В поисках Мудрова
О. Благова, А. Недоступ
175 лет назад, 8 июля 1831 года, в Санкт-Петербурге умирал от холеры профессор медицины Матвей Яковлевич Мудров. Накануне во время обеда он почувствовал себя плохо, ушел в кабинет и велел никого к себе не пускать. В один день жизнь Мудрова, прошедшая большей частью в Москве, оборвалась вдали от первопрестольной. В Санкт-Петербурге же он находился именно в качестве председателя Центральной комиссии по уничтожению холеры, назначенный на этот пост лично Николаем I.
Холера пришла в Россию из Персии, двинулась вверх по Волге, а в 1831 году, миновав Москву, неожиданно объявилась в Петербурге. Осенью 1830 года эпидемия на три месяца задержала в нижегородском имении Болдино Пушкина, вспомнившего тогда разговор пятилетней давности с дерптским студентом: «Однажды, играя со мною в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, он мне сказал притом: Cholera-morbus подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас. (...) В дальном уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно, одни во всей России беседовали о бедствии, которое через пять лет сделалось мыслию всей Европы». Комиссия Мудрова успела выяснить, что болезнь передается с водой и пищей. Составленные Мудровым рекомендации по предохранению от холеры позволили приостановить эпидемию на Волге и вошли в 13-й том Свода законов - первый случай в истории русского законодательства. Но вылечить от холеры оказалось крайне сложно - от нее погибли и А. С. Хомяков, и А. А. Иванов, и П. И. Чайковский.
Матвей Яковлевич Мудров - имя не просто известное во врачебной среде. Он создал русскую терапевтическую школу, более того: после Мудрова медицина в России стала другой. В некрологе «Вестник естественных наук и медицины» писал: «Не одна школьная медицина приняла более благородный, более очищенный вид во время 20-летнего профессорствования его, но и самая практика улучшилась, сделалась более благородной. (...) Пока существовать будет Москва, имя Мудрова не придет в забвение. Пока мы будем любопытны о медицине, об успехах ее, дотоле будем признательны к заслугам Мудрова». Но уже в 1913 году историк медицины Георгий Алексеевич Колосов, автор первой полноценной биографии великого русского терапевта, с горечью спрашивал: «Можно судить, как высоко ставили и ценили М. Я. Мудрова его современники. Между тем многим ли в настоящее время известны его заслуги и даже самое его имя?»
Среди врачей Мудров, безусловно, не забыт. Из четырех существующих монографий о нем три были написаны уже в советское время широко известными профессорами-терапевтами - В. Н. Смотровым А. Г. Гукасяном и Е. И.Чазовым. Однако значение этой личности далеко выходит за рамки узко профессиональных интересов, особенно сегодня, когда наплыв в медицину западных принципов и технологий грозит утопить то ценное - и бесценное - наследие, которое накоплено у нас со времен Мудрова. Подобно доктору Гаазу, он даже десятки лет спустя после смерти вызывал к себе пристальный интерес - и отнюдь не только как врач. Его имя встречается на страницах романа «Война и мир»: «Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, (...) ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь?» О Мудрове Толстой услышал от своего врача и одно время друга - знаменитого Г. А. Захарьина (дружеские отношения разорвал Захарьин, не признавший «толстовства»). Любопытно, что Захарьина Толстой вывел в «Анне Карениной» в образе молодого профессора, приехавшего лечить Кити. Между прочим, и Мудров, и Захарьин в разное время возглавляли старейшую в России Факультетскую терапевтическую клинику Московского университета (ныне Московская медицинская академия имени И. М. Сеченова) - правда, при Мудрове она носила иное название и скорее была предшественницей собственно клиники.
В 1915 году в Петрограде вышла книга Г. А. Колосова «Проф. Матвей Яковлевич Мудров. Его личность, научно-общественная деятельность и значение для русской медицины». Колосов написал о Мудрове как об ученом национального значения удивительно глубоко и с большим знанием дела. К сожалению, книга до сегодняшнего дня не переиздана и является раритетом.
Что же ныне можем мы узнать о Матвее Яковлевиче Мудрове?
Он родился четвертым сыном в семье бедного вологодского священника 23 марта (6 апреля по новому стилю) 1772 года - этот год называют чаще всего. Между тем Г. А. Колосов на надгробной плите Мудрова видел другую дату - 1776 год. Медицину юноша выбрал уже после того, как блестяще окончил Вологодскую духовную семинарию по классу богословия. (Происхождение из духовного сословия очень типично для знаменитых русских врачей, как и рождение в провинции, - и вряд ли случайно.) Достаток многодетной семьи священника Иакова Мудрова был столь невелик, что на поездку в Москву он смог дать сыну лишь 25 копеек медных денег, да еще медный крест и фаянсовую чашку с отбитой ручкой, которые Матвей Яковлевич хранил всю жизнь.
