Буддист с мечом: Барон Р.Ф. Унгерн-Штернберг
Хатунцев С. В.
«Республиканская все-Европа придет в Петербург... и скажет: «Откажитесь от вашей династии или не оставим камня на камне...» ...Но если мы будем сами собой — то мы в отпор опрокинем со славой наних всю Азию...»
К.Н. Леонтьев, 1888 г.
Более 80 лет назад, 15 сентября 1921 года, в Новониколаевске (ныне — Новосибирск) по приговору Чрезвычайного трибунала был расстрелян генерал-лейтенант Роман Федорович Унгерн-Штернберг — один из вождей Белого движения в Монголии и Забайкалье.
Барон Унгерн принадлежал к воинственному роду рыцарей и аскетов, мистиков и пиратов, известному со времен Крестовых походов. Семейные легенды уводят его происхождение ещё дальше: к началу Великого переселения народов, к эпохе Аттилы и Нибелунгов, ставшей героическим мифом. Этот потомок крестоносцев родился в австрийском городе Граце 29 декабря 1885 г. (1) (в то время его родители путешествовали по Европе). В Россию он попал лишь двумя годами позднее; семья его жила в Ревеле (сейчас — Таллинн).
Гимназистом Роман из-за «многочисленных школьных проступков» пробыл недолго, и в 1896 г. мать отдала его в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Но и здесь он продолжал ходить в «штрафниках» и едва не был отчислен из-за плохого поведения (2). За год до выпуска, когда началась война с Японией, Унгерн поступил рядовым в пехотный полк, твердо решив уехать на фронт, в Маньчжурию. С японцами он сражался недолго, но все же успел получить чин ефрейтора и солдатскую светло-бронзовую медаль (3), ставшую первой его наградой за боевые отличия. После окончания войны он возвратился домой и поступил в элитное Павловское пехотное училище. В 1908 г. барон стал офицером Забайкальского казачьего войска и снова отправился на Дальний Восток. Там он превратился в выносливого и лихого наездника, отчаянного дуэлянта. По словам людей, знавших Унгерна лично, его отличали необыкновенная настойчивость, жестокость и инстинктивное чутьё.
Имя барона быстро обросло легендами о разных эксцентрических его выходках. Так, однажды, заключив пари с товарищами по полку, Унгерн, не зная местности, верхом, без дорог, проводников, провианта и имея лишь винтовку с патронами проехал порядка шести сотен верст по тайге от Даурии до Благовещенска и при этом переправился на своем коне вплавь через полноводную Зею. В оговоренный срок барон уложился и пари выиграл.
У рубежей Монголии и Китая сотник Унгерн, с детства мечтавший о ратных подвигах и славе своих крестоносных предков, но при этом давно увлекавшийся Востоком и заявлявший что он — буддист в третьем поколении, пытался, ещё до начала Великой войны, основать орден Военных буддистов — для борьбы со «злом революции» (4). В 1913-м амбициозный барон оказался в холмистых степях Западной Монголии, где действовали отряды легендарного разбойника и странствующего монаха, знатока тантрической магии Тибета Джа-ламы, сражавшиеся с войсками китайской республиканской армии за город Кобдо. Но русское начальство запрещает ему служить под освященным ритуальной человеческой кровью знаменем Джа-ламы, и примерно через полгода Унгерн, так и не стяжав желанной воинской славы, возвратился домой.
Начало Мировой войны оставшийся не у дел барон встретил с таким же восторгом и воодушевлением, с каким по другую сторону российской границы встретил его другой уроженец Австрии, сидевший на мели художник Адольф Шикльгрубер (более известный как Адольф Гитлер)... На фронте Унгерн с его отвагой и фатализмом (кстати, отличавшими и вышеупомянутого австрийца) получил пять орденов, в том числе офицерский Георгиевский крест — за участие в трагическом для русской армии Восточно-прусском походе, и, в сентябре 1916 года, чин есаула (5) — за дерзкие вылазки во вражеские тылы, однако так и остался командиром казачьей сотни: его начальники, генерал Крымов и полковник Врангель (тот самый) «повышать» отчаянного барона боялись. В 1917-м за избиение комендантского адъютанта, не предоставившего Унгерну квартиру, он был отчислен из действующей армии «в резерв чинов». Августом того же года Унгерн примкнул к мятежу Корнилова (6), а осенью, после его подавления, вместе с другими казачьими офицерами отправился на Восток, к Байкалу, затем — в Маньчжурию, превратившись в одно из главных действующих лиц эпопеи своего фронтового друга атамана Семёнова, ставшего правителем восточных окраин России.
