К вопросу о валидности теста Люшера

Луцик В.Л.

1

О восприятии цвета, цветовых ассоциациях, цветовой семиотике и семантике в последние десятилетия пишется чрезвычайно много. Современные исследования показывают, насколько сложна двусторонняя связь между цветом и психикой — связь, обусловленная фило- и онтогенетически, «мультифакторная и многоуровневая» [3, стр.167]. Именно двусторонний характер этой связи служит основанием для психодиагностического эксперимента, моделирующего тот или иной вариант цветового реагирования человека. Наиболее чистым воплощением этой идеи, сфокусировавшим все ее преимущества и недостатки, является тест цветопредпочтения — «гениальная находка» Макса Люшера [14, стр. 217].

Цветовой тест Люшера настолько известен и популярен, что описание, пожалуй, можно опустить, — подразумевая знакомство каждого психолога с этой методикой. иже речь пойдет о некоторых проблемах, связанных с применением цветового теста в клинической практике.

2

В медико-психологических и психиатрических работах последних лет широко используется и сам «Метод цветовых выборов», и его многочисленные модификации, и стимульный материал как таковой. Это обусловлено тем, что процедура теста Люшера предельно компактна, практически не вызывает реакций отказа, валидна, как подчеркивалось раньше, даже при обследовании лиц с аномалиями цветовосприятия, — и при этом дает «обширную, свободную от сознательного контроля испытуемого характеристику его эмоционального состояния» [7, стр. 5]. Сообщалось, что эта цветовая характеристика свободна также от влияния возрастных, интеллектуальных, социальных, этнических факторов. Немаловажным достоинством методики (а точнее, адаптированных отечественных руководств к ней) является и то, что результирующая информация четко сформулирована и легко вписывается в любой текст. Наконец, при выборе психодиагностического инструментария полезным представляется то, что тест Люшера, будучи типично проективной методикой, в то же время позволяет манипулировать численными данными — начиная от естественных «номер цвета ? номер позиции» и заканчивая чуть более сложными «восклицательными коэффициентами» (уровень тревоги и неблагоприятных компенсаций), коэффициентом Шипоша и пр. Практически любая проективная техника аналогичной направленности, даже допускающая формализацию результатов, в остальном неизбежно проигрывает цветовому тесту, по крайней мере, его лаконичной восьмицветной версии. Что касается полного или «клинического» варианта теста, то он описывался М.Люшером как методика с невиданными доселе диагностическими возможностями. При этом особо подчеркивалось, что «нет никаких причин для ревизии», т.к. «солидная факторно-аналитическая статистика различных институтов… подтвердила теорию и надежность теста Люшера» [8, стр.178].

3

Здесь необходима оговорка: ни критика, ни апология цветового теста не являются самоцелью данной статьи, тем более что обе эти позиции освещены в литературе предостаточно. Обратиться к давней проблеме заставили иные причины. Во-первых, это попытка рефлексии и ревизии собственного ежедневного опыта работы с методикой. Во-вторых — это необходимость верификации диагностического и математического инструментария, возникшая в ходе проводимого нами исследования психосемантических процессов при шизофрении.

Несколько слов относительно первой причины. В начале работы с тестом Люшера возникают некоторые вопросы, которые кажутся наивно-схоластическими и могут быть объяснены недостатком навыка. Часть из них, действительно, с годами дезактуализируется — по мере накопления эмпирической статистики и развития «цветовой диагностической интуиции». Некоторые объективные и традиционно критикуемые изъяны теста Люшера — такие, например, как внутренняя противоречивость теоретических построений, их эклектичность или, скорее, синкретичность — являются вполне преодолимыми. В доказательство можно привести многолетнюю работу Л.Н.Собчик по адаптации теста Люшера в рамках теории ведущих тенденций (хотя вместо «адаптации», по нашему мнению, Л.Н.Собчик пришлось создать фактически новую, собственную концепцию, гораздо более стройную и непротиворечивую по сравнению с оригиналом). Что до пресловутой люшеровской «неакадемической» лексики, то некоторые исследователи вообще не считают ее недостатком, резонно замечая, что нет оснований «назначить» один язык более подходящим для описания явлений психики, чем другой [3].