В 1796 году Матвей Мудров поступил в Московский университет, медицинский факультет которого в те годы «оставался без действия по малой склонности студентов к сему учению» (М. Н. Муравьев). Это было связано в первую очередь с тем, что студентов не привлекали к работе непосредственно с больными, хотя преподавали на факультете выдающиеся профессора и врачи - Семен Герасимович Зыбелин, Федор Герасимович Политковский, Фома Иванович Барсук-Моисеев, Франц Францевич Керестури, Михаил Иванович Скиадан, Вильгельм Михайлович Рихтер. «Мы учились танцевать, не видя, как танцуют», - скажет позже Мудров. Мысль о развитии в Москве практического преподавания медицины зародилась в нем еще в студенческие годы. Окончив курс теоретических наук с двумя золотыми медалями (1800), он в числе других отличившихся получает от Павла I деньги для учебы за границей. Убийство императора задержало Мудрова в Петербурге на полтора года, которые он провел, продолжая учиться в Медико-хирургической академии и работая врачом в Морском госпитале. Таким образом еще в России Мудров приобрел первый практический опыт и в 1802 году уезжал в Европу с убеждением, что «у России и русской медицины свой путь». В Риге он вступил в масонскую ложу, к чему давно был подготовлен атмосферой, царившей в кругу его московских знакомых - братьев Тургеневых, Н. И. Новикова, В. Л. Пушкина, сенатора И. В. Лопухина, будущего тестя Х. А. Чеботарева и многих других. В 1819 году Мудров присоединяется к теоретическим братьям и планирует открыть собственную ложу Гиппократа, но в 1922 году Александр I налагает на масонство запрет. С Мудрова берется подписка о выходе из ложи. Г. А. Колосов высказался вполне определенно: «Масонство коснулось Мудрова лишь своей хорошей стороной». Многое говорит о Мудрове и то, что впоследствии он был очень дружен с П. Я. Чаадаевым.
Европейская командировка Мудрова затянулась из-за войны с Наполеоном, но, как писал все тот же «Вестник естественных наук и медицины», именно «с этого времени начинается его самобытная ученость; с этого времени мы легко можем оценить и ум, и чувства его; с этого времени он виден сам в себе». В Берлине (у знаменитого Христиана Хуфеланда), Ландсхуте, Бамберге, Лейпциге, Дрездене, Геттингене, Вюрцбурге, Вене и Париже Мудров осваивал хирургию, терапию, акушерство, офтальмологию, урологию, военную гигиену - осваивал настолько глубоко, что практически в каждом городе ему предлагали остаться. «Проезжать университеты, академии и человеколюбивые заведения, не употребив на оные ни внимания, ни времени, ни денег есть уподобляться кучеру, видевшему большой свет на козлах. (...) Лучше не иметь славы путешественника, чем пробегать города как пудель», - таков был его принцип. Всеобщее увлечение натурфилософией не захватило Мудрова: «Ему легко было заметить, до какой степени (...) воспалены канто-платонизмом умы молодых людей, отличавшихся не только образом своего мышления, но даже наружной одеждой и поступками своими. Он не мог долго оставаться среди сих беснующихся толкователей важнейших таинств Божества» («Вестник...»). Написав ряд научных работ по хирургии и диссертацию по акушерству, Мудров избирает своей окончательной специальностью терапию, предоставлявшую ему наиболее широкое поле для практической и научной деятельности. Настоящий терапевт (интернист) и сегодня ценится на вес золота. Вспомним, что говорил об узкой специализации Е. М. Тареев: «Специалист подобен флюсу - полнота его одностороння».
Из Парижа Мудров посылает новому попечителю Московского университета М. Н. Муравьеву свои глубоко продуманные соображения о способах практического преподавания медицины: «Нельзя молчать о недостатках, ибо они - причина несчастия многих. Мне больно, что я говорил не к чести моих соотечественников. А я стократно желал бы быть орг?ном их славы. Но не людей, а вещи предлагаю». Его рекомендации учитываются при разработке Устава университета 1804 года, а в 1805-м при университете открывается первый Клинический институт на шесть коек, директором которого становится Ф. Г. Политковский.
После Аустерлица и мира с Наполеоном Мудров в 1807 году отправляется в Россию, но по пути на несколько месяцев задерживается в главном военном госпитале в Вильно, где впервые в отечественной практике описывает морфологическую картину дизентерии и находит основанное именно на знании морфологии лечение, о котором коллеги говорили: «Странное дело - прописывает совсем пустяки, а больные у него выздоравливают». Именно эту работу вспомнит Николай I, направляя Мудрова на борьбу с холерой. Здесь же, в Вильно, Мудров составляет первое отечественное руководство «Принципы военной патологии», на котором были воспитаны врачи 1812 года, и в должности профессора продолжает преподавать военную гигиену в Москве (эти лекции слушал Н. И. Пирогов).
