Синтаксис любви

А. Афанасьев

У Плутарха в “Наставлении супругам” приведен один любопытный старинный анекдот. Звучит он так: “Римлянин, которого друзья упрекали за то, что он развелся с целомудренной, богатой и красивой женой, выставил вперед ногу и сказал им: “На вид этот башмак тоже красив и ничуть не изношен, но никто не знает, где он мне жмет!”

Сходно звучащую байку рассказывали про Куприна. Говорили, что на вопрос, как ему живется спустя полгода после свадьбы, он будто бы отвечал: “Хорошая жена, как разношенный сапог, ее не чувствуешь”.

На первый взгляд, ничто, кроме мотива “обувной” метафоры, оба рассказа не объединяет. Но на самом деле это не так. В обоих рассказах явно и тайно присутствует знак беды. Древний римлянин слишком остро ощущал близость своей супруги, Куприн совсем ее не чувствовал. Но, независимо от степени комфортности ситуации, оба засвидетельствовали в своих высказываниях наличие какого-то изъяна в семейной жизни, пусть и по-разному ощущаемого.

Бог ведает, где и кто заключает за нас браки, но осознанное или бессознательное ощущение неблагополучия в семейной жизни так широко распространено, что очевидным делается одно: они заключаются где угодно, только не на небесах. Гигантский процент брака (извините за невольный каламбур) попросту исключает божественный промысел.

Многим женитьба представляется самым грандиозным в их жизни обманом или самообманом. И самое прискорбное, что, по сути, так оно и есть. Мы настолько не сведущи в механизмах формирования нашего и чужого внутренних миров, в законах, обуславливающих взаимное притяжение или отторжение, что едва ли не в ста случаях из ста с азартом мчимся на лживый звук охотничьего манка и убеждаемся в своей ошибке обычно лишь тогда, когда оказываемся на линии смертельного выстрела.

В литературных кругах первой половины XIX века любили зубоскалить по поводу брака Белинского. О жене его говорили, что “выходя замуж, она была уже зрелых лет, насквозь болезненная и с нервической дрожью во всем теле. Движения ее были угловаты и лишены всякой грации. Мария Васильевна, следившая за русской журналистикой, привела Белинского в совершенный восторг рассуждениями, вычитанными из его же статей. Повторенный ею урок он принял за проявления собственного развития; он увлекся страстно, как вообще был склонен увлекаться идеалами собственной фантазии...” и женился. Разумеется, даже такой восторженный человек, как Белинский, не мог заблуждаться бесконечно, истина со временем открылась во всей своей страшной наготе и, вполне вероятно, отчасти приблизила преждевременную кончину знаменитого критика.

История женитьбы Белинского, на первый взгляд, выглядит курьезом, но на самом деле курьезно в ней лишь то, что источник заблуждения Белинского лежит на поверхности и виден невооруженным глазом. Чаще причины обмана и самообмана бывают скрыты так глубоко, что остаются тайной не только для сторонних наблюдателей, но и для самих участников брачной драмы.

Назвать все источники взаимного напряжения нет никакой возможности, поэтому приведу одно очень верное, как мне кажется, наблюдение Лабрюйера, согласно которому таким источником может стать даже то, что в обществе принято считать добродетелью. Он писал: “Клеант – благороднейший человек, и женился он на превосходной, очень разумной женщине; каждый из них украшение и гордость любого общества. На свете редко встречаются столь порядочные и учтивые люди, но... завтра они расстаются: у нотариуса уже готов акт о раздельном жительстве. Очевидно, иные достоинства несочетаемы, иные добродетели несовместимы”.

Кроме всего прочего, у Лабрюйера верно указан нерв проблемы – сочетаемость. Благополучие или неблагополучие совместной жизни зиждется не на условных категориях типа: “порок”, “добродетель” и т.п. – а на сочетаемости или несочетаемости суммы психических свойств одного индивидуума с суммой психических свойств другого.

