Рожденная в воскресенье
Другой поворот темы— в «Фее Карабос»17. Это рассказ о той любви, которой не было, о любви, придуманной позже. Ипридуманной, должно быть, оттого, что ничего более яркого в жизни героини не случилось. «Среднего роста, худощавый» доктор будет вспоминаться Ильке как «очень высокий, широкоплечий» (синдром Любочки из «Игры»). Ей будет вспоминаться, «что он очень любил ее, и она за всю жизнь любила только его одного, но они не успели, не сумели, не смогли сказать это друг другу». Если любви нет, ее надо выдумать.
Одна из особенностей прозы Тэффи— отсутствие стереотипов в обрисовке характеров. Она словно подталкивает читателя разглядеть что-то дальше видимого, глубже внешнего. Вот рассказ «Страховка». Исходная расстановка фигур на доске знакома по множеству описанных в литературе любовных треугольников. Он— пятидесятилетний Берестов, не очень здоровый, терзаемый угрызениями совести по поводу своего преступного романа; она— объект его любви— молоденькая легкомысленная танцовщица Дуся Брок, позволяющая себе злиться на своего пожилого поклонника и говорить гадости о его жене; наконец, жена Берестова— внесценический персонаж, «добрая и беззаветно преданная», по словам мужа, женщина, с которой съеден пуд соли, оставить которую невозможно, поскольку это «страховка» на черный день. Это— то, что лежит на поверхности, верхний слой. Но вот случилось Берестову тяжело заболеть, настал тот «черный день», ради которого береглась «страховка», и неожиданно все фигуры смешиваются, ведут себя вопреки ожидаемому, выбиваются из своих амплуа. Добрая и преданная жена, оказывается, не переносит запаха лекарств и ездит ночевать «к брату» в Сен-Клу, а вздорная, капризная Дуся прибегает тут же, только услыхав о болезни Берестова, и по реакции ее— «голос... задрожал и сорвался», «лицо, вдруг словно похудевшее», «непривычно тихие глаза», «удивленно приоткрытый рот»— становится ясно, что в ней куда больше души и чувства, чем в оберегаемой от огорчений жене-«страховке». Как неоднозначно все в нашей жизни, так и в произведениях Тэффи— вмешивается случай, проступают вторые планы, и действующие лица ведут себя непредсказуемо.
Герои Тэффи вполне могли присвоить себе классическую фразу художников— «я так вижу!». Чудаковатая, смешная пожилая Валентина Петровна из «Яркой жизни» видит в каждом встречном мужчине «безумца», потрясенного «красотой» ее «печали». Нина Николаевна («Пасхальный рассказ») воспринимает возвращение бывшего мужа, бездельника и хама, пришедшего к ней за деньгами, «как сон». «Съел мою ветчину,— сомнамбулически повторяет Нина Николаевна.— Как сон. Что же это в конце концов— любовь, или что?». Читатели Тэффи, предупрежденные ею, знают ответ на этот вопрос— «Все о любви». Не сомневаются в утвердительном ответе на риторический вопрос и мечтательные героини Тэффи. Они любят «по-русски»— как безответная немолодая сиделка Лиза («Чудо весны»), которая мучительно ждет писем от старого знакомого, но притворяется легкомысленной, чтобы оправдать свое одиночество мнимым свободолюбием. «Русскую любовь» с жгучей ревностью не поймут прагматичные иностранцы, которые, расставаясь с любимой, не забудут прихватить подаренный ей утюжок («Два романа с иностранцами»).
«Тэффи усмехается,— писал в литературных заметках по поводу этой книги Георгий Адамович.— Но, вероятно, с тем же насмешливым удивлением, с которым глядит она на своих незадачливых героев, взглянула бы она и на читателя, который ничего, кроме шуток, в рассказах ее не обнаружил»18. Не случайно критик назвал «Все о любви» «путеводителем по нашему повседневному существованию».
В письме от 12июля 1951года Тэффи радостно сообщает Валерии о получении «очень хорошего» для нее письма от М.А.Алданова— Литературный фонд Америки собирается издать ее книгу и заплатить за нее деньги! Это такая редкость в их дни, ведь даже «Бунин— лауреат Нобеля и академик,— пишет она,— свою книгу отдал издательству «Возрождение» даром! лишь бы напечатали».
Первоначально Тэффи хотела предложить американскому издательству книгу своих воспоминаний, посвященных ушедшим знаменитым друзьям, но «в последнюю минуту увидала, что, несмотря на отчаянную работу, книга выходит слишком мала. Наскоро собрала новую книгу— рассказов. Назвала ее «Добро и зло»19.
Название не очень нравилось ей самой. Была в нем какая-то одномерность, монохромность, ограниченность восприятия. Душа писательницы была шире, а зрение острее и всеохватнее. Ее произведения включали в себя все полутона без изъятия, как в жизни: пестро, шумно, бестолково, иногда глуповато, порой трагично, смешно— бывает, что и до слез, но всегда, всегда— с любовью, всегда— о любви. Последняя книга не была исключением.
В названии «Добро и зло» смущал резкий контраст, как между «белым» и «черным». Вмире Тэффи не было этого неумолимого разграничения. Сточки зрения физики, черный цвет получается в отсутствии света: абсолютно черное тело поглощает все и ничего не отражает. Белый же— результат наложения всех цветов спектра. Жизнь, по Тэффи, ярка и многокрасочна, ее разноцветье включает в себя все полутона и оттенки, при смешивании которых и получается белый свет. «Жильцы белого света» назывался один из ранних рассказов Тэффи, и, в сущности, это могло бы быть заглавием «путеводителя по нашему существованию», о котором говорил Адамович и которым являлось все творчество писательницы.