В 1809 году М. Я. Мудров принимает у Политковского кафедру патологии и терапии и спрашивает себя: «Чем же я должен блеснуть при начале моего служения в Университете? Велеречием? Обыкновенное приобретение белоручек. Сочинениями? Нет пользы в собранных правилах без соответственной опытности в искусстве, которая есть результат долговременных опытов, наблюдений и работ. Удачей в городской практике? Верное средство быть полезным себе, а не учащимся. - Препаратами анатомическими, патологическими, клиникой в госпитале, упражнениями в операциях ручных, перевязочных, инструментальных. (...) Я робею, боясь не нравиться слушателям, преобразовав их в работников, и, что более, - не угодить самому себе». В практической медицине Мудров пролагал свой собственный путь. «Сей путь он назвал эклектизмом. Он не был причастен ни к какой системе и свои наблюдения, подобно Гиппократу, выводил из наблюдений природы» («Вестник...»).
Приступив к лечебной деятельности в Москве, Мудров начал составлять и собирать истории болезни пациентов. Сегодня трудно поверить, что когда-то этого не было! Им создана «Клиническая записка каждого больного» - первый в России анамнез. С тех пор и до сего дня болезни пишутся у нас в таком же точно порядке, начиная с фиксации сведений о самом больном - его профессии, родных, условиях жизни, питания и так далее. Мудров собрал 40 томов «Записок» - уникальный - и не только для России - свод. «Сие сокровище для меня дороже всей моей библиотеки. Печатные книги везде можно найти, а историй болезни нигде. В 1812 году все книги, составлявшие мое богатство и ученую роскошь, оставались здесь на расхищение неприятелю, но сей архив везде был со мною; ибо от больных приобретаются книги и целые библиотеки». К сожалению, после смерти Мудрова его архив так и не был разобран.
Весной 1812 года М. Я. Мудрова избирают деканом медицинского факультета (а позже переизбирают еще четыре раза). В июне началась Отечественная война. Матвей Яковлевич уезжает в Нижний Новгород. Вернувшись из эвакуации, он нашел университет сгоревшим и занялся его восстановлением: пожертвовал свою библиотеку, личными средствами значительно ускорил возобновление деятельности медицинского факультета (к 100-летию этого события в 1913 году Г. А. Колосов и написал свою книгу), составил общий проект и выделил опять же личные средства на строительство Клинического (на 50 коек) и Медицинского (на 100 воспитанников) институтов, добился возведения нового анатомического корпуса. Тем самым практическое преподавание медицины стало в России реальностью. Осуществилось то, о чем Мудров говорил: «Многим наукам можно научиться, сидя в своей комнате, через долговременное собственное упражнение без учителя; но медицине, и в особенности высочайшей ее степени - врачебному искусству, никак и никогда. Для снискания знаний врачебного искусства непременно должно иметь живого опытного учителя; должно через него введено быть в святилище медицины; должно внять из уст его практические направления; должно осязательным образом при постели больных принять непосредственно из благодеятельных возвращающих здравие рук его дар целения болезни».
На открытии институтов, директором которых он стал, М. Я. Мудров произнес «Слово о способе учить и учиться медицине практической при постелях больных», в котором содержится почти все его учение - краткое и насыщенное мыслями, актуальными до сего дня. Именно тогда впервые прозвучал знаменитый принцип русских терапевтов, который позднее приписывали и Захарьину, и Пирогову, и Боткину: «Лечить не болезнь, а больного». «Вам же, друзья мои, - обращался Мудров к студентам, - еще чаще и громче буду всегда повторять одно и то же, что не должно лечить болезнь по одному только ее имени, не должно лечить и самой болезни, для которой часто и названия не находим, не должно лечить и причин болезни, которые часто ни нам, ни больным, ни окружающим не известны, ибо давно уже удалились от больного и не могут быть устранены, должно лечить самого больного, его состав, его органы, его силы. Вот тайна моего лечения, которую приношу вам в дар».
Студентам Мудров не уставал повторять: «Надобно много знать лекарств, но мало употреблять оных. Простота есть печать истины». Другая его настойчивая рекомендация: «Научитесь прежде всего лечить нищих, вытвердите фармакопею бедных; вооружитесь против их болезней домашними снадобьями: углем, сажей, золой, травами, кореньями, холодной и теплой водой. (...) Странное, но известное всем добрым хозяевам дело, что богатым помогает продолжительное употребление лекарств дорогих, а бедным малозначащее пособие приносит скорую пользу». Фактически первым в России, еще до Пирогова и Захарьина и вслед за Зыбелиным он заговорил о профилактике: «Взять в свои руки людей здоровых, предохранять их от болезней наследственных или угрожающих, предписывать им надлежащий образ жизни - есть честно и для врача покойно, ибо проще предохранить от болезней, нежели их лечить. И в сем состоит первая его обязанность». И еще: «Необходимо удалять больного от забот домашних и печалей житейских, кои сами суть по себе болезни».
Последние годы работы М. Я. Мудрова в университете омрачились семейными несчастьями и устранением с должностей ряда близких ему людей. В 1828 году Матвей Яковлевич оставил пост директора Клинического института. Заметим, что после него институт (то есть терапевтическую клинику медицинского факультета Московского университета) возглавляли последовательно И. Е. Дядьковский, Х. Г. Бунге и, наконец, Александр Иванович Овер - любимый ученик Мудрова. В 1846 году А. И. Овер стал