* * *

Однако что же это за “фата моргана” такая, что, суля человеку неземные блаженства в обществе избранника (избранницы), так жестоко в конце концов обманывает его? В большинстве случаев ответ на этот вопрос будет один: любовь. Любовь – едва ли не всем известное, но неуловимое, бессчётно раз анализируемое и все-таки не дающееся в руки исследователей, чувство. И поскольку тему любви новой никак не назовёшь, то, думаю, не будет большого греха, если в давний спор о её природе внесу еще одну маленькую, но свою лепту.

Прежде уже говорилось, что любовь прямо связана с Эмоцией и о приходе ее человек узнаёт по силе испытываемых и наблюдаемых переживаний. Поэтому “романтик” с его избыточной 1-й Эмоцией как бы рождается уже влюбчивым и потенциально любимым, тогда как “сухарь” с его язвой по 3-й Эмоции – наоборот, как бы изначально не расположен к влюбчивости и к возбуждению страстей. Таким образом, природа по одной только эмоциональной функции, казалось, автоматически распределяет – кому любить и быть любимым, а кому нет. Всё было бы именно так, если бы Эмоция являлась по-настоящему автономным и исключительным источником такого сложного чувства, как любовь. На самом деле, ощущаемое и наблюдаемое бурление чувств не существо, а производное от любви.

Подлинная суть любви – это надежда или, лучше сказать, иллюзия, рождающаяся в подсознании изначально ущербного индивидуума, будто наконец найден человек, в паре с которым возможно достижение отсутствующих прежде, но страстно желанных – цельности, полноты бытия. Вспомним платоновский миф об андрогинах. Согласно ему, первые люди были двуполыми существами (андрогинами), но боги разрубили их, и с тех пор каждая из отрубленных половин ищет утраченную, другую, слившись с которой, она вновь могла бы стать полноценным существом, неуязвимым, самодостаточным, гармоничным.

Собственно, миф об андрогинах – единственно верное образное выражение существа любви. Надежда искривленного индивидуума на то, что нашлась половинка, способная в точности заполнить все изломы его существа, стимулирует эмоциональные выбросы, плодит иллюзии скорого достижения “счастья”, т.е. достижения цельности, полноты, гармонии и даже объективности восприятия мира. Ведь как верно писал Гоголь: “У всякого есть что-то, чего нет у другого; у всякого чувствительней не та нерва, чем у другого, и только дружный размен и взаимная помощь могут дать возможность всем увидеть с равной ясностью и со всех сторон предмет.”

* * *

Говоря о том, что любовь – производное от надежды изначально ущербного индивидуума заполнить другим существом “щербину”, излом своей натуры, достигая тем цельности и неуязвимости, нельзя пройти мимо проблемы существа той “щербины”, что гонит одного человека к другому.

Если взглянуть на дело через призму психогностики, то станет очевидным, что Первая функция, избыточная и результативная, ни в дополнении, ни в партнере не нуждается.

Иные запросы у Второй функции. Она испытывает потребность в партнере, но не от скудности; просто процесс ей дороже результата, а полнокровного процесса без партнера не бывает. Вторая не любит, а жалеет. Но недаром на Руси в старину слово “жалеть” было почти синонимом слова “любить”. Есть какая-то притягательная, непонятно откуда берущаяся сила в слабости, и сладость в жалении тоже есть. Поэтому можно сказать, что пусть не к любви, так к жалости Вторая функция очень склонна, хотя к горячечной страсти не расположена никак, и чувство, которое она обычно испытывает к партнеру, трудно характеризовать как любовь.

Остается Третья функция. И вот здесь в своих поисках мы должны остановиться. Третья отвечает всем необходимым условиям: она процессионна и потому заинтересована в наличии партнера и она же ущербна, ранима и потому нуждается в дополнении, развитии и защите. Именно Третья функция, какова бы она ни была – Эмоция, Логика, Физика или Воля, – склонна более других стимулировать поиск пары. Короче, не станем далее хитрить и сразу признаемся, что единственной в буквальном смысле слова эрогенной функцией является Третья. Только она, по слабости своей и уязвимости, способна горячить кровь, плодить иллюзии, делать желанным и радостным самообман.