Однако, часть вопросов остается даже после многолетней практики, и касаются они не столько слабых мест, сколько общепризнанных достоинств теста Люшера. Главное из того, что по-прежнему вызывает недоумение — это несоответствие простоты процедуры объему информации. Обратимся еще раз к известному руководству В.В.Джоса: респонденты «…не могут понять… насколько разоблачительным является тест на самом деле» [7, стр.5]. Признаться, этого до сих пор не могут понять и некоторые пользователи. «Король проективного царства», тест Роршаха (который, кстати, у нас и за рубежом также постоянно критикуется за недостаточную валидность и надежность [5, 19]), диагностически «раздражает», по крайней мере, несколько интрапсихических сфер: собственно зрительную перцепцию, смыслообразование, апперцепцию, речевые функции и пр. Всем известная психометрическая методика Векслера, при всем ее несовершенстве, состоит все-таки из одиннадцати субтестов различной модальности и обеспечивает хотя бы иллюзию «стереоскопического взгляда». В пробе же Люшера, которая от испытуемого не требует даже комментариев, на основании последовательности предпочтения квадратиков цветной бумаги предлагается строить выводы, буквально ошеломляющие своей «глубинностью». Но на самом деле «простота» процедуры и «глубина» методических интерпретаций обманчивы; истинно глубокий анализ ведет в дебри до сих пор не существующей мультифакторной теории цветопредпочтения [3].

Далее, при внимательном изучении литературы становится ясно, что не подтвердилась практически ни одна из «свобод» теста цветопредпочтения (имеется в виду свобода от влияния возрастных, интеллектуальных, социальных, этнических и пр. факторов)[см., напр., Рабиа Г., 1998]. Этого, впрочем, следовало ожидать: никогда и не отрицалось, что в акте цветопредпочтения задействованы, наряду с архетипической и индивидуально-значимой символикой, факторы сиюминутные, ситуативные, да просто случайные. Сообщалось, например, что на выбор цвета влияет освещенность комнаты, качество стимула, мода, органические нарушения цветового зрения при некоторых заболеваниях и пр. Более того, существует «полная разноголосица в определении хотя бы примерного числа факторов, влияющих на цветопредпочтение» [3, стр.44]. А уж сепарировать эти детерминанты и определить вес каждой из них — задача практически нерешаемая, она сродни небрежному совету «учитывать расщепление выбора на сознательное и бессознательное предпочтение» [7, стр.5].

Что, в таком случае, мы тестируем? И не слишком ли хорош, с точки зрения простого здравого смысла, этот тест, вот уже почти пятьдесят лет так легко и с такой фантастической разрешающей способностью вскрывающий «глубинные» психические пласты? Впрочем, в эпоху тотального кризиса рационализма [22] здравый смысл уже неловко призывать в качестве аргумента, тем более что как монопольное когнитивное орудие он и впрямь себя давно дискредитировал. Тест Люшера, напротив, продолжает «работать», несомненно, являясь отражением какой-то психофизиологической реальности. Но какой именно — потребностной? эмоционально-мотивационной? волевой? реактивной? Если он валиден, как это описано, в отношении всего перечисленного (что весьма и весьма сомнительно), то одновременно ли и в какой пропорции?..

При подготовке данной статьи был предпринят мини-опрос в среде коллег — медицинских психологов. Оказалось, что из тех, кто постоянно пользуется этой методикой, практически никто не заполняет канонические протоколы, не строит «кубы» полного варианта и т.д. Внимание обращается на попарное расположение основных и дополнительных цветов (стоящих, прежде всего, в первых и последних позициях), на уровень тревожности, на общий характер и устойчивость ряда. «Провокационный» вопрос о том, к чему тест Люшера более чувствителен — к актуальному эмоциональному состоянию или к устойчивым личностным особенностям — вызвал разделение экспертных оценок примерно поровну (примечательно, что компромиссных ответов типа «чувствителен и к тому, и к другому» практически не было). Наконец, в ситуации, когда возникает противоречие между результатами цветового теста и собственной эмпатической интуицией экспериментатора, предпочтение всегда отдается последней, особенно в тех не столь уж редких случаях, когда и остальные психодиагностические данные расходятся с результатами пробы Люшера.