По всей вероятности, последний, едва ли не на половину бурят, потомок (по бабушке) Чингисхана, прекрасно знавший буддизм, владевший восточными языками, тоже был членом ордена Военных буддистов, основанного бароном. Это, а не только боевое товарищество — офицеров, сражавшихся вместе с Семеновым на фронтах Германской войны, в том числе и закадычных его друзей, на Дальнем Востоке было не так уж и мало — может объяснить высочайший статус, полученный отставником Унгерном в созданной атаманом системе власти. Отношения между Семёновым и Унгерном в Забайкалье были похожи на отношения между Далай- и Панчен- (или же Таши-) ламами в Тибете. Первый являлся официальным главой светской власти, второй — хранителем священной доктрины. Унгерн, конечно, не был авторитетом для ламаистской церкви, хранимая им доктрина была не столько религиозной, сколько политической с приставкою «гео». Сущность её — «крестовый поход» против Запада, источника революций, силами «жёлтых», азиатских, народов, не утративших, подобно народам белым, своих вековых устоев, для реставрации свергнутых монархий и утверждения на всем Евразийском континенте «жёлтой» культуры и «жёлтой» веры, буддизма ламаистского толка, призванного, по мнению барона, духовно обновить Старый Свет. С этой целью Унгерн хотел создать державу, которая объединит кочевников Востока от берегов Индийского и Тихого океанов до Казани и Астрахани. Её исходным ядром должна была стать Монголия, опорой и «центром тяжести» — Китай, правящей династией — дом Циней, сметенный так называемой Синьхайской революцией 1911–1913-го годов.
Следует заметить, что эти прожекты, кажущиеся сейчас несбыточными, в первой половине XX века абсолютно фантастическими не являлись: обстановка, сложившаяся во Внутренней Азии после крушения Китайской и Российской империй, благоприятствовала осуществлению самых невероятных геополитических комбинаций. Панмонголистские планы, подобные планам Унгерна, вынашивали и пытались воплотить в жизнь и вышеупомянутый Джа-лама, и атаман Семёнов, на реставрацию Циней делали ставку диктатор Северо-Восточного Китая генерал Чжан Цзолин и самая могучая военно-политическая сила Востока — Япония; в 1932 г. её стараниями возникло монархическое государство с более чем тридцатью миллионами подданных, которое именовалось Маньчжоу-го. Во главе его находился последний император из династии Цин Пу И. Оно просуществовало до августа 45-го...
Реставрационные планы в Китае могла поддержать и целая плеяда влиятельных генералов-монархистов: Чжан Кунь, Ли Чжанкуй, Шэн Юнь, и, вполне определено, — Чжан Сюнь. Последний еще летом 1917 г. поднял вооруженный мятеж для восстановления на троне бывшего императора. Войска Чжан Сюня удерживали контроль над Пекином целых двенадцать дней (7).
В отношении же потенциальных носителей «духовного обновления» Унгерн заблуждался сильнее: уже тогда монголы и другие народы «жёлтого корня» стать спасителями человечества ни в малейшей степени не желали; стремления к воссозданию империи Чингисхана и всеевразийскому триумфу буддизма встретили с их стороны минимальную практическую поддержку. Доктрина барона была доктриной, измышленной человеком белой расы и для её представителей. Её важнейшая цель — очищение и оздоровление именно «нордических», т.е. белых, наций. Необходимо сказать и о том, что в созданных Унгерн-Штернбергом из азиатцев военных формированиях (речь об этом пойдет чуть ниже) использовалась система «двойного командования», как в колониальных подразделениях армий европейских держав, типа подразделений сипаев (после подавления сипайского восстания в Индии) и сенегальских стрелков: «туземных» солдат и офицеров курировали офицеры не только западной школы, но и происхождения, в данном случае русские. Таким образом, на деле Унгерн и сам не слишком доверял тем, кому отводил роль, аналогичную роли пролетариата в концепции Маркса-Ленина. Вспомним, что и большевики тоже контролировали действия отрядов, набранных из рядов «класса-гегемона», «спасителя»; для этих целей, как известно, служил институт политических комиссаров... Однако вернемся к жизнеописанию «белого рыцаря «жёлтой» идеи».
