другой функцией.
Фаза шока заканчивается признанием факта, внутренним признанием факта. И наступает фаза агрессии. Она длится от момента признания факта до момента принятия факта. Я могу признать факт, что мой дом разрушен, но внутренне принять и смириться с этим, принять этот факт эмоционально я не могу: все внутри меня протестует против того, что это произошло. Это гнев, агрессия, которая является вторичной анестезией. Пока я гневаюсь, я еще не допускаю в полной мере боль утраты в своем сердце.
Фактически, первые две фазы отодвигают момент собственно столкновения с горем. Пока я отрицаю и пока я злюсь, я еще не могу полностью включиться в горевания.
Фактор внутреннего принятия факта случившегося, который предполагает смирение, означает наступление депрессивной позиции, а в ПТС – депрессию (как горевание в узком смысле этого слова).
Итак, гнев – это естественная реакция на стремление уничтожить объект фрустрации. Стремление бороться с той силой, которая меня подкосила, которая изменила мою жизнь.
Поэтому фаза гнева, агрессии неизбежна.
После признания факта утраты человеку нужно кого-то наказать за ту боль, которую он испытывает. Есть энергия, у которой разные каналы. И канализация этой агрессии следующая:
- на преступника (если кто-то сбил близкого человека, то это будет водитель этой машины; если это несчастный случай на заводе, гнев близких может быть направлен на руководство завода; если это медицинская операция, гнев – на «плохих» врачей), на того, в ком видится источник беды.
- гнев против не помогших свидетелей (водитель, который виноват в автокатастрофе – на него один гнев, а на скорую, которая вовремя не доехала, как представляется человеку, - другой канал гнева).
- гнев на себя (чувство вины)
- гнев на покинувшего если это смерть («на кого ты меня покинул»): запрещен в нетрадиционной культуре, поскольку о покойниках либо хорошо, либо никак. В традиционной культуре этот гнев специально стимулируется песнями: «Пошто ты меня покинул» (песня-плач), которые дают возможность выразить свой гнев на умершего. Очень типичен гнев детей на умершего родителя.
- гнев на судьбу или Бога. Интересно, что гнев на покинувшего, и особенно – на судьбу или Бога – это ближе к концу фазы агрессии.
Если человек уже начинает говорить: «За что это мне, Боже», или «Судьба-злодейка», он уже близок к внутреннему принятию этого факта. Потому что гнев против судьбы и Бога бесполезен. Это, скорее, последние конвульсии гнева. Это обязательно будет: «Мир не справедлив» и т.д. И если человек это не отреагировал, это обязательно следует сделать. Он должен попасть во все эти каналы.
Люди с сильной враждебностью и склонностью обвинять других, могут недопроработать как аспект вины, так и аспект гнева против судьбы. Они везде ищут конкретного виновника. Но важно, чтобы «обстрел был по всем направлениям».
Что входит в компонент агрессии? Гиперактивность, гипервозбуждение агрессивного типа включает в себя две вещи. Я сейчас говорила о направлении агрессии как о направлении адресного обвинения – это один аспект. Есть второй аспект – неадресная агрессия, к которой относятся вспышки ярости. Например, жены погибших воинов объединяются вместе, обвиняют правительство, пишут жалобы, устраивают митинги и т.д. Но что интересно. Через какое-то время это их агрессия начинает обращаться друг на друга. Эти сообщества начинают разделяться на коалиции, стенка на стенку. Это очень типично. Это ненаправленная агрессия: в виде вспышек.
Вся энергетика, которая не выпускается на фазе шока, идет через канал агрессии. Это ведет к растормаживанию аффекта. Но другие аффекты пока запрещены, не все, но некоторые (такие, как печаль, страдание). Поэтому агрессии так много и поэтому это выглядит как растормаживание. Энергия агрессии и гнева захлестывает человека. Ее так много, что он не может ее контролировать. Суть в том, что появляется потребность в агрессии: хочется злиться.
Одной из основ этой агрессивной реакции является потребность найти ответ на вопрос, почему. «Почему» не в смысле когнитивного исследования, а в смысле «за что – меня». Как будто, если я найду на это ответ, этого до конца не случится.
Пример. К женщине, у которой сын погиб на фабрике, пришли представители с фабрики выразить свои соболезнования, помочь. В ответ на это она разразилась следующей тирадой: «Я конечно знаю, что это не ваша личная вина. Но почему это произошло со мной? Он у меня – единственный сын. У меня никого не было кроме него. Посмотрите кругом на других молодых людей, которые тратят свою жизнь на выпивку и наркотики. С ними постоянные неприятности. А мой Роберт не сделал ничего плохого в жизни. Почему он? Почему я? И почему вы пустили его в это ужасное место одного? И вообще он не должен был туда идти. Он иногда делал такие глупые вещи! А доктор! Он бы мог его спасти, если бы он приехал вовремя. Да никому не было дела. Если бы этот доктор пришел вовремя, Роберт был бы сегодня со мной».
В этой тираде почти все каналы. Это обвинительно-агрессивная фаза.
Все эти вопросы «Почему», «За что», их смысл – крик боли, глубина гнева и отчаяния. Никогда не пытайтесь отвечать на эти вопросы. Все, что можно сказать на это – «Это действительно беда, это большое горе, это несчастье», слова, признающие факт случившегося. Это контейнирование гнева, которое помогает человеку перейти на следующую фазу.