* * *

“Любовь” – это особое состояние эйфории, вызванное иллюзией обрести “счастье” в паре с субъектом, достаточно наделенным теми психическими свойствами, в которых ощущается недостаток.

Однако здесь я сразу должен огорчить читателя: существо любви лучше характеризовать не как надежду, а как иллюзию именно потому, что чаяния влюбленного либо не сбываются вообще, либо сбываются тогда, когда сами чаяния, а вместе с ними и эйфория давно испарились. “Любовь исчезает, когда перестает надеяться или бояться”, – говаривал Ларошфуко. И был прав. Эйфория умирает вместе со смертью радужных ожиданий и страхов, с ними связанных.

Если припомнить свой нерадостный опыт, полистать специальную и художественную литературу, то можно даже назвать временной промежуток, отводимый жизнью на “любовь”, т.е. на эйфорию. И специалисты, и просто бывалые люди, не знаю почему, но едва ли не поголовно называют одну цифру – 3 года (достаточно вспомнить “Три года” Чехова)

Интересно отметить, что эти исключительно субъективные наблюдения по части трехлетнего срока недавно получили экспериментальное научное подтверждение. Американские эндокринологи выдвинули гипотезу, что стимулятором любовного возбуждения является специальный гормон, названный “РЕА”, именно этот гормон превращает влюбленных в амурных наркоманов и фетишистов. Но так как со временем происходит привыкание рецепторов мозга к “РЕА”, а ресурсов для увеличения дозы нет, то через 2-4 года гормон теряет свою силу. Нашлось и биологическое объяснение этого феномена, как выработанного эволюцией средства удержания родителей вместе на самую трудную и опасную для ребенка пору – первых 2-4 года.

Вообще, складывается впечатление, что, если за характер отношений отвечает психическая типология, то за их интенсивность – эндокринная система. Чувства и отвечающие за них гормоны имеют свойства созревать, поэтому одна и та же комбинация психотипов, вызывавшая в молодости лишь взаимную симпатию, т.е. всплеск таких неярких гормонов, как эндорфин и серотонин, в зрелом возрасте может вызвать настоящую любовь, подлинную страсть, то есть взрыв ослепляющего гормона «РЕА». Знаю такие случаи...

Конечно, привыкание к “РЕА” или, говоря по-другому, расставание с иллюзиями – процесс страшно мучительный, полностью эмоционально и духовно опустошающий человека. Воспоминания о былых чувствах вносят дополнительное напряжение в отношения бывших влюбленных, и электричества меж ними копится тем больше, чем сильнее была любовь. Как писал Толстой: “Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье... То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, все это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастье от брака”.

Исходя из сказанного, можно было бы предположить, что на конец третьего года от начала романа должно приходиться время резких движений, разрывов, разводов и т.п. Однако это не так и даже совсем наоборот. На конец романа обычно приходится полный штиль в отношениях. На что есть несколько причин. Во-первых, человек к тому времени обрастает такой массой производных от своей любви: дети, родственники, имущество, друзья и т.п., – что разрыв с ними оказывается болезненнее, нежели разрыв непосредственно с предметом былой страсти. Во-вторых, к концу романа индивидуум чувствует себя настолько духовно, эмоционально и физически опустошенным, что обычно не имеет сил взглянуть за пределы очерченного романом круга; кроме того, однобокость и зашоренность всякой любви не предполагает возникновения на горизонте какой-либо серьезной альтернативы, которая могла бы отвлечь его от недавно еще столь желанного предмета любви.