В Маньчжурии Унгерн был назначен комендантом Хайлара — крупной железнодорожной станции на КВЖД, чуть позже барон стал военным советником монгольского князя Фушенги, служившего атаману. Его отряд насчитывал порядка 800 всадников из племени харачинов, по мнению писателя и историка Л. Юзефовича — «самого дикого и воинственного из племен Внутренней Монголии» (8). Постепенно Унгерн превратился в фактического командира этой боевой единицы. В сентябре 1918-го, после того, как белые взяли столицу Забайкалья Читу, Унгерн на целых два года осел в Даурии. Здесь и сформировал он свою знаменитую Конно-Азиатскую дивизию из казаков, бурят, монголов и целого десятка других народов Востока — от башкир до корейцев. Она создавалась как ядро континентальной контрреволюционной армии, орудие осуществления паназиатских идей.
Опираясь на её сабли, «дикий барон», произведенный Семёновым в генерал-майоры, установил в Даурии режим личной власти феодального типа с системой жестоких наказаний и казней для всех, независимо от рода и звания. Эта территория, отгороженная от остального мира барьером суеверного, почти мистического страха перед её хозяином, стала как бы первой провинцией будущей державы Востока. Под эгидой Семёнова и Унгерна в Даурии проходили панмонголистские конференции, было создано правительство «Великой Монголии», которое возглавил Нейсе-геген, «живой бог» одного из ламаитских монастырей (9). Впрочем, никакой реальной власти это сфабрикованное «военными буддистами» «правительство» не имело. В августе 1919-го, при очередном наезде в Харбин, даурский барон женился на маньчжурской принцессе «династической крови», родственнице свергнутых императоров. Это усилило авторитет Унгерна в глазах азиатцев; монгольская аристократия поднесла ему титул «вана» — князя 2-й ступени. С осени того же года барон и атаман начали готовить поход на Ургу, столицу Внешней, или Халха-Монголии, правительство которой от участия в панмонгольском движении уклонилось и, хотя и не без нажима со стороны пекинских властей, призвало в страну китайскую оккупационную армию.
В августе 1920-го Унгерн перебазировал свою дивизию из Даурии на запад — в городок Акша, откуда открывался более короткий и прямой путь на Ургу. Однако ненависть к большевизму толкнула его на усиление конфронтации с красными. Барон начал боевые действия против войск советской Дальневосточной республики, но соотношение сил уже тогда было не в его пользу. В начале октября, теснимый численно превосходящим противником, Унгерн с несколькими сотнями всадников растворился в северомонгольских степях (10). За этим кондотьером Гражданской войны шли преступники, которым ни при каком режиме нельзя было надеяться на пощаду, слабовольные, страшившиеся побега, и подобные ему самому конкистадоры Евразии, авантюристы-мечтатели, ласкаемые имперскими ветрами.
Отряд Унгерна материализуется близ Урги, к изумлению засевших в столице Халхи «гаминов» — солдат и офицеров китайской республиканской армии. Последовало два отчаянных штурма, но силы были слишком неравными: скудно экипированной дивизии унгерновцев, насчитывавшей менее 1000 всадников при 4-х орудиях и десятке пулемётов, противостоял 12-тысячный, хорошо вооруженный и снаряженный экспедиционный корпус с мобильной артиллерией и огромными запасами всего, что необходимо для военной кампании: от патронов до продовольствия. Кроме того, под ружьё было поставлено до трех тысяч ополченцев из числа китайских колонистов, живших в Урге (11). Понеся существенные потери, Унгерн отошел в восточную часть Монголии, туда, где уже весной 1920 г. развернулась партизанская борьба с китайскими оккупантами и где располагалось историческое ядро империи Чингисхана...