В самом деле, то, что казалось таким логичным при чтении лучших образцов литературы, зачастую оказывается бесполезным в ситуации реального обследования, когда, например, при биполярным расстройстве и депрессивный, и маниакальный больной демонстрируют один и тот же «светофорный» выбор — 3, 4 и 2 на первых позициях (что, кроме прочего, составляет идеальную «рабочую группу» и должно свидетельствовать о прекрасной работоспособности), причем первый из респондентов честно признается, что ему «абсолютно все равно» и он выбирает цвета именно «как светофор, лишь бы что-то выбрать».

Разумеется, в обоих случаях причины выбора не исчерпываются пояснениями испытуемого и цветовой ряд что-то «сообщает» нам, но, опять же, можем ли мы с уверенностью сказать хотя бы то, что язык двух этих сообщений одинаков? Л.Н.Собчик дипломатически указывает, что главным недостатком методики является всего лишь «отсутствие количественной градации степени выраженности того или иного признака» [14, стр. 220]. Можно сказать и так. Хотя едва ли только количественной выраженностью различаются приведенные выше примеры, которые легко продолжить наблюдениями самой Л.Н.Собчик: предпочтение 342 в разных случаях может означать и «эмоциональный паттерн гармоничной личности стенического круга», и «защитную гиперкомпенсацию», и «олигофренический тип реагирования», и «постпроцессуальный дефект уплощенной личности в результате шизофрении» [15, стр.23].

Следует, разумеется, учитывать клинический диагноз и психический статус пациента. Но в том и проблема, что одной из главных задач патопсихолога остается дифференциальная диагностика, а в этом смысле тест Люшера собственной валидностью, по-видимому, не обладает и может рассматриваться только как вспомогательный инструмент. Другими словами, для того, чтобы проводить цветовую диагностику при конкретном психическом заболевании, надо заранее быть уверенным в том, что имеешь дело именно с этой болезнью. В плане же дифференциального диагноза наиболее информативные и значимые, с нашей точки зрения, особенности цветового реагирования отмечаются у лиц, страдающих шизофренией.

4

Б.А. Базымой описаны ассоциативные и эмоциональные реакции на цвет у больных шизофренией в сравнении с душевнобольными других нозологий, обнаруживающими шизофреноподобную симптоматику, и психически здоровыми лицами [2]. Был выявлен ряд особенностей цветопредпочтения, значимо отличающих выборку больных шизофренией от групп сравнения. Это, в частности, амбивалентность трех видов: 1) в начале обследования цвет оценивается иначе, чем в конце; 2) цвет оценивается одновременно положительно и отрицательно; 3) реакции полностью противоположны в двух выборах (добавим по собственному опыту, что 4) нередко больные шизофренией выбирают цвет на первую позицию со словами «вообще-то мне нравится другой цвет», или 5) разнопланово называют сразу два цвета, а при замечании выбирают третий, не имеющий с первыми двумя ничего общего). Далее, увеличено число экстрасигнальных реакций — когда главное внимание обращается не на цвет, а на фон, на царапины, даже на «разницу между верхней и нижней половиной» стимула. В ассоциациях на первый план выходит конкретно-предметная составляющая (в ущерб эмоциональной): цвет узнается по похожести на расцветку рубашки, определяется как желаемый для автомобиля и т.п.[1] [1] Часты специфические противоречия между ЦТО и основной пробой, отождествление себя с 5 цветом. Значительно расходятся цветовые ряды, ранжированные больными по привлекательности цвета и по степени «соответствия настроению», причем степень расхождения пропорциональна сохранности больного. Наконец, нередки прямые проявления эмоциональной неадекватности и уплощенности, когда испытуемый просто «не понимает, что значит приятный цвет» или «не знает, как надо говорить».

Влияющими на цветовой выбор факторами оказались пол, давность и форма заболевания, ведущий психопатологический синдром, устойчивые эмоциональные особенности больных. Было показано, что «в основе специфического отношения к цвету при шизофрении лежит определенное изменение психосемантики цвета» [2, стр.7]. Характер цветовой психосемантики при шизофрении свидетельствовал о том, что чувство симпатии к цветам у больных связано со степенью и спецификой их активирующего воздействия.

Результаты этого исследования, с нашей точки зрения, по сей день не утратили своей актуальности, они подтверждаются опытом и вполне могут использоваться как дифференциально-диагностические аргументы в пользу шизофрении.