Спустя два месяца Тэффи решает переменить название будущего сборника: «Книга рассказов называется «Земная радуга», потому что в ней все цвета спектра»20. И.А.Бунин, которому она сообщает о новом заглавии, одобряет ее решение.
Рассказы нового сборника были далеко не равноценны— сказывались газетная гонка, в которой они создавались, и вынужденная поспешность при формировании книги. Но лучшие из них продолжали главные темы творчества Тэффи.
«Я так вижу!»— могла бы сказать вслед за персонажами «Все о любви» девочка из рассказа «Нигде», которую за неуемную фантазию дразнят «Катя-вратя». Она пытается научить и других детей видеть хрустальные корабли и жемчужных лебедей, сделанных из музыки. Ведь в этом нет ничего невероятного, это так просто— «Возьмут музыку и напиливают смычком. Апотом кусочки склеивают в разные штуки». Катя прижимает к себе подаренного ей на елке носатого паяца, и видит, видит в нем своего жемчужного лебедя!
Таких людей, как Катя, Тэффи называет «сокровищем земли». «Какая радость, что есть еще на свете фантазеры с горячими головами!»— восклицает она в рассказе «ВАмерику», понимая, а отчасти и разделял это детское стремление в чудесные дальние страны. Но взаимопонимания в мире так мало! Разобщены, говорят на разных языках взрослые и дети. По мнению бабушки, длинные мешковатые штаны делают Котьку похожим на уродливого старичка, а для него это лучшая оценка, потому что так он сможет ошеломить и завоевать свою подругу Танечку («Трагедия»). Девочка из рассказа «Кишмиш» в своих попытках стать святой решает начать с внешности и «мастерит» «немножко тошнительное», но «окончательно святое лицо, с раздутыми ноздрями». Кто же мог подумать, что сидящая рядом тетка, не поймет этой тщательно отрепетированной святости и воспримет ее как издевку над собой!
В другом рассказе мать скучными, серыми словами объясняет рассорившимся детям: «Ведь это не настоящая война. Это игра, область фантазии. Боже мой, как вы мне надоели!» («Где-то в тылу»). Так надоест позже подросшим детям их дом, в котором они станут вдруг совсем чужими. «Мы, солдаты, любим сразу с вокзала зайти в бистро, выпить по стаканчику»,— гремит на всю квартиру Вася, семнадцатилетний волонтер французской армии из рассказа «Была война», и недовольно замечает: «Скучища у вас дьявольская». Амать смотрит на него с жалостью и вздыхает: «Садись, бедный мой мальчик. Измучился ты, наверное». Эта материнская жалость слышится и в голосе самой писательницы. Герои ее хорохорятся, говорят и делают глупости, а она устало и ласково утешает их: «Бедные мои...»
Так в разномастной пестроте лучших произведений Тэффи отражается, по сути, вся наша жизнь, с добром и злом, со всеми оттенками этой, по меткому слову писательницы, земной радуги. Ивсе это— о любви. Ее, Тэффи, любви— к каждому новому дню и всякому живому существу, к миру во всей его полноте. Ибо, какой бы стороной ни повернулась жизнь и какую бы гримасу ни состроила, Тэффи расправит складки этой гримасы и превратит ее в улыбку, чтобы заставить и своих читателей воскликнуть восторженно и благодарно: да здравствует жизнь!
Е. М. Трубuлова
1 Цитируемые в предисловии и комментариях письма хранятся в Бахметевском архиве библиотеки Колумбийского университета (Нью-Иорк, США). Составители выражают глубочайшую признательность хранителям архива за предоставленную возможность ознакомиться с его материалами и помощь в работе.
2 «Литературные новости» (от фр. «Nоuvеllеs Litteгаirеs»)
3 Цит. по: Седых А. Н.А.Тэффи в письмах //Воздушные пути— 1963— III.—С.191–213.
4 В письме В.Грабовской от 12июня б.г. (предположительно 1944г.).
5 В письме В.Грабовской от 18июля б.г. (предположительно 1944г.).
6 В письме В.Грабовской от 22января 1948г.
7 Виктор Гюго (фр.).
8 В письме В.Грабовской от 20сентября 1949г.
9 В письме Андрею Седых. Цит. по: СедыхА. Указ. соч.
10 В письме В.Грабовской от 14июля 1952г.
11 Тэффи. Первый джентльмен (Памяти П.А.Тикстона) //Возрождение.— №3798.— 1935.— 27октября.— С.2.
12 Тэффи. Игра //Возрождение.— №3630.— 1935.— 12мая.— С.2.
13 Тэффи. Магическая палочка //Возрождение.— №3770.— 1935.— 29сентября.— С.2.
14 Заседание «Зеленой лампы», посвященное теме любви, состоялось 20мая 1929г. См. об этом: Возрождение.— 1929.— 29мая. Текст выступления Тэффи «Оединстве любви (Из беседы в «Зеленой лампе»)» опубликован нами в ж.Слово.— 1991.— IX.— С.21.
15 В письме В.Грабовской от 16июня 1946г.
16 СедыхА. Указ. соч.
17 Ср. с перекликающимися по настроению рассказами «Оборотень» и «Чудеса!» (т.4 наст. изд.), в которых угадываются отголоски семейной драмы писательницы.
18 Адамович Г.Литературные заметки. Н.А.Тэффи. Все о любви //Русские новости.— 1947.— 4апреля.— №96.— С.6.
19 В письме В.Грабовской от 6авг. б.г. (предположительно 1951г.)
20 В письме В.Грабовской от 26октября 1951г.
Список литературы
Е. М. Трубилова.«Рожденная в воскресенье»