Наконец, из самого факта утраты розовых очков вовсе не следует, что, расставшись с иллюзиями и взглянув на партнера, не сказать, объективным, но спокойным взглядом, человек автоматически убеждается в своей ошибке, находит дальнейшую совместную жизнь невозможной, бесперспективной. Финальные слова героя чеховской повести “Три года”: “Поживем – увидим,” – точно отражают массовые умонастроения расставшихся с иллюзиями, переживших любовную бурю людей. “Поживем – увидим...” – вслед за чеховским Лаптевым говорят они, глядя как бы впервые на своего партнера потухшим, отстраненным, испытующим взглядом. Таков обычный финал любви. Что касается сценария дальнейшей жизни, то он зависит не от страстей, а от психотипа участников драмы и “системы любви”, которая в свое время притянула их друг к другу.

Существуют три “системы любви” или, говоря иначе, три основных сочетания Третьей функции с функциями противоположной стороны, что могут вызывать эйфорию, породить любовь. И для обозначения каждой из “систем” воспользуемся, чтобы не изобретать велосипед, тремя, известными со времен Древней Греции терминами, обозначающими разные виды любви: “эрос” (любовь по принципу противоположности), “филия” (любовь по принципу тождества) и “агапэ” (любовь-эволюция, движущая партнеров от противоположности к тождеству). Из перечисленных “систем” только последняя – “агапэ” по-настоящему плодотворна и может претендовать на звание подлинной “формулы любви”, но, чтобы убедиться в этом, необходимо проанализировать все виды любовных сочетаний.

Эрос

“Эрос” как модель межличностных отношений в браке встречается гораздо чаще других. И это не случайно. Поскольку принцип “эроса” заключается во взаимном притяжении противоположностей, то природа, заложив физиологические различия между полами, как бы предопределила склонность человечества вместе с физиологией считать в браке естественным и необходимым несходство психологий.

В существо физиологических различий между полами посвящены, кто глубже, кто поверхностей, но практически все. На чем же зиждется психологическое различие между людьми, нет ясности до сих пор. Поэтому, исходя из психогностики, теперь можно дать совершенно однозначный ответ на данный старинный вопрос: психологически, по своим задачам и выражению противоположны Первая и Третья функции. То есть вы ощущаете противоположность своим психическим установкам тогда, когда оказываетесь лицом к лицу с существом, у которого Первая функция та, что у вас – Третья. Если же представить себе, что такая ситуация оказывается взаимной, то это и есть “эрос”. Сущность “эроса” – это антагонизм перекрестья с Третьей функции на Первую. Схематично нерв “эроса” можно изобразить следующим образом:

ОН: 1) 2) 3) 4)

ОНА: 1) 2) 3) 4)

* * *

Само по себе чисто умозрительное представление, будто за различием физиологий непременно должен следовать психологический антагонизм, конечно, не сделало бы “эрос” господствующей концепцией брака, если бы в самом перекрестье Третьей функции на Первую изначала не был заложен бессознательный, подобный звериному инстинкту, чрезвычайно действенный механизм взаимного притяжения.

Механизм этот прост: когда человек, мучимый скудностью и ранимостью своей Третьей функции, внезапно обнаруживает напротив себя существо, которое природа наградила тем же, но в виде Первой, то есть в избытке, ему в голову приходит не только мысль о соответствии ситуации расхожим житейским представлениям о перспективности такого брака, но прежде всего предположение, что оппонент покроет своим избытком его скудность, прикроет своей бронёй его язву. Ход рассуждений в этом положении, если представить его как бы от лица женщины, выглядит следующим образом: “Он такой умный (чувствительный, могучий, волевой), что ему ничего не стоит поделиться со мной, глупой (холодной, тщедушной, слабохарактерной), хотя бы частью данных ему природой излишков, чтобы преобразилась я – золушка – в гармоничную, неуязвимую, неотразимую и совершенную принцессу”.

Именно так, по собственному ее признанию, думала суховатая по 3-й Эмоции Нина Берберова, когда увидела некоего Н.В.М. Она писала: “Смысл нашей встречи и нашего сближения, смысл нашей общей жизни (десять лет), всего вместе пережитого счастья, значение этой любви для нас обоих в том, что он для меня и я для него были олицетворением всего того, что было для обоих – на данном этапе