В недавно опубликованной монографии Б.А. Базыма, возвращаясь к теме, указывает, что «никакой определенной последовательности цветовых предпочтений на стимульном материале теста Люшера у больных шизофренией выявлено не было. Это означает, что цветовые выборы по тесту Люшера не могут служить средством нозологической диагностики в отдельных случаях» [3, стр. 106]. И далее: «Несмотря на это, полученные данные однозначно указывают на то, что психическое заболевание в форме шизофрении оказывает влияние на цветовые предпочтения» [там же, стр. 107]. Может ли этот вывод быть использован в патопсихологической диагностике, и если да, то каким образом? С нашей точки зрения, один из наиболее перспективных ответов кроется в упомянутых специфических изменениях психосемантики цвета при шизофрении (более подробно этот вопрос рассмотрен в пп. 9-12).

«У шизофрении нет одного какого-либо цвета или профиля» [3, стр. 107]. Конечно, нет и не может быть патогномоничного цветового спектра, который, подобно идентификационному коду, отличал бы норму от патологии или одно заболевание от другого. Тем не менее, специалистами снова и снова обобщаются и усредняются «тенденции цветопредпочтения» в самых разных популяциях и выборках, в том числе организованных по нозологическому признаку.

5

Практически в любом исследовании, где применялся тест Люшера, можно увидеть «усредненные», наиболее типичные выборы и тенденции цветопредпочтения, общегрупповые профили, якобы присущие той или иной выборке. При знакомстве с научными работами (в первую очередь, диссертациями) в сфере клинической психологии и психиатрии складывается впечатление, что «усреднение» ранжированных цветовых рядов уже не вызывает сомнений в своей целесообразности и методической правомерности. Однако ни то, ни другое не является самоочевидным. Если и есть какой-то смысл выводить «групповые» ряды, то интерпретироваться они должны, вероятно, несколько иначе, чем индивидуальные, и здесь также возможны некоторые «подводные камни»; но начинаются проблемы еще на математическом этапе — при усреднении.  

Не раз приходилось наблюдать, как при анализе цветовых выборов, накопленных в какой-либо исследуемой группе, первым делом составляется простейшая квадратная матрица 8?8, заполняемая частотами попадания каждого цвета на каждую позицию. Арифметически усреднить такую таблицу, получив искомый «общегрупповой профиль» обычного вида, напр. 12345670, практически невозможно. Лишь при малых выборках иногда «невооруженным глазом видна» какая-либо закономерность в распределении, но и здесь, как правило, поджидают неприятные сюрпризы. Например, черный цвет чаще, чем на любую другую, попадал на третью позицию, но оказывается, что красный попадал туда еще чаще! Какой цвет ставить? Если красный, как подсказывает арифметическая логика, то куда деваться черному? На соседнюю позицию? Но оказывается, что ее «облюбовал» еще какой-либо цвет, причем с большей частотой, и т.д. Другой типичный вариант затруднений — синий цвет примерно равное число раз побывал во второй и седьмой позиции, и на эти места даже «нет других претендентов», но спрашивается, куда именно поместить синий цвет — во вторую или седьмую позицию? Не усреднять же, в самом деле, их до 4,5…

Впрочем, чаще всего такая таблица «прямому» анализу не поддается вообще и требует применения специальной математической методологии, позволяющей выявить латентные закономерности (если они есть) в больших массивах переменных.

Собственно, такого рода статистические закономерности, полученные при эмпирическом исследовании цветопредпочтения, и составляют аргументную базу цветового теста. Давно описаны всевозможные тенденции цветопредпочтения у детей и взрослых, у здоровых людей и у лиц, страдающих различными заболеваниями; составлены «таблицы серьезности конфликта» (И.Скотт), выявлены наиболее статистически значимые позиции для каждого цвета и пр[2] [3]. Но для нахождения реальных причинно-следственных отношений требуется прямо противоположная процедура: идеализация, абстрагирование от «точечных» фактов и закономерностей. Иначе не избежать влияния и накопления постоянно вмешивающихся статистических артефактов — вместо развития истинно научных знаний. Многие важные открытия в психологии, напоминает А.В.Юревич, не только были сделаны без использования математического аппарата, но зачастую они не проверяемы, не доказуемы и не выводимы математически.

В качестве импровизации на ту же тему рискнем добавить, что, действительно, за артефактно высокими вероятностями и омонимической достоверностью чрезвычайно сложно увидеть (и это доказывает вся история науки) ту несуществующую асимптоту, каузальную