Под его знамена стекались русские, буряты, монголы — князья со своими воинами и простые скотоводы-араты, буддистские священники и монахи. Даже владыка Тибета — Далай-Лама XIII, объявивший барона борцом за веру (китайцы запретили ламаистские богослужения и арестовали «живого Будду» — ургинского первосвященника и правителя Монголии Богдо-Гэгэна) прислал ему группу своих гвардейцев. Монголы, окружившие Унгерна почётом и поклонением, называли его Цаган-Бурханом, «Богом Войны», и считали воплощением Махакалы — идама, ламаистского божества о шести руках, жестоко карающего врагов «желтой веры».
Пополнив свои полки, демонический барон вернулся к Урге и начал её осаду, несмотря на почти десятикратное превосходство китайцев в живой силе и неисчислимый перевес в оснащённости тяжёлым оружием, другими средствами ведения современных войн. Казалось бы, при таких условиях об успехе нельзя и думать, однако хорошее знание противника спасло барона и его войско. Воспользовавшись ошибками неприятеля, Унгерн провел образцовую кампанию психологической войны по-азиатски и за какие-нибудь два месяца сумел его деморализовать. Главной из ошибок было заключение под стражу Богдо-Гэгэна. Китайские солдаты восприняли его как кощунство и ждали за это кары сверхъестественных сил. Каждую ночь они смотрели на гигантские костры, разжигаемые казаками Унгерна на вершине священной горы Богдо-ула, находившейся к югу от монгольской столицы, полагая, что там приносятся жертвы могущественным духам, которые накажут обидчиков «ургинского Будды». Ламы и лазутчики из лагеря барона распространяли по городу выгодные для него слухи.
Сильным ударом по боевому духу «гаминов» стал визит в Ургу самого Унгерна. В один из солнечных зимних дней он появился посреди осажденной, ощетинившейся штыками, пулеметами и орудийными дулами столицы у дома китайского губернатора Чен И. Приказав одному из слуг держать за повод коня, барон обошёл двор, тщательно его осмотрев, подтянул подпруги и выехал за ворота. Заметив спавшего на посту у тюрьмы китайского часового, он угостил его ударами своего ташура (камышовой трости), растолковал разбуженному солдату, что спать на карауле нельзя и неспешно выехал из города в сторону Богдо-улы (12). Никакой погони «гамины» организовать не успели. Визит барона посчитали знамением, чудом, также как и похищение — опять среди бела дня, на виду у всего города, унгерновскими агентами, бурятами и тибетцами, слепого Богдо-Гэгэна прямо из-под носа целого батальона китайской стражи. После этого один из генералов противника, Го Сунлин, бежал из осажденной Урги, уведя с собой наиболее боеспособную часть гарнизона — трехтысячный отборный кавалерийский корпус.
На рассвете 2 февраля 1921 года Унгерн пошёл на штурм. Китайцы сопротивлялись яростно — так, как могут сопротивляться лишь обреченные, но нападавшие имели успех повсюду. На следующий день «гамины» обратились в повальное бегство. «Безумному барону» достались фантастические трофеи, в том числе — огромное количество золота и серебра из кладовых двух располагавшихся в Урге банков; от Богдо-Гэгэна он получил титулы цин-вана, князя 1-го ранга, и наивысший, ханский, со званием «Возродивший государство великий батор, командующий», а также право носить монгольский халат-курму священного жёлтого цвета (13). После освобождения столицы состоялась коронация Богдо-Гэгэна — яркое, исполненное восточного колорита действо, ставшее триумфом Унгерна и Конной Азиатской дивизии. «Бог войны» фактически стал военным диктатором большей части Халха-Монголии.
Однако война с китайцами была ещё не окончена. Масса республиканских войск и беженцев-колонистов докатилась до монголо-русской границы и вернулась к Урге. На стороне китайцев был численный перевес и четкое понимание того, что лишь победа спасёт их от гибели в голодных зимних пустынях. Тем не менее, в ожесточенном сражении под Чойри-Сумэ и нескольких боях меньшего масштаба войска барона разгромили «гаминов» наголову. Бежать удалось немногим, оккупационная китайская армия перестала существовать. Унгерн опять получил большую военную добычу — винтовки, патроны, артиллерию, несколько тысяч пленных